Стихополотно. Тень

Хуан Рамос Хименес - Перед девственной тенью
Виктор Постников

Я вечно вхожу в тебя,
но ты остаешься девственной,
тень; как в тот день,
когда я впервые пришел
на зов твоей тайны.

Девственная, темная как ночь,
пронизанная  невидимыми
радугами;  полная, совершенная,
с божественными звездами,
которые даже не пытаются
тебя обнаружить!



*  *  *
Jimenez/Merwin/VP
Before the  virgin shadow

© Copyright: Виктор Постников, 2023
http://stihi.ru/2023/07/09/3416







гуляка тень...
Автор:  Мир Миф
Авторская страница:  http://stihi.ru/avtor/mir12


Когда  гуляет  с  вами  тень, на  небе  Солнышко  весь  день - такая  радость  на  душе  и  маски  нет  уж  на  лице... На  чёрном  белой  полосой... Мир  делится  своей  красой... зелёной  свежестью  маня  в  цветущие  Любви  края!..                * М.И.Р. 28.06.2020. М.И.Ф.*

© Мир Миф, 2020
Первоисточник:   http://stihi.ru/2020/06/28/4721




Тени в сентябре и попытка общения с ними
Автор:  Игорь Муханов
Авторская страница:   http://proza.ru/avtor/peresvetm


Тени лежат прозрачно
лентами на земле.
Видят тебя и дачу,
хлебницу на столе.
Возле стены отвесной,
словно гусарский полк,
встанут – им интересно
твой изучать пупок!
Семечки из кулёчка
им искормлю,
чтоб с семилетней дочкой
ехать по сентябрю.
Из родника напиться,
синих стрекоз гонять…
Тени имеют лица,
тени умеют ждать!
© Игорь Муханов, 2020
Первоисточник:   http://proza.ru/2020/05/24/1741



"…Сон — это тень того, что являет собою прерывание наших земных переживаний, то есть тень того состояния, которое мы называем смертью…"
Эдгар Кейси.


Живая душа дышит каждую секунду,
излучая космический Свет,
Мертвая - лишь бежит Тенью человека.
Сара Шлезингер.



Сеанс теней
Дмитрий Додонов

Лишь раз увидел ты свободу и в рабстве у неё всегда.
© Дмитрий Додонов, 2016
http://www.stihi.ru/2016/12/01/10296



------------------------------
Тени исчезают в полдень
Игорь Шевчук

А может  Тень –
                не тень моя?
И вовсе то не бред…
А может тень у Тени я -
И в этом весь секрет?

И ровно в полдень каждый раз
Меж нами рвётся нить -
И там во тьме она сейчас
Должна меня хранить.

А вдруг раздумает?
                Сбежит?
Мол, надоел мне тот,
Кто Солнцем там из света сшит…
Да пусть он пропадёт!!!

Таскай его везде,
                тяни -
Пузатого след-в-след…
Покоя от него Тени
Нигде нет столько лет!

И бросит Тень средь бела дня
Меня –
       хоть волком вой!
И жить продолжит без меня
В той жизни теневой.

И в глупой позе без неё
Застыть придётся мне -
Поскольку я лишь тень её
На светлой стороне…
©  Игорь Шевчук, 2017
http://www.stihi.ru/editor/2017/09/12/598










                Зарисовка
                Алимдюл
         

                Меня не будет.
                Будет тень моя
                Присутствовать с тобой
                Везде и всюду...
                Я заклинаю:
                Не забудь меня!
                Иначе все вокруг
                Тебя забудут.
                1978г.
                © Алимдюл, 2011
                http://www.stihi.ru/2011/02/07/8520




Есть любовь, похожая на дым:
Если тесно ей - она дурманит,
Дать ей волю - и ее не станет...
Быть как дым, - но вечно молодым.

