Купидон

Мои голодные демоны приходят не только по ночам. Они пируют утром и днём, по будням, за решетками работы, прорываясь к душе сквозь кольчугу формы.
Они губят, заставляют думать и плакать, курить сначала полпачки, пачку, полторы — и дальше, дальше. Голодать, промачивая горло слезами. Всхлипы немые, улыбка и приветствие ненавистного в мире. Люди чужие. Люди тупые. Кричали бы лучше: «мы убили, убили!». Себя.
Но по ночам они приходят ласкать и ласкаться в надежде согреть свои теневые тела. Не сосчитать их лета, а зная, какие они вытворяют дела, коих не вспомнишь ты нифига, то понимаешь, что эта беда — ерунда.
Они за тобой с работы бегут, влекомые страстью, падки на уют. Им ты кричишь, что свободна навек, что клятвой не свяжет тебя ни один человек. И тело твоё им дарит тепло, и душу сосут. Тебе кажется чушью, что сердце утоляет их безумную жажду вскипающей кровью. Своею же болью ты услаждаешь нужду. «Зато без любви, — кричишь. — И так проживу!»
Но вот, по ночам, шатаясь, сидишь в темноте, не включая свет по приходу. Не пьёшь больше вино, водку, коньяк или джин — лишь воду, ведь от всего алкогольного тошно.
А Хер с небес смотрит и думает: «Вот что!». И какой-то, по мифам, пацан без одежды вот-вот пронзить должен сердце. Сердце удар принимает, мозг шлёт его нахуй, а ты устремляешь вверх, в черное небо, факи.
Загадав желание в полночь, не найдя зажигалки, ложишься спать — сердце сковал обруч. Тоска. Ну, и нахрен она нужна? Но это сосет твоё сердечко, и оно не уснёт уже сладко, беспечно.
Кудрявый мальчик ржет, туша об подоконник сижку — так вот он тот, кто зажигалку с****ил. А ржёт он над тобой и тем, что серый люд провозгласит судьбой.
Но и тебя обуяет смеха жар, ведь Он кудряв настолько, сколько стар.