У людей сельвы

  В сельве реки Акояпы в Никарагуа колом стояла нестерпимая духота.
  Лёгкие наполнялись водой, а глаза кровью от непредвиденного.
  Пленительное состояние с руками позади спины, завязанными пиратским узлом лианами обязывало к подчинению.
  Отрывистые приказы вождя племени приобретали причудливые очертания, и мечталось, чтобы они подольше оставались расплывчатыми.
  Как нас предупреждали в Манагуа, это продлевает существование и подвергает томлению музыкальный слух несчастного, коим я оказался.
  Мысли расправились севильским веером.
  Повеяло прохладной обоснованностью цивилизованного прошлого, в котором кирпичики восприятия представлялись недостаточно обожжёными.
  Хорошо, что я научился по-обезьяньи, вытянув губы трубочкой, издавать странные звуки, не корректируя их.
  Требовалась обширная передышка в рассуждениях, пока ещё не подействовал яд кураре.
  Я благоразумно молчал, не решаясь осквернять воздух словами, и думал, что в еретических мыслях пропалывать сорняки сложней, нежели на грядках.
  Гроб на постаменте был забит до отказа соплеменниками.
  Гостеприимный вождь племени, разводя под ним священный огонь, прохрипел отмороженным голосом, и вместо кофе нехотя предложил мне настоянный на белене чай и после похотливо войти в его положение сзади.
  Проявленное внимание засветилось в его блефоритных глазах выдержанностью хорошей текилы, настоянной на червях из отряда пиявок.
  И тогда я понял насколько нелегко приходится чёрным на целом белом свете, вот они и делят его на неравные демографические части.
  Ну и я не лучше.
  С появлением коронавируса больше не лезу к хорошеньким негритяночкам христосоваться, включая трансвеститов-блондинов.