Есть любовь, похожая на тень:
Днем у ног лежит - тебе внимает,
Ночью так неслышно обнимает...
Быть как тень, но вместе ночь и день...
Иннокентий Анненский, "Две любви"

Ирина Петал   29.04.2015 22:42   


Сейчас прочитала сказку Г.Х.Андерсена "Тень". /http://az.lib.ru/a/andersen_g_h/text_0450.shtml/ Не помню, чтобы раньше читала эту сказку. Тема про тень полна тайны, часто упоминается в произведениях.

Спасибо, Людочка, за чудесное стихотворение и тему. Удачи, Людочка, здоровья: веры без тени сомнений - всё будет хорошо :))

С улыбкой и нежными солнечными тенями для твоих век,
(твой макияж Лето, ведь ты, как оно - с рыжинкой, искрой и теплом)
Ирина Петал   29.04.2015 23:07   


А твоя «Зарисовка» - замечательная! Хоть стихо на этой странице и в тени, но такое можно выводить в свет, поверь, можно и на Главную.
Ирина Петал   29.04.2015 23:12   


СПА-СИ-БО, Ирочка! С утра ТАКОЕ услышать - чудесное настроение на весь день)))
Обнимаю.
Алимдюл   30.04.2015 08:36   



___________________
МОЕЙ ТЕНИ
Татьяна Шорохова 4

                МОЕЙ ТЕНИ

О, тень моя! Нас двое на земле.
Ты прячешься во тьме, видна при свете.
И помогаешь неизбывной мгле,
окрасившей мои десятилетья.

Ты выросла со мною. Как и я,
ссутулилась, не лазишь по деревьям…
С тобой не разлучалась жизнь моя.
Ты – мой двойник, но нет тебе доверья!

То надо мной возносишься крылом,
то зверем вдруг бросаешься под ноги.
Зачем пугаешь, если мы вдвоём
проходим по колдобистой дороге?

Я медлю часто, ты летишь вперёд,
не раз меня чужим ошибкой выдав.
В тебе есть что-то, что – наоборот.
Ты пепельна, как серый цвет обиды.

Но боли ты не ведаешь, как я…
Свидетельница взлётов и падений,
со мной сойдёшь и в землю, тень моя! –
с угрозой нестерпимых откровений.
© Татьяна Шорохова 4, 2016
http://www.stihi.ru/2016/03/26/3808



Рецензия на «МОЕЙ ТЕНИ» (Татьяна Шорохова 4):
Замечательное произведение. Спасибо.

С уважением,
Ирина Петал   12.06.2016 19:12   


 Благодарю, Ирина! Однажды и внезапно стало ясно, в чем духовная суть тени - не только же нехватка света для обратной (от его источника) стороне нас...
С уважением, Татьяна.
Татьяна Шорохова 4   12.06.2016 19:23

 
Г.Х. Андерсен. Сказка "Тень". Тень полностью заняла место хозяина... Тема про тень таинственна и интересна. У Фёдора Сологуба есть рассказ, как мальчик, потом и его мама, были очарованы тенью от рук...
Ирина Петал   12.06.2016 20:52   

 
Я не читала эту сказку. Надо посмотреть. Тень - зримая, но не осязаемая. В ней - физической - есть нечто потустороннее.
С уважением,
Татьяна Шорохова 4   12.06.2016 20:55



Рецензия на «МОЕЙ ТЕНИ» (Татьяна Шорохова 4):

Тень - та собственность, которой не коснуться. Она и в голове, и вне её... Аы - одушевили... Никрус.
Николай Рустанович   12.06.2016 18:42   

 
Когда Поэзия велит и не о таком напишешь.
Татьяна.
Татьяна Шорохова 4   12.06.2016 18:46



Рецензия на «МОЕЙ ТЕНИ» (Татьяна Шорохова 4):

Очень, очень глубокое стихотворение, Татьяна...
Вижу в нём разговор со своим "вторым Я", с тёмной стороной своей личности...

Какой чудесный образ - увязать его с тенью, сделать зримым...

Спасибо!

С уважением,
Ирина
Ирина Щёголева-Экштут   02.04.2016 16:26   

 
Да, есть что выводить на свет.
Татьяна Шорохова 4   02.04.2016 16:31








                Ганс Христиан Андерсен
               
                Тень
               
                Перевод Анны и Петра Ганзен.
   
