Венок сонетов любимому поэту 14

           Посвящение Владимиру Высоцкому

1.
Родился он, чтоб стать потом планетой*,
В дар получив особенный талант.
За Слово жизнь отдать был даже рад,
Вот и отдал тем Олимпийским летом.

Его слуга, и преданный при этом
Стихам всю жизнь… Хоть жёсткий вариант
Век выдал, но как истинный вагант,
Пел песнь свою, теплом сердец согретый.

Творец сказал: «Ты правду только пой!"
И он хрипел, «босую резав душу,»
Да так, что песни «брали за грудки».

И разрушал сложившийся застой,
Смеясь над тем, что вздор несут кликуши. 
В мир муз вошёл, сомненьям вопреки.

2.
В мир муз вошёл, сомненьям вопреки,
И всем запретам, травлям и доносам.
Паря над бытом гордым альбатросом,
Сердца пронзая остриём строки.

Хулители, теперь вы далеки,
На вас и память не находит спроса,
И времена оставили вас с носом,
Стерев все имена, как мел с доски.

А перед ним распахнуты эпохи:
Ценителей – не роты, а полки,
На севере, на юге, на востоке,

Они текут, простые ручейки,
Чтоб после слившись, стать уже в итоге
Пускай притоком, но большой реки,

3.
Пускай притоком, но большой реки,
Что носит имя гордое – «Высоцкий!»
Такие люди – это самородки,
Из них, как раз, выходят вожаки.

И он им стал. Кусали локотки,
Те, кто в чинах, но пишущие кротко,
Они не бригантины были – лодки,
В моря поэзии не ходоки.

А он летел, с волной высокой споря,
И должен потонуть был по приметам,
Но выплывал – и помогла Одетта**,

Делившая и радость с ним, и горе.
Чтоб после стать в космическом просторе
Звездой высокой и с хрустальным светом.

4.
Звездой высокой и с хрустальным светом
Кто б не хотел гореть на небесах?
Но список дел измерив на весах,
Оплакивал наложенное вето.

Лишь тот, кто Музой вещей был согретый,
И шёл вперёд, презрев пред миром страх,
И он мог стать властителем в умах,
А, при удаче, даже в жизни этой.

И наш герой ушёл в иную даль,
Но не безликим серым силуэтом,
А покорив цевницы вертикаль,

Народным, знаменитым стал поэтом.
Но он не пел пасту'шкам пастораль,
Не «выбивал» слезу с трибун фальцетом,

5.
Не «выбивал» слезу с трибун фальцетом,
Мечтая о приличном барыше,
Используя привычное клише
С затасканным до одури сюжетом.

И если пел недолгий срок дуэтом,
То со своей «колдуньей** в шалаше»,
Когда любовь кружила вальс в душе,
А он писал ей песни до рассвета… 

Хоть правили тогда временщики,
Всегда был сердцем связан со страною.
Шаги в искусство были нелегки.

Но он, как Гамлет, честен пред судьбою.
Творил, порою жертвуя собою…
В стихах его не «вились мотыльки»,

6.
В стихах его не «вились мотыльки»,
И не порхали бабочки цветные.
Писал ночами, и тогда на вые
Вздувались от усилий желваки…

Стилом владел, как скажут, мастерски,
И темы выбирал не "проходные".
Там люди настоящие, живые,
Но чаще были в них фронтовики.

В балладах прославлялись моряки,
За честь здесь гибнул  джентльмен удачи,
И даже на Канатчиковой даче.

Из-за Бермуд шли в дело кулаки.
Но не было стенания и плача,
И в них не «ворковали голубки».

7.
И в них не «ворковали голубки»,
Здесь место для уверенных и сильных,
Где штрафники фашистов в схватках били,
А им надёжней было бить с руки.

И шли на запад наши мужики.
Отмеривали субмарины мили.
Суда тонув, в ил зарывали кили.
А на могилы не несли венки.

О той войне, страшней которой нету,
Как будто жизни книгу он писал,
Такие песни были людям спеты,

Они летели, словно с неба шквал,
Разя сердца и души наповал…
Слова не «пахли розовым шербетом».

8.
Слова не «пахли розовым шербетом».
А были точны, резки, глубоки.
В них чёрные встречались «воронки'»,
И на груди воров вождей портреты.

Он пел о тех, кто жил не по анкетам,
Кого судьба бросала на штыки,
Кто глиняные обжигал горшки,
Но в мыслях был ваятелем при этом.

