О математике и физике через Аристотеля 2

     В математике речь идёт о пространственной определённости вне движения, то есть как "всё это работает" в протяжении как таковом, в протяжении как данности - как мышление работает с протяжением.
    Таким образом если декартовской парадигмой являлась парадигма: мышление - протяжение, то мы можем сказать, что Декарт впервые сформулировал математический способ анализа действительности. Начиналась звёздная эры математики, Лейбниц пророчил ей великое будущее как технологии и виртуальности. Философы придерживались её как образца и канвы.
    Но протяжённость как данность не только стремительно полагалась, но и стремительно разрушалась временем - для немецкой классической философии никакая математика уже не была столь значима, но и ещё раньше, до всякого Канта люди успели обернуться от математики к натуре, природе, и Жан Жак Руссо был воплощением такого поворота.
    На очередной волне перепитий судьбы физика выходила на первый план перед математикой через небо - теперь взоры всё чаще обращались к нему. Это был своеобразный Ренессанс древнегреческого мышления, когда Кант написал, что лишь нравственный закон внутри меня и звёздное небо над моей головой волнуют меня.

    В ХХ веке в бесконечных расширениях своих потенций и в погоне за ними как за своим предметом, физика ушла крайне далеко - в "неопределённую двоицу", как называл её Платон - в большое и малое, иначе, попросту говоря в беспредельность материи. Это поражало эмпирическое воображение наповал. Конкретность "большого и малого" продолжала определять и упорядочивать в физике математика. Но суть того, что физики изучают лишь одну "неопределённую двоицу" уже невозможно было скрыть. "Чем дальше, тем больше и чем меньше, тем дальше" - словно заколдованный принцип распирало физику. Довлеющие масштабы Космоса сочетались здесь с "призрачными телами" частиц, чьё существование было более вероятным, чем реальным даже в границах самой физики.
    Однако математика при этом получила возможность рассчитывать все возможные миры и компенсировать своими уравнениями принцип неопределённости.

    Когда Ньютон открывал свои знаменитые "силы", он жил ещё в организованной джентельменской Вселенной. Эйнштейн выбросил всех этих джентельменов за пределы их клубов в бесконечную относительность движения.

    Мечтают ли физики и математики о том, чтобы кто-то раскрыл им тайну "априори" их наук? Аристотель, в крайнем случае собирался это сделать, или как минимум считал это задачей первой философии. Но и до сих пор эта задача остаётся неразрешённой "официально" и за неё даже не дают миллион премии, а физики и математики своих основ не признают - зато, они вполне неплохо освоились с тем положением, которое утверждает, что физика - это то, о чём говорят физики, а математика - это то, о чём говорят математики. И это пожалуй, единственный наш "успех" на поприще прояснения их основ.

    Между тем, математика так и осталась платонической или анти-платонической, но никак не аристотелевской и на то есть свои своеобразные причины. Что такое "потенциальная природа числа у Аристотеля", о которой писал А. Ф. Лосев - так никому и неведомо. Однако вся потенциальность числа заключена в конечном счёте в пространстве как его единственной потенциальности. Более сложные пространства организуют более сложную математику, а алгебраические операторы считывают его кривые формы. Функции и переменные скорее призваны ходить по формам этого пространства, остающимся после движения или во время движения, нежели изучать это собственное движение. И всё же, физические основы сквозят в математике, и Аристотель по складу своего характера, несомненно, должен был увидеть и попытаться разглядеть именно такое - "физическое число". Но является ли "физическое число" - будущим математики? Однозначно можно сказать только то, что оно не является его "настоящим".

    Границы каждой науки хотя и размываются, но не являются случайными. Математика не происходит из физики, как и физика не происходит из математики, и философия не вырастает из них обоих, как и они не появляются на свет из неё, здесь царствует, как сказал бы Хайдеггер - равноизначальность.
Когда говорят об аристотелевской математике, то почти однозначно говорят о его логике, то есть о той совершенной форме математики, к которой она могла бы прийти будь она полностью автономной. Но логика представляет несомненно иной "конец" числа, нежели его условная физическая природа. Крайняя степень формализации и материализация в виде "плоти" - это пожалуй вся шкала числа, все его возможности. Так что крайнюю степень материализации можно считать, конечно, для числа приобретением истинного виртуального тела, но тогда физическую его составляющую придётся считать единственной его реальностью. От реальности до виртуальности числа - вот путь которым мы прошли, вернее сейчас, всё ещё и в эту минуту проходим. Путь, которым мы идём, растягивая резиновый "субстрат" числа до крайних пределов.

    Математика "протянулась" сама как некоторая протяжённость своей истории.
    Физика распласталась в "неопределённой двоице".
    Философия перестала быть первой философией.

Кажется мы находимся в ситуации равноизначальности всех наук на новом витке.