   
   Вот уж где печет солнце -- так это в жарких странах! Люди загорают там до того, что кожа их становится цвета красного дерева, а в самых жарких -- черная, как у негров.
   Но пока речь пойдет только о жарких странах: сюда приехал из холодных один ученый. Он было думал и тут бегать по городу, как у себя дома, да скоро отвык и, как все благоразумные люди, стал сидеть весь день дома с закрытыми ставнями и дверьми. Можно было подумать, что весь дом спит или никого нет дома. Узкая улица, застроенная высокими домами, располагалась так, что жарилась на солнце с утра до вечера, и просто сил не было выносить эту жару! Ученому, приехавшему из холодных стран, -- он был человек умный и молодой еще, -- казалось, будто он сидит в раскаленной печи. Жара сильно сказывалась на его здоровье. Он исхудал, и даже тень его как-то вся съежилась и стала куда меньше, чем была на родине: жара сказывалась и на ней. Оба они -- и ученый и тень -- оживали только с наступлением вечера.
   И, право, любо было посмотреть на них! Как только в комнату вносили свечу, тень растягивалась во всю стену, захватывала даже часть потолка -- ей ведь надо было потянуться хорошенько, чтобы вновь набраться сил.
   Ученый выходил на балкон и тоже потягивался и, как только в ясном вечернем небе зажигались звезды, чувствовал, что вновь возрождается к жизни. На все другие балконы -- а в жарких странах перед каждым окном балкон -- тоже выходили люди: ведь свежий воздух необходим даже тем, кому нипочем быть цвета красного дерева!
   Оживление царило и внизу -- на улице, и наверху -- на балконах. Башмачники, портные и прочий рабочий люд -- все высыпали на улицу, выносили на тротуары столы и стулья и зажигали свечи. Их были сотни, этих свечей, а люди -- кто пел, кто разговаривал, кто просто гулял. По мостовой катили экипажи, семенили ослы. Динь-динь-динь! -- звякали они бубенцами. Тут проходила с пением похоронная процессия, там уличные мальчишки взрывали на мостовой хлопушки, звонили колокола.
   Да, оживление царило повсюду. Тихо было в одном только доме, стоявшем как раз напротив того, где жил ученый. И все же дом этот не пустовал: на балконе, на самом солнцепеке стояли цветы, без поливки они не могли бы цвести так пышно, кто-нибудь да поливал их! Стало быть, в доме кто-то жил. Дверь на балкон отворяли по вечерам, но в самих комнатах было всегда темно, по крайней мере в той, что выходила окнами на улицу. А где-то в глубине дома звучала музыка. Ученому слышалось в ней дивно прекрасное, но, может статься, ему только так казалось: по его мнению, здесь, в жарких странах, все было прекрасно; одна беда -- солнце! Хозяин дома, где поселился ученый, тоже не знал, кто живет в доме напротив: там никогда не показывалось ни души, а что до музыки, то он находил ее страшно скучной.
   -- Словно кто сидит и долбит одну и ту же пьесу, и ничего-то у него не получается, а он все долбит: дескать, добьюсь своего, и по-прежнему ничего не получается, сколько б ни играл.
   Как-то ночью ученый проснулся; дверь на балкон стояла настежь, ветер шевелил портьеры, и ему показалось, что балкон дома напротив озарен каким-то удивительным сиянием; цветы пламенели самыми чудесными красками, а между цветами стояла стройная прелестная девушка и, казалось, тоже светилась. Все это так ослепило его, что ученый еще шире раскрыл глаза и тут только окончательно проснулся. Он вскочил, тихонько подошел к двери и стал за портьерой, но девушка исчезла, исчез свет и блеск, и цветы не пламенели больше, а просто стояли прекрасные, как всегда. Дверь на балкон была приотворена, и из глубины дома слышались нежные, чарующие звуки музыки, которые хоть кого могли унести в мир сладких грез.
