Рецензия на роман, как бы на сайте Амазон

СРАЗУ ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Отзыв на роман Джеймса Олдриджа "Дипломат".

Я нашёл этот матерчатый том цвета маренго у мусорного чана в Цфате. 
Кто-то вывез это произведение из Советской социалистической империи. Наследникам книга в твёрдом переплёте стала не нужна.
Во время первого карантина я вгляделся и увлёкся этим "чтивом" на 670 страницах.

Кишинёв, "Лумина", 1979,
печаталась по изданию1976 года.
Издательство "Прогресс".
Тираж... 200.000!

Перевод с английского Е. Калашниковой, И. Кашкина, В. Топер.

Сильно сработанный роман описывает послевоенную Москву и Иран, в котором ещё стояли советские подразделения, а социал-демократическая партия Тудэ пыталась улучшить жизнь и персов, и азербайджанцев, и арабов...

Есть в романе и Лондон, и Курдистан, и даже русская глубинка.

Портреты героев выпуклы и правдоподобны. Искусство автора – сквозит через перевод – несомненно. Буквально можно сродниться с персонажами и жаль расставаться с ними, наблюдая, как разбиваются их сердца. И как вершится история противостояния и сосуществования Великобритании и СССР.

Поразительно низко качество перевода; баснословно количество опечаток. 
И я не выдержал, сделал много заметок на полях. 
И стиль текста, и ошибки ужасно мешают.

В связи с такой неряшливой работой центрального советского издательства семидесятых годов, я, может, должен прощать малограмотных авторов, не выверяющих своих текстов в 2020 году, но я продолжаю невежливо помогать интернетным сочинителям быть внимательнее.

Anno Domini MMXX

 Много лет тому назад, по наитию, мне посчастливилось чуть ли не основать новый жанр – комбинацию отзыва или рецензии на книгу и прозы в стиле хайбун. Это "безобразие" творилось на сайте Амазон.
 Не всегда я прочитывал книгу или сборник тщательно, но в этот раз я проработал роман "Дипломат" весьма подробно.
 Вот рассуждения о поэзии, привлёкшие моё внимание:
 

" Асквит стоял перед огнем, облокотившись на каминную доску, и свирепо смотрел на прямо на Эссекса.

 – Я так и знал, что вы приедете в Москву, – сказал он. – И кое-что для вас приберег.

 – Только не очень сложное, Джон, – сказал Эссекс опасливо.

 – Не очень сложное! – Асквит воздел руки. – У Вордсворта нет ни одной строки, которая не была бы безнадежно сложной.

 – Ну, давайте, – сказал Эссекс. – Что это?

 – Ах, что это? – переспросил Асквит. – Вам это понравится, если вы только вспомните. Это написано про вас в Москве, Гарольд. Совершенно точно.

 – Я вспомню, – сказал Эссекс. – Что это?

 – Жалоба англичанина на французскую революцию. – Какая именно жалоба?

 – Вот какая, – сказал Асквит, по-ораторски взмахнув руками. – «Ужасный ход Судьбы! История встает защитницей безумств и тяжких преступлений; безмерной Наглости и Низости – почет, насмешка – Совести, исполненной сомнений! Беги с презреньем тот, кто жгучих слез не льет, от Чванства подлого и Самовосхвалений, от жалкой Трусости, кумир которой – Власть!..» – Асквит ударил себя в грудь и посмотрел на Эссекса. – Дальше, – сказал он, – начинайте, где хотите. Послушаем.

 Эссекс начал не задумываясь: – «Недаром сказано, что ярость Человека зерном Грядущего не может в землю пасть. Законам божиим, начертанным от века, спешите подчинить неправый свой Закон, затем что преступил и Честь, и Совесть он, и Человечности священные границы». – Он взглянул на Асквита. – Так ведь? Асквит нетерпеливо затряс своей большой головой. – Разве это все? – вскричал он. – Вы хотите выпустить всю лучшую часть: «Но горе тем, кто в слепоте своей приложит руку к бедствиям народным!» Вот это вам должно понравиться: «Избранница небес, Британия! Не стань рабой пришедшего с чужбины вольнодумства; с презреньем отвернись от галльского безумства, чтоб, вырвавшись, твой гнев не перешел за грань и кровью собственной не обагрил одежды, чтоб запоздалых слез горячая волна бесплодно не лилась на мертвые надежды. О, если юношей твоих, моя Страна, удержит на краю мое предупрежденье, – как сердце вещее Поэта запоет! Кто вечной истины живую силу чует, тот, Родина, к тебе стремит свое моленье – не с тем, чтоб истребить, но чтоб спасти Народ, и поощряет он тебя, и не бичует!» – Асквит дошел почти до неистовства, и это заставило его жену отложить в сторону рукоделие и взмолиться о пощаде.

