Откровение

 
Вроде был по-хорошему дружен,
Неплохим собеседником был
А теперь никому я не нужен,
Просто взял да и приговорил.
Дни теперь до безумия внятны,
И от этого я сам не свой,
И на солнце угрюмые пятна,
И биение жизни живой.

Под напором резиновой груши
Стрелка чёрная рвёт циферблат.
Значит, вот как заблудшие души
Отправляются в рай или ад.
Тот, чей путь и тернист и неистов,
Кто в окопах упёрся своих,
Чередой роковых экстрасистол,
Как чертой, отделён от живых.

Виноват, я и впрямь пью без меры,
И кабацкий милее мне раж,
Чем кремлёвские все лицемеры,
Да их планов обрыдший мираж.
Я ничуть не болею уныньем,
И всё сказанное мне врачом,
Как любой доходяга, отныне
Принимаю с серьёзным лицом.

Может, где-то во взгляде усталом
Ты приметишь, убрав стетоскоп,
Что мне в жизни досталось немало,
Но сквозь всё я, по-волчьи, прогрёб.
Ну, конечно, таблетки, микстуры,
Приседания и по утрам,
Чтоб в постель залетевшие дуры
Разнесли, что я болен и впрямь.

Да, я болен – несите подушки!
Но мне шепчут с презрением – нет!
Александр, смертно раненый, Пушкин,
Поднимающий свой пистолет,
И Сергей Александрыч Есенин,
И Василий Макарыч Шукшин,
Не простят, коль в больничные сени
Юркну я для спасенья души.

Ибо душу спасают иначе,
Не приёмом лечебных пилюль;
Мне бы только немного удачи,
Да ещё – увернуться от пуль,
Что летят, никого не жалея,
Садят в нас – никого не щадя,
Уж такая сторонка – Расея,
Ни креста, ни копья, ни гвоздя.