   Все это было похоже на колдовство. Кто же там жил? Где, собственно, был вход в дом? Весь нижний этаж был занят магазинами -- не могли же жильцы постоянно входить через них!
   Однажды вечером ученый сидел на своем балконе. В комнате позади него горела свеча, и вполне естественно, тень его падала на стену дома напротив. Больше того, она даже расположилась между цветами на балконе, и стоило ученому шевельнуться, шевелилась и тень -- такое уж у нее свойство.
   -- Право, моя тень -- единственное живое существо в том доме, -- сказал ученый. -- Ишь как ловко устроилась между цветами. А дверь-то ведь приотворена. Вот бы тени догадаться войти в дом, все высмотреть, а потом вернуться и рассказать мне, что она там видела. Да, ты сослужила бы мне хорошую службу, -- как бы в шутку сказал ученый. -- Будь добра, войди туда! Ну, идешь?
   И он кивнул тени, а тень ответила ему кивком.
   -- Ну ступай, смотри только не пропади там!
   С этими словами ученый встал, и тень его на балконе напротив -- тоже. Ученый повернулся -- повернулась и тень, и если бы кто-нибудь внимательно наблюдал за ними в эту минуту, то увидел бы, как тень скользнула в полуотворенную балконную дверь дома напротив как раз в то мгновение, когда ученый ушел с балкона в комнату и опустил за собой портьеру.
   Наутро ученый вышел в кондитерскую попить кофе и почитать газеты.
   -- Что такое? -- сказал он, выйдя на солнце. -- У меня нет тени! Стало быть, она и вправду ушла вчера вечером и не вернулась. Вот досада-то!
   Ему стало неприятно, не столько потому, что тень ушла, сколько потому, что он вспомнил историю о человеке без тени, известную всем и каждому у него на родине, в холодных странах. Вернись он теперь домой и расскажи, что с ним приключилось, все сказали бы, что он пустился в подражательство, а ему это было без нужды. Вот почему он решил даже не заикаться о происшествии с тенью и умно сделал.
   Вечером он опять вышел на балкон и поставил свечу прямо позади себя, зная, что тень всегда старается загородиться от света хозяином. Но выманить свою тень таким образом ему не удалось. Уж он и садился, и выпрямлялся -- тени не было, тень не являлась. Он хмыкнул -- да что толку?
   Досадно было, но в жарких странах все растет необычайно быстро, и вот через неделю ученый, выйдя на солнце, к своему величайшему удовольствию, заметил, что от его ног начала расти новая тень -- должно быть, корешки-то старой остались. Через три недели у него уже была сносная тень, а за время обратного путешествия ученого на родину она подросла еще и под конец стала такой большой и длинной, что хоть убавляй.
   Итак, ученый вернулся домой и стал писать книги об истине, добре и красоте. Шли дни, шли годы... Так прошло много лет.
   И вот сидит он однажды вечером у себя дома, как вдруг послышался тихий стук в дверь.
   -- Войдите! -- сказал он, но никто не вошел. Тогда он отворил дверь сам и увидел перед собой необыкновенно тощего человека, так что ему даже как-то чудно стало. Впрочем, одет тот был очень элегантно, по-господски.
   -- С кем имею честь говорить? -- спрашивает ученый.
   -- Я так и думал, что вы не узнаете меня, -- сказал элегантный господин. -- Я обрел телесность, обзавелся плотью и платьем. Вы, конечно, и не предполагали встретить меня когда-нибудь таким благоденствующим. Неужели вы все еще не узнаете свою бывшую тень? Да, пожалуй, вы думали, что я уже больше не вернусь. Мне очень повезло с тех пор, как я расстался с вами. Я во всех отношениях завоевал себе прочное положение в свете и могу откупиться от службы, когда пожелаю!
   При этих словах он забренчал множеством дорогих брелоков, висевших на цепочке для часов, а потом начал играть толстой золотой цепью, которую носил на шее. Пальцы его так и сверкали бриллиантовыми перстнями! Драгоценности были настоящие, не поддельные.
