У окна

У окна.

Почти середина  мая.  Она сидела у кухонного окна  своей городской  благоустроенной квартиры и смотрела на пустой  двор. И хотя окно было  плотно  закрыто,   она   душой чувствовала  тишину,  повисшую не только над её двором, но и над всем городком, в котором  она теперь жила. Но помимо тишины за окном медленно,  хлопьями  падал густой  майский  снег. В течение нескольких часов тонкое белое покрывало закрыло землю, деревья надели прозрачно-ажурные серебристые  платья, и стало намного светлее. Но только не на душе у неё.

«Конец весны,- думала женщина, - а как всё печально, ушёл совсем бессолнечный апрель, вот и май шагает уже уверенно, тепла всё нет; и ещё эта самоизоляция с неизвестным исходом. Можно ли будет выезжать свободно за пределы города или нет?» Эта безызвестность  мучила и пугала.  А мысли  её давно были далеко от города: они жили там, где прошли лучшие годы её жизни, где родились её дети, где её ждал дом, в котором пролетело более трёх десятков лет. Пролетели, проскользнули, как-то быстро, мгновенно, незаметно, словно перевернула  последнюю  страницу любимой, очень интересной, захватывающей книги, которую читала взахлёб, спешила узнать, а что же будет дальше, и вдруг неожиданно - конец, всё завершилось. И дальше ничего, кроме воспоминаний о прочитанном.
И вот она приехала в свой дом, отстоявший в одиночестве и в холоде длительную  зиму, продрогший до самого маленького сучка в  брусьях и досках, до самой маленькой вещицы, покинутой хозяйкой ранней осенью. Он встретил её с каким-то недоверием, с запахом нежилого помещения и, конечно, холодом. «Сейчас, сейчас, мой милый, я надену куртку и принесу дров, чтобы  согреть тебя, растопить твоё заиндевелое «сердце». И ты подобреешь, и будешь ласкать меня своим теплом и уютом. Потерпи.»
Она выскочила на крыльцо, не заметив даже веранды, открыла сарай-дровяник. Сколько же лет он верно служил ей, щедро делясь заранее  заготовленными дровами. Её всегда радовало, когда дрова были сухие, да ещё  вперемешку  с берёзкой. Сколько тепла они отдавали дому! Четыре раза она принесла дров: топить придётся долго, чтобы хоть немного стало теплее. А завтра - ещё, и только на третий день дом пропитается теплом.
Взяв вёдра, она пошла по родной улице к дому  бабы Маши, чтобы через её двор по узкому тротуару  пройти  дальше к колодцу. Баба Маша всегда выходила на крыльцо, когда  та  возвращалась. Прожив  полвека в Карелии,  Мария Игнатьевна  всё еще говорила  с полузабытым  белорусским  произношением:
- Приехала, Надежда Ивановна? Ну, как ты там, в твоём городе? Хорошо: не надо воду носить, дрова, печки топить. Живёшь, как пани. А я вот совсем стара стала, а надо вот делать усё. Правда, Галя, соцработница, заходит, поможа немного. Глаза совсем уже не видять. Ноги еле ходют. Ой, что за жисть   настала.
 Они стоят долго, разговаривают (ведь год не виделись). Надежда Ивановна не жалуется, что в городе ей тоже не очень-то сладко. Молчит об этом. Чувствует, что не поймёт её баба Маша.  Сочувствует бабе Маше, пока  вдруг не вспомнит:
- Ой, Мария  Игнатьевна, я совсем забыла, что у  меня печки в холодном доме топятся. Пора давно подложить дров. Увидимся. Сейчас каждый день буду проходить через двор ваш, ещё поговорим.
 Она сидит у  кухонного окна с чашкой  свежезаваренного чая, смотрит на берег  не совсем открытой «губы»,  на уже постаревшую баню, на  длинный огород, на газонную площадку  с маленькой детской песочницей и качелями, на ещё оставшийся  местами  снег. Всё было по-весеннему  серо-грязного цвета от дождя, от редко появляющегося солнца, но на душе удивительно хорошо. «Ничего, скоро всё преобразится. Всё  родное». Она даже знала, где быстрее проклюнется сквозь прошлогоднюю  ржавчину свежая нежно- зелёная травка, как скоро тёмная вода озера станет приятно-синего цвета, как сочно зазеленеет лес на другом берегу.

Надежда Ивановна  сидела в домашних  бурках и куртке, было прохладно;   иногда какая-то необъяснимая дрожь пробегала по телу, и она не понимала то ли это от холода, то ли от неизмеримой радости, что, наконец, она дома. Потрескивали так знакомо, весело дрова в печках, на душе становилось тепло. Она прислушивалась внимательно к  их треску, как только он затихал, поднималась и шла подкладывать очередную партию.  А печки капризничали, и всё не хотели нагреваться.
Надежда  Ивановна мысленно разговаривала  с ними: «Подождите, вот закрою трубы, тогда пойдёт тепло только в кирпичики, они станут горячими, и я постою у ваших тёплых «спинок». А потом воздух комнат начнёт в себя  вбирать ваше тепло. Стены, согреваясь,  будут от удовольствия потрескивать  всю ночь».
     Почти середина  мая.  Она сидела у кухонного окна и смотрела на по-прежнему пустой двор городского дома. За окном медленно, густо, настойчиво падал никого не радовавший  снег. Вокруг всё было  кристально-белым, чистым, спокойно-равнодушным: и весенняя  земля, насильно укутанная снегом, и красивые деревья в богатом зимнем  убранстве  весны. И было празднично светло. А на душе  -  щемяще -тоскливо,  тревожно и даже больно.