Окопы в них и Курская дуга,
И горькая обида капитана,
Присевшего за столик ресторана…

И блеск сапог убийцы-чужака,
В блиц-криг поверившего слишком рано…
Была ль весёлой песня иль строга.

9.
Была ль весёлой песня иль строга,
Но выходила ёмкой и весомой,
Порой могла помочь прозреть слепому,
Да и глухому слышать помогла.

И судеб раздвигались берега,
И жить тогда старались по-другому.
Привычные свергались аксиомы,
И стразы превращались в жемчуга…

И не смотреть учили песни – видеть,
И чтоб года не проходили зряшно.
И на планиду не были в обиде,

И новый день был лучше, чем вчерашний…
В каком бы мысль не доходила виде –
Дождём холодным, солнцем ли палящим…


10.
Дождём холодным, солнцем ли палящим,
Творения его входили в нас,
И удивляли сильно каждый раз,
Той глубиной, о многом говорящей.

Всё так и есть – кто ищет, тот обрящет,
И он был в этом, несомненно, ас,
И глаз имел, как говорят, алмаз,
И мог писать и веско, и изящно.

Несли к обрыву кони ездока,
Их не сдержать ни криком, ни нагайкой…
Готовились идти в побег зэка,

По случаю разжившись лишней пайкой,
Но чем судьба там встретит их – узнай-ка:   
Ознобом, а не жаром очага…

11.
Ознобом, а не жаром очага
Могло быть и свидание с Фортуной.
Обманет ожиданьем мир подлунный,
Пути ли злая занесёт пурга?..

Он пел о том, как «ветер гнул стога…
И как «шёл в бой, одетый не по росту»…
Про грусть в душе от песен Алконоста…
И как рывком вдвоём рвались в бега…

Нейтральная манила полоса…
«А ну-ка парни» штурмовали «ящик»…
И друг в горах товарища спасал…

А бедный бич лишался в Сочи чачи…
Ему внимая, становился зал
Вулканом грозным и ключом кипящим…

12.
Вулканом грозным и ключом кипящим
И сам он был, когда играя роль.
Выплёскивал досаду, гнев, и боль
В глаза и слушающих, и смотрящих.

Была известность сладкой и манящей.
Порой большие люди, им изволь,
Подать на блюде сочинений соль –
На государственные звали дачи.

На рукавах расправив обшлага,
«Охоту на волков» им пел с порога,
А тех зовущих, как их было много,

На дню от них то пять, то три звонка…
Он знал, служить стих должен для другого –
Опорой другу, страхом для врага.

13.
Опорой другу, страхом для врага
Всегда стремилась быть его натура.
А тут приказ-запрет от самодура
Иль фельетон, что писан с кондачка…

А он же – «слова чистого слуга»,
Служил цевнице честно и достойно,
Творил до беспредельности, запойно,
Не жаждая чужого пирога.

Чтоб всё успеть, годов сжигал запас,
Растрачиваясь, жить не мог иначе,
Ведь он старался для людей, для нас,

И для искусства истого тем паче.
И становился маяком манящим…
Он просто был поэтом. Настоящим.

14.
Он просто был поэтом. Настоящим.
Писал друзьям, а слушала страна,
И вспахивалась судеб целина,
Казавшаяся странной и пьянящей.

Считали снобы – он актёр пропащий:
И голос хриплый, и так прост аккорд.
Но как зато превозносил народ,
За дар его, сердца насквозь разящий…

Официоз его не признавал,
И цензоры накладывали вето.
А он в поэзии был генерал,

Законно получивший званье это.
А кто его любил, тот понимал:
Родился он, чтоб стать потом планетой.

 15. Магистрал

Родился он, чтоб стать потом планетой,
В мир муз вошёл, сомненьям вопреки,
Пускай притоком, но большой реки,
Звездой высокой и с хрустальным светом.

Не «выбивал» слезу с трибун фальцетом,
В стихах его не «вились мотыльки»,
И в них не «ворковали голубки»,
Слова не «пахли розовым шербетом».

Была ль весёлой песня иль строга:
Дождём холодным, солнцем ли палящим…
Ознобом, а не жаром очага,

Вулканом грозным и ключом кипящим,
Опорой другу, страхом для врага…
Он просто был поэтом. Настоящим!

*"Астероид (2374) Владвысоцкий"
**здесь – Марина Влади

01.07. - 04.07. 2020г.