Об источнике и соблазне стихоречия

                «От скуки можно выдумать седьмое измеренье,
                Иль изнасиловать пречистую Марию».
                В. Луговской.
      В настоящей работе исследуется опыт стихоречия – когда автор не пишет стихотворение, а изрекает его, с торжественной дикцией и непререкаемым апломбом. Прошу не путать со стихоблудием.  Понятия близкие, но не тождественны.
     Материалом для данного исследования послужило стихоречие под затуманенным названием «Конституция и свобода прости...те меня». Автора называть не буду, да и дело не в авторе, а в содержании произведения, кому бы оно ни принадлежало.
Итак, первая строфа стихоречия:
О, жалкий век! О, скучный век!
Ах, как мечтаю я вернуться
В тот день, где может человек
Без сожаленья улыбнуться.

    Старинное сопровождающее «О» к обращению обычно употреблялось в одах, прославляющих того, кому посвящалась ода. Данное четверостишие не содержит признаков оды, это плач автора по утраченному дню, поэтому, для усиления эмоции стоит «О» заменить на «Ох»:

    Ох, жалкий век! Ох, скучный век!
    Ах, как мечтаю я вернуться…
   
      В первой строке автору уже невмоготу скучать в этом жалком веке, за то вторая строка, начинающаяся восклицанием «Ах»,  мгновенно от неизбывной тоски обращает   в поиск выхода из текущего дня, вернуться  в прошедший, где человек, улыбаясь, не испытывал никакого сожаления, не сожалел, что улыбнулся - намеренно или нечаянно.
     Представляю, среди каких монстров приходится жить стихоречивому юноше, где, прежде чем улыбнуться, оглянись, осмотрись, чтобы потом не сожалеть. 
   
     Вторая строфа:

Где речь прекрасную глаголет-
Свободолюбия Афин,
Перикл гражданам изволит,
Как мудрый и святой раввин!

     Я бы сказал:- мрак и туман, если бы так не называлась берлинская тюрьма во времена нацизма в Германии. Я долго искал способ помочь юноше, но, в конце концов,  понял – строфа неисправима, не подлежит корректировке.  Если бы кому-нибудь пришла шальная мысль в присутствии настоящего, действующего и, как правило, ортодоксального раввина сравнить с ним в мудрости и святости древнего  Перикла, я не ручаюсь за целость пейсов и других атрибутов правоверного еврея, допустившего такое сравнение.
     Вызывает сомнение исправность компьютера или андроида юного стихотворца, допускающего мешанину падежей и времен в глаголах-рифмах «глаголет» (наст. вр.) и «изволит» (буд. вр.).  Исправный комп такого не позволит, не пропустит.
     Требует уточнения и восклицательный знак после слова «раввин». К кому автор этого стихоречия его относит – к Периклу, или к святому раввину? Не ведомо.
   
     Следующие строки и строфы:

Где храмы эллинских богов
Благоухают и сияют
Без мракобесия крестов!

     А автора изречения «Религия – опиум народа» обвиняют, не переставая, в лжесвидетельстве. Даже во времена многобожия храмы «благоухали». Жрецы знали толк в «благоуханиях». А во времена либерального безбожия – тем паче (хочется употребить «и паки и паки…», но не буду).
     Для усиления авторской ненависти к символам религий я бы к «мракобесию крестов» добавил мусульманский полумесяц, шестиугольную звезду, мальтийский крест, заодно и распятия с иконами. Везде мракобесие, сиречь сплошной мрак и бесовщина. Или только у крестов мракобесие? - хочется спросить у стихоречивого почитателя эллинских богов. Но не будем. Догадываемся сами. Свобода вероисповеданий и веронеисповеданий – высшее достижение либерализма. Кроме свободы совести, ей свобода вредит, иначе свободная совесть не даст покоя тем, кто совершает бессовестные дела. Свободная, не зажатая в закоулки души, совесть всегда на страже. «Свободолюбие Афин» так же не обращало внимания на совесть. Потому, что именно христианство вместе с «мракобесием крестов» отделило человека от скотины, сообщив ему, что только у него есть совесть, больше ни у кого.
   
      Идем далее.

Где звуки лиры восхищают
На торжестве победы славной
В амфитеатре и в домах!
Где сам цевницей богоравной
Слагает гимны Каллимах!

