Правда..

Как жизнь, меняется ребята.
Не угодать, не расскусить.
Ведь он когда то, был солдатом.
Не так хотелось ему жить.
Тогда, совсем ещё мальчишкой.
Он приписал себе года.
Хотел бороться он с фашистом.
Изгнать проклятых навсегда.
Он в 18,был контужен.
В 21, прострел ноги.
Он замёрзал в холодной луже.
На дне окопа, у реки.
Не раз сражался в штыковую.
В близи он видел, лично смерть.
Он пил с болота, грязь гнилую.
Что бы в жару не умереть.
Прошёл пешком, почти пол мира.
Свободу нес он на плечах.
За отчий дом, и за станицу.
За смех, и радость на устах.
С ним познакомился я странно.
Тогда по городу гулял.
И стало, очень очень страшно.
Когда его я по встречал.
Седой старик, худой, высокий.
И пиджачек был на плечах.
Он рылся в мусорке помойной.
Он был в медалях, в орденах.
Я  подошёл к нему тихонько.
Я не хотел осознавать.
Что ветеран, в этой помойке.
Пытался что то разыскать.
Я отозвал его в сторонку.
Мы познакомились тогда.
С улыбкою как у ребёнка.
Представился, Смирнов Игнат.
И этот тёплых, хриплый голос.
Пронзил меня,тогда до слез.
Скажи отец, что там искал ты?
Быть может мусор ты принёс?
Он рассказал мне, что искал он.
Он рассказал зачем пришёл.
Ведь он искал там хлеба булку.
Что не испортилась ещё.
И говорил он очень много.
Уже не слышал я слова.
А в голове лишь представлял я.
То,что шальная мысль несла.
Мальчишка юнный был в окопе.
И перед ним грохочет танк.
А у него в руке граната.
Не должен был пройти наш враг.
Шёл сильный дождь,промок мальчишка.
И по плостунски он ползёт.
Гранату бросить нужно точно.
Вернуться, если повезёт.
А он вернулся, весь растрепан.
И кровь сочится из ушей.
Был весь в грязи, бушлат расстегнут.
Кровавый след на рукаве.
Потом больница, перевязка.
И на ногах уже юнец.
Опять в боях сражался страшных.
Узнал он, как погиб отец.
Вернулся с мыслей я обратно.
И в горле встал огромный ком.
И слезы душат меня жадно.
И стыдно перед стариком.
За то что мы совсем забыли.
Как дорог был, свободы вздох.
За то что преданно любили.
Когда погибнуть каждый мог.
За то что жизни не жалели.
Бросались грудью на огонь.
За то чтоб мы, сейчас гуляли.
Освободив от всех оков.
За то чтоб жили наши дети.
И улыбаться мы могли.
За то что б не сидели в клетке.
За то что б род наш не сожгли.
И слез не мог уже сдержать я.
Я от стыда хотел сгореть.
Как попросить его прощенья?
Как мне в глаза ему смотреть?
Он сам толкнул меня легонько.
Ты что приятель загрустил?
И как то, очень очень тонко.
Он по отечески спросил.
Прости отец, лишь прошептал я.
Прости за то, что так живём.
За то что в мусорке ты ищешь.
Этим прекрасным летним днем.
Ну а старик лишь улыбнулся.
Беззубо,  доброю душой.
Ведь мы прожили, говорил он.
Где плохо, а где хорошо.
И он поднявшись, побрел дальше.
Он тихо, молча уходил.
А я на лавочке у парка.
Его лишь взглядом проводил.