Владимир Высоцкий

                1

            Высоцкий не дожил до наших дней,
            Столь щедро закормивших нас свободой...
            Так на путях великого Исхода,
            Просил мясца скиталец Иудей.
            И выдождило небо жирных птиц
            И набросало чуть не до колена,
            Чтоб не скучали по лоханям плена,
            Перед котлами ползавшие ниц.
            Увы, слепа в своих желаньях масса:
            Ей только б секса, жрачки и вещей.
            И на халяву съели столько мяса –
            До тошноты! И лезло из ушей!
            А ты? Ты с веком был накоротке.
            С гитарой менестреля по России,
            Ты видел: массы вновь мясца просили,
            Ласкаясь к направляющей руке.
            Ты знал: свобода нам не по уму,
            Что нет у нас на воздержанье моды.
            Не за свободу – против несвободы
            Горланил ты и презирал тюрьму.
            Но и тебе не снился «русский бунт»,
            Поскольку помня Пушкина заветы,
            Ты не желал кошмара для планеты.
            Свобода – не ножу – от рабских пут!
            Свобода – не от совести – от страха,
            Свобода веры, а не от неё,
            Когда склоняют лишь – моя, моё:
            Мои штаны, мой дом, моя рубаха...
            Тебе, певцу свободы, повезло
            Лелеять чуть намеченные всходы,
            Но не познать кровавых дел свободы,
            Её убийств и казней ремесло.
            
                2

            Шагаешь по снегу с гитарой,
            По пьяной весёлой Москве,
            Как прежде – ни юный, ни старый,
            И щуришься зябко на свет.
            Поёшь хрипловато, негромко,
            Вполголоса, в пол тишины,
            И льда розоватая кромка,
            И розовый ботик жены.
            Красивый? Да, нет, – не красивый.
            Высокий? Да, нет, – не высок.
            Но с мудрой изящною силой
            Рокочет басок – не басок.
            Похоже – так урки на нарах
            Выводят страданья свои,
            Похоже на утро под Нарой,
            Но в мае, когда соловьи.
            Похоже на шёпот влюблённый,
            На розыгрыш, ох, озорной,
            А так же на жалобы клёна,
            А так же на липовый зной.
            На всё и на всех понемножку,
            Особенно с ветром в родстве,
            И эта похожесть дорожку
            По взбалмошной стелет Москве.
            По чистому первому снегу,
            По грязной последней крови,
            По взгляду на звёздочку Вегу,
            Но в мае, когда соловьи.
            Изысканно груб – по-босяцки,
            Изысканно нежен – поэт,
            Какому в Кремле или Братске
            Приёма партийного нет.
            Ведь ты не на гербовой лире –
            На вольной гитаре бренчишь,
            А это – от всякой квартиры,
            От сердца любого – ключи.
            Блатным перебором пройдёшься,
            По струнам кабацкой тоски;
            Но вдруг забунтуешь, взорвёшься,
            И сердце опять – на куски!

                3

            Магнитофоны ленту рвали...
            Среди скандальных склочных дел
            И он орал, как все орали,
            Но он ещё при этом – пел.
            Равно красавец и уродец,
            Ведь знал же: не простят «князья»,
            Но музыкой хлестал по морде,
            Кого не музыкой – нельзя.
            Ну, а партийные терпели,
            Попридержав гнилую спесь:
            Мол, и у нас на самом деле,
            Взаправдашне – свобода есть.
            Быть посмелее самым юным
            Своей игрою пособлял
            И бил с издёвкою по струнам,
            Как будто «умным» – по соплям.
            Актёр, повеса, бард, пьянчуга,
            Ценивший пиво на просвет,
            Живая, хриплая пичуга,
            Но более всего – поэт.
            И скольких, скольких тут одела,
            Эй, счетовод, скорей реши,
            Боль, снятая с живого тела,
            С его измученной души?..
            Магнитофоны ленту рвали.
            Среди скандальных, склочных дел
            И он орал, как все орали,
            Но он ещё при этом – пел!
            