 Эссекс засмеялся, Мак-Грегор тоже.

 – Довольно, Джон, – сказала Джейн. – Это нелепость.

 – Конечно, нелепо! – сказал Асквит.

 – Сядь, пожалуйста, – сказала ему Джейн и обратилась к Мак-Грегору: – Они всегда так, когда встретятся. Они считают себя единственными людьми на земле, которые знают наизусть всего Вордсворта. Вы уж извините их.

 – Как это прекрасно! – вздохнул Эссекс.

 – Большего вздора никто еще никогда не писал! – воскликнул Асквит.

 – Перестань, Джон, – спокойно сказала миссис Асквит.

 – Я помню время, когда вы считали Вордсворта единственным английским поэтом, – сказал Эссекс. – А я и сейчас так думаю.

 – Единственный поэт еще хуже Вордсворта – это Суинберн, а он вовсе не поэт. – Асквит бросился в кресло и вытянул ноги.

 – Вы сами не знаете, что говорите, – сказал Эссекс. – Вордсворт вывел английский язык из состояния упадка и вернул ему былую красоту елизаветинских времен. Вспомните «Кукушку»!

 – Чепуха! – Асквит снова встал. – Стихи про кукушек, овечек и птичек. Что это за поэт?

 – Такой, каким должен быть английский поэт, – сказал Эссекс. – Не то, что какие-нибудь ирландцы или этот ужасный американец Уитмен.

 – Ну и вкус у него! – воскликнул Асквит, перехватив трубку зубами, и тяжело опустился в кресло. – Как вы можете работать с таким человеком? – накинулся он вдруг на Мак-Грегора.

 Мак-Грегор был очень смущен. Неистовое красноречие Асквита несколько ошеломило его. Но это было забавно, и он забыл о том, как холодно с ним поздоровался Эссекс. Он даже позабыл свою стычку с Дрейком.

 Чтобы утихомирить Асквита, Эссекс снова спросил его, что он здесь делает.

 – Зря время трачу, – выпалил Асквит. – Я был послан сюда, чтобы предвосхитить события, которые произойдут в Финляндии, Польше, Румынии и в других пограничных с Россией государствах, но я не гожусь на это. Я должен, очевидно, облазить каждую дыру и осмотреть каждый угол в этих несчастных странах, но с тем же успехом я могу оставаться здесь и жить спокойно. Это чудный город, Гарольд, полный противоречий. Вам известно, что в этой стране мобилизуют собак?"

И выходцы присобачивают хайбун к рецензии:

Хайбун для Мирьям

Под фиолетово-чёрным покрывалом с аппликацией — звездой Давида — лежали её останки.
Дочка не приехала, а сына голос дрогнул, когда он читал заупокойную молитву "Кадиш".
Быстро переместили увесистый груз на носилки и загрузили в открытый кузов пикапа, который пополз вверх по дороге. И мы побрели, сначала на север, а потом на юг, где участок был разграфлён бетонными поребриками на небольшие прямоугольники.

Один из них был открыт.
Туда и подтащили носилки и  нaчали заталкивать спелёнутый свёрток в  прокрустово ложе.
Раввин посоветовал сыну простить мать и попросить у неё прощения.
Один из могильщиков сошёл в могилу и поправил дело. Тело уместилось. Он же стал накладывать бетонные плитки с оббитыми углами на бортики.
Потом принялись сыпать жёлтый песок из тяжёлых пластмассовых корзин чёрного цвета.
Заполнили весь параллелепипед.
И присыпали грунтом с камешками, положив наверх белую пластмассовую крышку, на которой было написано имя.

Ночь за ночью я представлял, как сыпется песочек в щели между бетонными плитками и всё припорашивает, и припорашивает  покрывало.

хамсинная пыль
на тёмной зелени — ба!
Да это ж инжир!