   -- Я просто не могу прийти в себя от удивления! -- сказал ученый. -- Что все это означает?
   -- Да, явление не совсем обыкновенное, это правда, -- сказала тень. -- Но ведь и вы сами не относитесь к числу людей обыкновенных, а я, как вы знаете, с детства ходил по вашим стопам. Как только вы нашли, что я достаточно созрел, чтобы зажить самостоятельно, я и пошел своею дорогой, добился, как видите, полного благосостояния; да вот взгрустнулось что-то по вас, захотелось повидаться с вами, пока вы еще не умерли -- должны же вы когда-нибудь умереть! -- и, кстати, взглянуть еще разок на здешние края. Любовь к родине, понимаете ли, никогда нас не покидает. Я знаю, что у вас теперь новая тень. Скажите, не должен ли я что-нибудь ей или вам? Только скажите слово -- и я заплачу.
   -- Так неужели это в самом деле ты? -- воскликнул ученый. -- Это в высшей степени замечательно! Вот уж никогда бы не поверил, что моя бывшая тень вернется ко мне, да еще человеком!
   -- Скажите же, не должен ли я вам? -- вновь спросила тень. -- Мне не хотелось бы быть у кого-нибудь в долгу!
   -- Что за разговор! -- сказал ученый. -- Какой там долг! Ты вполне свободен! Я ужасно рад, что ты счастлив! Садись же, старина, и расскажи мне, как все это вышло и что ты увидел в доме напротив?
   -- Извольте, -- сказала тень, усаживаясь. -- Но обещайте мне не говорить никому здесь, в городе, где бы вы меня ни встретили, что я был когда-то вашей тенью. Я собираюсь жениться! Я в состоянии содержать семью, и даже неплохо!..
   -- Будь спокоен! -- сказал ученый. -- Никто не будет знать, кто ты, собственно, есть! Вот моя рука! Даю тебе слово! А ведь слово -- человек...
   -- Слово -- тень! -- вставила тень, ведь иначе она и не могла сказать.
   А ученому оставалось только удивляться, как много в ней было человеческого, начиная с самого платья: черная пара из тонкого сукна, лакированные ботинки, цилиндр, который мог складываться, так что оставались только донышко да поля; о брелоках, золотой цепи на шее и бриллиантовых перстнях мы уже говорили. Да, тень была одета превосходно, и это-то, собственно, и придавало ей вид настоящего человека.
   -- Ну, теперь к рассказу! -- сказала тень и придавила ногами в лакированных ботинках руку новой тени ученого, которая, словно пудель, лежала у его ног. Зачем она это сделала, то ли из высокомерия, то ли в надежде прилепить ее к своим ногам, -- неизвестно. А тень, лежавшая на полу, даже не шевельнулась, вся превратившись в слух. Должно быть, ей очень хотелось знать, как это можно добиться свободы и стать хозяином самому себе.
   -- Знаете, кто жил в доме напротив? -- начала бывшая тень. -- Нечто прекраснейшее в мире -- сама Поэзия! Я провел там три недели, а это все равно что прожить на свете три тысячи лет и прочесть все, что сочинено и написано поэтами, уверяю вас! Я видел все и знаю все!
   -- Поэзия! -- воскликнул ученый. -- Да, да! Она часто живет отшельницей в больших городах. Поэзия! Я видел ее лишь мельком, да и то впросонках! Она стояла на балконе и сияла, как северное сияние. Рассказывай же, рассказывай! Ты был на балконе, проскользнул в дверь и...
   -- И оказался в передней! -- подхватила тень. -- Вы ведь всегда сидели и смотрели только на переднюю. Она не была освещена, в ней царил полумрак, но в отворенную дверь виднелась целая анфилада освещенных покоев. Этот свет начисто уничтожил бы меня, если б я сейчас же вошел к деве, но я проявил благоразумие и выждал время. Так и следует всегда поступать!
   -- И что же ты там увидел? -- спросил ученый.