      Милый юноша всё перепутал. Звуки лиры на «торжестве победы славной» не звучали, ни в «амфитеатре» ни в домах. Другие звучали инструменты. Как и его  любимый Каллимах не слагал свои гимны «цевницей». Он, всё-таки, был поэтом, гимн требует слов, а музыка только сопровождает гимн. Кто сказал, что какая – то «цевница»- свистулька (свирель)  может быть равной самим богам? Даже сама флейта Пана не может быть равной Пану, как и скрипка Страдивари не равна самому мастеру. Говорят, что каждая его скрипка была лучше, совершеннее предыдущей. А он их сделал более 400 штук!  Внимательность при работе с материалом – условие успеха каждого графомана. Даже графоманам врать не разрешается, чтобы потом иметь возможность улыбаться без сожаления.
      А теперь ещё интересней. Стихоречивому юноше до изнеможения хочется туда,

    Где юноша цветет прекрасный,
    И нежен весь он, как нарцисс! (!!!)
    Где дева чистая бесстрастна,
    Как  одинокий кипарис! (!!!)
 
     Прекрасный юноша цветёт. Это прямо по-женски, в бальзаковском возрасте. А вот «...нежен  в е с ь  он...», напомнил старинную, уже, слава Богу, забытую, песенку со словами «ты целуй меня везде...». Нежен весь, с головы до ног, простите за нескромность? Поскольку поэзия мыслит образами, образ у читателя всегда вызывает определенную ассоциацию. Вот и у меня этот «весь нежный» юноша вызвал такую ассоциацию – вспомнил песню. И ещё – радугу.
     И там же - «дева чистая», но почему-то бесстрастная. Здесь допустимы два варианта: либо дева знает о том, что юноша – нарцисс – 1000-процентный эгоист, смотрит только на себя, любуется только собой, и пусть дева будет  самая «чистая - пречистая», он её не заметит в упор; либо дева равнодушна ко всем без исключения нарциссам и брутальным мачо. Опять возникает радуга.
     Непонятно только, почему она стоит столбом, «как одинокий кипарис», и никуда не уходит. 

     Заключительный этюд.

Где дух Эллады возвещает-
Культуру, мудрость и закон!
Свободу с счастьем почитают
И с счастьем презрен царский трон!

     Что хотел сказать автор стихоречия в первых двух строках заключительного этюда, для меня остаётся тайной. Попробовал заменить слово «возвещает» созвучными рифмами: возмещает, замещает, защищает, очищает, зачищает, завещает – не получается. Как у А.С. Пушкина в «Евгении Онегине», где нельзя ни одно слово заменить – получается хуже оригинала.
     Здесь получается не хуже, но совсем не то, и не о том, а о чем – неизвестно даже самому автору этого стихоречия.
     А две последние строчки – явно компьютер перегрелся, начал плести ахинею. Семь  «с» налезают друг на дружку в двух строках, да ещё и «презрен» с ударением на первое «е». Кто  знает, «в каком полку служил», или  в каком лицее учился пиит?

     Заголовок  исследуемого стихоречия также не может остаться без внимания.

     «Свобода или конституция, прости...те меня».
Просят прощения за нехороший поступок, уже совершенный. Поскольку стихотворение – поступок, значит он нехороший, если за него просит автор прощения. Не заранее, а после. А здесь – заранее, мы имеем телегу перед лошадью – Пегасом. да и многоточие между "прости" и "те" вызывает неприятное ощущение от скрытого чего-то не того, по отношению к конституции.
     Каждый, кто осмелился взяться за перо, чтобы что-то поведать кому-нибудь, должен уметь воплощаться в своих персонажей. Поэты и прозаики – лицедеи. Иначе получится либо ложь, либо пустословие, если не стихоблудие.
     Читая, мы, так или иначе, тоже частично воплощаемся в героев, присутствующих в произведении. Попробовал и я воплотиться в тех, у кого автор стихоречия просит прощения – в свободу или конституцию (автор сам не знает, у кого просит прощения). Свобода в моем воплощении только пожала плечами, как бы говоря словами Р. Рождественского «...прощения...тебе просить не у меня». Конституция сделала то же самое. Обе отказались прощать или наказывать, дескать, они обе  «не при делах».

      Закончив исследование, возвращаюсь к эпиграфу.
Седьмое измерение стихоречивому пииту выдумать не удастся: скука есть, нет умения. На счет пречистой Марии – никому ещё не удавалось.
      А напоследок – напутствие мечтающему возвратиться из скучного мракобесия в весёлую и бессовестную древнюю Элладу:

   Вперёд, скучающий мечтатель. Нет, назад -
   От мракобесия крестов, мерцания лампад
   К благоухающим светильникам богов,
   Рассыпавшихся в пыль под тяжестью веков.

   Но прежде пусть тебе покажет путь раввин,
   Чтоб ты не мыкался среди заброшенных руин,
   Не путал деву чистую и кипарис,
   И чтоб в амфитеатре тебя не возбуждал нарцисс.

  Но только, ради Бога, распряги Пегаса.
  Крылатый конь тебя туда не довезёт.
  Он добрый конь, и не похож на лоботряса.
  И знает он – кого, куда нелегкая несет.