                4

            На подиуме планеты
            Под громкий официоз
            Умильно стоят поэты,
            Обслюненные взасос.
            Один показно печален,
            Другой приказно угрюм,
            А с ними в обнимку – Чаплин,
            А с ними на снимке – Юм.
            И кто-то из космонавтов,
            И даже Али паша...
            И в каждом его соавтор –
            Ликующая душа.
            А так же – под стать селёдке,
            Хлебнувшей глоток винца,
            Волнуются посерёдке
            Чувствительные сердца.
            Но, даже скорбя, ликуют,
            Упившиеся собой,
            Ещё бы строку какую
            Отправить на смертный бой
            С изъянами и пороком,
            С жестокостью и враньём?
            Мол, нынче же за порогом
            По всякому злу рванём!
            По неучам и хапугам!
            А нашу не троньте честь:
            При «бабках» – так по заслугам,
            Прославлены – повод есть...
            Внизу, под берёзой старой,
            Не пропит и не допет,
            Высоцкий прилёг с гитарой,
            Как будто и не поэт.
            На осень перелицован,
            Впитавший росу и дым,
            Скитальческий плащ Рубцова
            Расстелен в цветах под ним.
            А струны сравнимы с морем,
            Услышанным за версту,
            Играет себе и смотрит
            В унылую высоту,
            Туда, где среди планеты
            Под громкий официоз
            Красуются не поэты,
            Обслюненные взасос.

                5

            Кто ты – Гамлет или Дон Жуан,
            Если не на сцене, а по жизни?
            Бутерброд ещё не дожевал,
            А уже поёшь... Переложи мне
            Ариосто на гитарный лад,
            Чтоб Роланд  сражался с Мафиозе,
            Сталью, закалённой на морозе,
            Разрубая кладку колоннад.
            Или нет, о девушке напой,
            Что плутала по ночному лесу.
            Видит храм. Вошла. И служат мессу,
            И поют о ней за упокой.
            Вслушиваясь чутко, не спеша,
            Перестрой размытые регистры
            И, дождавшись вдохновенной искры,
            Спой о том, чем полнится душа.
            С хитрицой весёлой, озорно,
            Хрипловато, сдержанно и дерзко...
            К потолку рванётся занавеска,
            Распахнётся в улицу окно.
            И прохожие придержат шаг,
            Голос твой – от шёпота до стона
            Посчитав за рёв магнитофона,
            Впрочем, тоже – ты, когда и так.
            Улицей, двором всегда желанн,
            Будь «хрущёвка» или дом высотный,
            Ты – и Гамлет, ты – и Дон Жуан,
            Равно – бард, актёр, поэт Высоцкий.


                6

            Дворняга с повадками дога,
            Мужик с благородством графьёв,
            Пространствовал, впрочем, недолго
            Под гербом босяцких репьёв.
            Хотя и любилось, и пелось,
            И всё удавалось в судьбе,
            Поскольку и сила, и смелость
            Даны от рожденья тебе.
            Не сдержан ни рампой, ни в раме
            Лирически-светлых стихов,
            Чудовищный твой темперамент
            Взрывался среди пустяков.
            А ты его – в ад сургучёвый,
            В суровую скручивал нить:
            Сажал ли на цепь Пугачёва,
            Решал ли за принца – не быть.
            И славы единственно ради,
            Поэты всегда таковы,
            С нежнейшей Мариною Влади
            Вступил в поединок любви.
            Тебе бы вальяжность, ядрёность,
            Срывать бы в экстазе бельё...
            Манила недоговорённость
            Фамилии редкой её.
            Владеть? Но домишко твой вымер.
            Музеем ли сделать его?..
            И всё-таки стал ты – Владимир,
            Приданное – вон каково!
            И даже по смерти не старый,
            Малы юбилеев лета,
            Бредёшь ты по свету с гитарой
            За песней орущего рта.
            В луне отражён как в плафоне
            Драчливо расплющенный нос...
            И в лентах ты магнитофонных,
            Ну, как в пулемётных – матрос.

                7

 Такому откроешь двери
 И скажешь всегда – входи!
 Есть люди, которым веришь,
 И веришь не ты один.
 Из умной высокой песни,
 А то – по иным делам,
 Но их имена известны
 По славе Российской нам.
 Господня рука над ними,
 Им чужды и ложь, и спесь.
 И всеми они любимы,
 И всеми, и каждым здесь.
 Сквозь наговор и клеветы
 На тысячи вёрст видны,
 Раздольно – для всей планеты
 Лучатся добром они.
 А если покой наш взорван,
 И щерится сатана,
 То к ним обращает взоры
 Обугленная страна.
 От серой помятой миски
 К великой иной судьбе:
 Когда-то к тебе, Белинский,
 Ульянов, потом к тебе.
 И Шмит – Гарибальди флотский,
 И Сахаров – тут равны.
 Светла и тобой, Высоцкий,
 Улыбка моей страны.
 Но очень бывает плохо,
 Когда среди чёрных бед
 Ни Кирова нет, ни Блока,
 И никовошеньки нет...

 2001г.