Аж, какая женщина

               

Я приехала в областной центр на очередные курсы повышения  квалификации учителей. Меня поселили в гостиницу при этом же институте  в тесную и узкую
комнатку на две кровати. На одной из них уже лежали чьи-то вещи. Я разделась и легла в постель. Было очень приятно окунуться в чистые прохладные простыни
и отдохнуть после утомительной поездки в автобусе. Завтра меня  уже ожидали нудные лекции по методике преподавания предмета и свободное время после них.
      Вскоре появилась и моя соседка, женщина лет сорока пяти. Одежда её ничего не имела общего с тогдашней модой: потрёпанное пальтишко, войлочные старушечьи сапожки на ногах. После того,  как она разделась, я с чувством собственного превосходства оглядела её с ног до головы. На женщине был чёрный, лоснящийся от длительного ношения, сарафан. Пожелтевшая синтетическая блузка, которая тоже давно вышла из моды. Все наконец-то поняли превосходство натуральных волокон. После того, когда она сняла с себя и верхнюю одежду, то я с большим удивлением увидела,  что на ней вместо шёлковой трикотажной комбинации была надета ситцевая ночная сорочка
и на ногах  -  простые чулки с круглыми резинками. Моё самодовольство достигло невиданных размеров. Я  и она – какой контраст. Но женщина нисколько не смущалась своего затрапезного вида. Напротив, она находилась в очень хорошем настроении. Распаковав свои сумки, женщина стала показывать мне покупки. – Вот копчёной рыбки купила  в «Океане» своим деточкам.
Она подала мне рыбу, чтобы я понюхала и убедилась, как она хорошо пахнет.
Я, разумеется, восхитилась запахом копчёности. Вскоре её хорошее настроение передалось и мне. Потом она показала увесистый кулёк  шоколадных конфет.
С конфетами тогда на селе была напряжёнка.
         Слово за слово, и я втянулась в беседу. Женщина, как оказалось, была тяжело больна. Теперь уже ни помню чем.  Но, излечившись от одной болезни,
она получила   новую травму. Направляясь в аптеку за лекарством, она упала на скользких ступеньках крыльца и сломала ногу. Два месяца в гипсе, три месяца на больничной койке. Нога плохо разрабатывалась, хромота осталась.  Однако пришлось выйти на работу, иначе – инвалидность. А пенсия по инвалидности маленькая. Зарплата, всё-таки, сто шестьдесят рублей, а у неё, как оказалось,
четверо детей.  – Конфетки  - это   моей младшенькой,  для Танечки. Нечасто
приходится баловать её.   А старшему своему купила «пуливер», средненькому
- «кедры», он у меня спортом увлекается, в хоккей играет. Будет очень рад.
Каково же было моё удивление, когда я узнала, что она учительница русского языка. Отступившее было презрение,  вспыхнуло  у меня с новой силой. Как это учительница русского языка не знает правильного произношения слов «пуловер»
или «гетры».  Женщина между тем продолжала: - Мужа выгнала, муж алкоголик.
Алиментов никаких не получаю.  – Да как же вы живёте впятером на сто шестьдесят рублей? – поразилась я. -  Школа,  наверно, помогает?
- Я  никакой помощи не принимаю, никаких бесплатных обедов. Чтобы потом моих детей не упрекали. Я им всегда говорю: на чужой каравай рот не разевай.
Надо жить по своим средствам. Старшенький  сынок болел у меня сильно. Белокровие у него было. Теперь, слава Богу,  вылечили,  с учёта скоро снимут.
После школы на кока хочет пойти учиться. Я этому очень рада, у него всегда будет свежее питание. А это так необходимо для его здоровья.
              Почему же вы на алименты всё-таки не подаёте?
 - Не хочу. Чтобы мои дети потом из-за меня страдали. Я этого мужа выбирала, я одна и мучиться буду. Я его очень хорошо знаю, когда ему плохо станет, он обязательно подаст на них,  на алименты. Вот так и живём. Теперь уже вчетвером,  немного  легче стало. Старшую дочку муж содержит. Этот сарафан и эту блузку я уже шесть лет ношу. Больше одеть нечего. Сыну вот купила обновку за пятнадцать рублей, а  скажу,  что за двадцать пять. Пусть не думает, что он самые дешёвые вещи носит.  Я всегда так делаю.  Куплю, что  подешевле,
а там что-нибудь крестиком вышью,  или пуговички  в тон подберу.  Учителя даже  иногда спрашивают, где я такую оригинальную вещь купила. А я только рукой махну, сказать-то нечего.  У  меня ещё пятьсот рублей на книжке лежат,
на всякий случай. Была тысяча, да старшую дочь замуж выдавала.  Истратила
на свадьбу. Она у меня способная. Музыкальную школу окончила. Летом вместе с мужем в консерваторию поступали. Его приняли.  А ей одного балла не хватило, по конкурсу не прошла.  Так он тоже свои документы забрал, на следующий год снова поступать будут, чтобы вместе учиться.
 - Наверно, у вас хозяйство есть? – поинтересовалась я.
- Да нет никакого хозяйства, огородик один. Картошка своя, а больше ничего.
Вот так и живём. Жить-то можно по-разному. У меня дома простыни только из бязи. Мне красоты не надо, лишь бы чисто было. Дети у меня золотые, всё сами делают: и стирают,  и убирают, и готовят обед. Я-то со своей ногой на работе намаюсь, а дома делать что-либо не в состоянии. Простую рубашку и простые чулки ношу потому, что у меня аллергия на синтетику. А вот кофточку носить приходится, новую-то купить не за что.
           По мере того как я узнавала эту женщину, чувство собственного превосходства над ней постепенно таяло. Самовлюблённость и самодовольство
куда-то испарились. Напротив, в душе нарастало  разочарование в себе самой.
Приходило осознание собственного ничтожества. И я простила ей всё: И неправильное произношение, и затрапезный вид, и то, что она была учительницей русского языка.
            При расставании у меня так и чесались руки дать ей двадцать пять рублей
детям на подарки. Но я так и не решилась. Знала – не возьмёт. Не такая это женщина». За такую женщину на костёр пойдёшь».