Вирус ностальгии

 

Сохранить мы, дружок, не сумели с тобою
наше детство. И юность оставили мы
в колыбели-долине с днестровской волною.
К нам виденьями прошлой и будущей тьмы

подступают родных одноклассников лица,
и мечтает любой, возвращаясь извне,
в город въехать, в Днестре отразиться
не на «мерине» черном, - на  белом коне.

Ностальгия – болезнь, лихорадка. И жажда
прикоснуться к тому, что исчезло, ушло.
Но, вернувшись сюда, понимаем, - неважно,
прилетел иль приполз, дорогое тепло

всех обнимет. И выстрелит болью затылок,
и у горла сжимаясь, аорта твоя задрожит,
вдруг поймешь, - время будто застыло,
ты увидишь – внизу город детства лежит.

В апельсинных краях, в странах жирных бигмаков,
где живем мы, искуснейший нюх или слух
не учуют того, от чего нам так хочется плакать, -
запах сада весной и как утром горланит петух.

Жить осталось лишь несколько кратких мгновений.
Птицей, ветром, звездою, осенним дождем
возвращаемся в город, где связь поколений
не прервалась еще насовсем, где вино с молоком

материнским, щенки мы, как воздух, впитали,
где пещерой сокровищ был бабушкин шкаф,
где гоняли в футбол и навечно влюблялись,
и «не жизнь в кабаках, а рукав у костра прожигали»,
не булыжник таили за пазухой, - девичий  шарф.

Мерседесы, штаны от Армани, брильянты
и триумфы в захвастанном нами заморском раю
не дороже футболки, мяча и осколков окна тети Ванды,
не желанней победы в «морском» промокашном бою.

Пепелище родное не скрасишь фригидной чужбиной,
и «White horsе», и коней белоснежных табун
не заменят любовь,  молодые молдавские вина,
старый парк, вечный Днестр… Не заменят судьбу.

Этот вирус прозвали не мы - «ностальгия»
нам его бесполезно лечить и совсем ни к чему,
разбросала судьба нас, мы стали другими, -
постарели и смотрим, прищурясь, во тьму.

В темноте той, в конце, огонечек призывно мерцает
по-над люлькой-долиной с днестровской волной,
где оставили детство и юность. Надеюсь, нет, знаю,
завершая свой круг, мы вернемся в наш город с тобой.


     А я,.. я пытаюсь собрать осколки прошлого в своей размягченной памяти, перенести их на жесткий диск компьютера, в безнадеге затормозить  неумолимо летящее время. По правую от меня руку эти осколки моего прошлого собраны в бумажные листы и книжные  переплёты,  и  кто знает – что будут вспоминать мои внуки, сидя на этом месте, когда не будет меня? И будут ли сидеть, и будет ли что-либо вообще?
      От моего  далекого  прошлого  ничего не осталось,  люди умерли,  предметы   разрушились.  Лишь звук, запах и вкус – хрупкие, но  живучие, почти   бесплотные,  зато  стойкие  и  неотвязные,  все  еще  витают   над этими развалинами, словно души  умерших или бабочки – эфемериды, напоминая, ожидая, надеясь.  И  они-то, эти, едва ощутимые, крохи, несут на себе всю громаду и сладкую горечь воспоминания.