   -- Я видел все и расскажу вам обо всем, вот только... Видите ли, не из гордости, а... ввиду той свободы и знаний, которыми я располагаю, не говоря уже о моем исключительном финансовом и общественном положении... я очень бы желал, чтобы вы обращались ко мне на "вы".
   -- Прошу прощения! -- сказал ученый. -- Старая привычка, не так легко избавиться... Вы совершенно правы! Постараюсь следить за собой... Так расскажите же, что вы там видели?
   -- Все! -- отвечала тень. -- Я видел все и знаю все!
   -- На что же были похожи эти внутренние покои? -- спросил ученый. -- Свежий зеленый лес? Святой храм? Или вашему взору открылось звездное небо, каким его можно видеть только с горных высей?
   -- Там было все! -- сказала тень. -- Правда, я не входил в самые покои, а все время оставался в передней, в полумраке, там мне было отлично, и я видел все и знаю все! Ведь я был в передней при дворе Поэзии.
   -- Но что же вы там видели? Величавые шествия древних богов? Борьбу героев седой старины? Игры милых детей?
   -- Говорю же вам, я был там и, следовательно, видел все, что только можно было видеть! Явись вы туда, вы бы не сделались человеком, а я сделался! И вместе с тем я познал там мою внутреннюю сущность, все, что есть во мне прирожденного, мое кровное сродство с Поэзией. Да, в те времена, когда я был при вас, я ни о чем таком и не помышлял. Но припомните только, как я всегда удивительно вырастал на восходе и при закате солнца. А при лунном свете я был чуть ли не заметнее вас самих! Но тогда я еще не понимал своей натуры, меня осенило только в передней Поэзии. Там я стал человеком, вполне созрел. Но вас уже не было в жарких странах. А между тем, в качестве человека, я уже стеснялся показываться в своем прежнем виде. Мне нужны были обувь, платье, весь тот внешний человеческий лоск, по которому признают вас за человека. И вот я нашел себе убежище... да, вам я могу в этом признаться, вы ведь не напечатаете этого в книге... я нашел себе убежище у торговки сластями. Она и не подозревала, что она скрывает! Выходил я только по вечерам, бегал при лунном свете по улицам, растягивался во всю длину на стенах -- это так приятно щекочет спину! Я взбегал вверх по стенам, сбегал вниз, заглядывал в окна самых верхних этажей, в залы и на чердаки, заглядывал туда, куда не мог заглянуть никто, видел то, чего не видел никто другой, да и не должен видеть! Как, в сущности, низок свет! Право, я даже не хотел бы быть человеком, если бы только не было раз навсегда принято считать это чем-то особенным! Я подмечал самые невероятные вещи у женщин, у мужчин, у родителей и даже у их милых бесподобных деток. Я видел то, чего никто не должен знать, но что всем так хочется знать -- тайные пороки и грехи людские. Издавай я газету, вот бы ее читали! Но я писал непосредственно заинтересованным лицам и нагонял на них страх во всех городах, где мне приходилось бывать. Меня так боялись и так любили! Профессора признавали меня коллегой, портные одевали -- платья теперь у меня вдоволь, -- монетчики чеканили для меня монету, а женщины восхищались моей красотой! И вот я стал тем, что я есть. А теперь я распрощаюсь с вами; вот моя карточка. Живу я на солнечной стороне и в дождливую погоду всегда дома!
   С этими словами тень ушла.
   -- Как это все-таки странно! -- сказал ученый.
   Шли дни и годы, и вот тень опять явилась к нему.
   -- Ну, как дела? -- спросила она.
   -- Увы! -- отвечал ученый. -- Я пишу об истине, добре и красоте, а никому до этого и дела нет. Я просто в отчаянии, меня это так огорчает!
   -- А меня нет! -- сказала тень. -- Я все толстею, и именно к этому надо стремиться. Да, не умеете вы жить на свете. Еще заболеете, пожалуй. Вам надо путешествовать. Я как раз собираюсь летом в небольшое путешествие, поедете со мной? Мне нужен компаньон, так не поедете ли вы в качестве моей тени? Право, ваше общество доставило бы мне большое удовольствие. Все издержки беру на себя!
