В шествии изменчивости

В шествии изменчивости на гривы белоснежности копыт наготой плыл невозмутимостью основа

Картина Джона Кольера «Леди Годива» (1898)


Что есть пламя без прикосновений нрава непоколебимости вольной крепости выдержанной оживляющей спеси убаюкивающей и будоражащей ясности ветра дыхания?
Что есть вода без поглаживаний мощности нежной венозности ярко-обрисованной рук прикосновений проступающих невидимости гуляющей?
Что есть небо без уверенной однозначности борозды конечностей выхаживающих вальяжно повсеместностью вольною, приплясывающей жгучую цыганочку раскладом карточным по рубашке небосводной главой ветренной?
Все, к чему притрагивает он себя, тут же оживает.
Лазурь небесная обрастает пышным, воздушным передвижным лесом с местными ее обитателями фантазийности необъятной, внезапностью сменяется бородинским сражением с залпами ядер пушечных да разрывных снарядов дымом окутанных  порохом напрочь просоченным, рассеявшись бровью хмурности проступает ванилью воздушной ароматики свежести выжатой или  заваренной пряностью да травами расплесканной специально небрежностью направленной, отражаясь ликами одновременности земи бурной обоюдной соразмерностью.
Пламя мятежное силой своей распускается только при поцелуе ветра, непостижимым разнообразием вкуса уст впивающих нерасцепностью слияния и поглощения, одновременностью парения и воодушевления, языка обладающего жаром чувственности пыла обдающего кружения сумасбродного, разгоняя поодаль звезды экстазности образованной плавностью неуемной соприкасательности трения поступающей круговоротности объятий вожделения, отмахнувши жадность беспрестанную улыбчивостью развязной придает угасанию, щекоткой подтрунивая нервозность оставшейся непродолжительности искр смыкания в слепость тёмных хрусталиков.
Воды спокойствие зеркальное оглушающее с  мраморностью присущей античности бездыхания, стонами закованностью   жалобности подкожной, прерывистыми остановками отчаяния проступающих нутром исполосованным в погрешимость необоснованности грузности на шее неуловимой окаменелостью вздрагивает, пробуждается под перстами свободолюбивости обильностью знаменуя терпкость пьянящую обволакиваемую истомностью дурманной умиротворяющей всесильностью возрастания норовливости расположенность временн'ую присущую постоянством выдержанность, моментальностью исписывает телесность шквальная балльность глади исходности откатывая б'ылостью.
Все без него в молчании стоит, растёт, дышит,  лишь только он себя каснёт, полнотой грудь расправится, жизнью наполнится, все затишье неуемным молвить начнёт без устали, взаимодействие природы с Высшим, поистине совместность их во всем, - лежит откровенностью неприкрытой.