   -- Ну, это уж слишком! -- сказал ученый.
   -- Да ведь как взглянуть на дело! -- сказала тень. -- Поездка принесла бы вам большую пользу! Стоит вам согласиться быть моей тенью -- и вы поедете на всем готовом.
   -- Вы сумасшедший! -- сказал ученый.
   -- Но ведь таков мир, -- сказала тень. -- Таким он и останется!
   И тень ушла.
   А ученому приходилось круто, его снедали печаль и забота. Он писал об истине, добре и красоте, а люди в этом нисколько не разбирались. Наконец он совсем расхворался.
   -- Вы неузнаваемы, вы стали просто тенью! -- говорили ученому люди, и он весь дрожал от мысли, мелькавшей у него при этих словах.
   -- Вам следует побывать на водах! -- сказала тень, опять заглянув к нему. -- Ничего другого не остается! Я готов взять вас с собой ради старого знакомства. Я беру на себя все издержки по путешествию, а вы будете описывать поездку и развлекать меня в дороге. Я собираюсь на воды: у меня что-то не отрастает борода, а это своего рода болезнь -- борода нужна! Ну, будьте благоразумны, принимайте мое предложение. Ведь мы же поедем как товарищи.
   И они поехали. Тень стала хозяином, хозяин -- тенью. Они были неразлучны: и ехали, и беседовали, и ходили всегда вместе, то бок о бок, то тень впереди ученого, то позади, смотря по положению солнца. Но тень отлично умела держаться хозяином, и ученый как-то не замечал этого. Он вообще был добродушный, славный, сердечный человек, и вот раз возьми да и скажи тени:
   -- Мы ведь теперь товарищи, да и выросли вместе, не выпить ли нам на брудершафт? Это будет по-приятельски!
   -- В ваших словах много искреннего доброжелательства, -- сказала тень-господин. -- И я тоже хочу быть с вами откровенным. Вы человек ученый и, вероятно, знаете, какими странностями отличается натура человеческая. Некоторым, например, неприятно дотрагиваться до серой бумаги, у других мороз по коже подирает, если при них провести гвоздем по стеклу. Вот такое же ощущение овладевает и мною, когда вы говорите мне "ты". Это меня угнетает, я чувствую себя как бы низведенным до прежнего моего положения. Вы понимаете, это просто ощущение, тут нет гордости. Я не могу позволить вам говорить мне "ты", но сам охотно буду говорить с вами на "ты". Таким образом, ваше желание будет исполнено хотя бы наполовину.
   И вот тень стала говорить своему бывшему хозяину "ты".
   "Это, однако, никуда не годится, -- подумал ученый. -- Я должен обращаться к нему на "вы", а он мне "тыкает".
   Но делать было нечего.
   Наконец они прибыли на воды. Наехало много иностранцев. В числе их была и одна красавица принцесса -- ее болезнь состояла в том, что у нее было слишком зоркое зрение, а это ведь не шутка, хоть кого испугает.
   Она сразу заметила, что вновь прибывший иностранец совсем непохож на остальных.
   -- Хоть и говорят, что он приехал сюда ради того, чтобы отрастить себе бороду, но меня-то не проведешь. Я вижу, что он просто-напросто не может отбрасывать тени.
   Любопытство не давало ей покоя, и она недолго думая подошла к незнакомцу на прогулке и завязала с ним беседу. Как принцесса, она, не церемонясь, сказала ему:
   -- Ваша болезнь заключается в том, что вы не можете отбрасывать тени!
   -- А ваше королевское высочество, должно быть, уже близки к выздоровлению! -- сказала тень. -- Я знаю, что вы страдали слишком зорким зрением, а теперь, как видно, исцелились от недуга! У меня как раз весьма необыкновенная тень. Или вы не заметили особу, которая постоянно следует за мной? У всех других людей тени обыкновенные, но я вообще враг всего обыкновенного, и как другие одевают своих слуг в ливреи из более тонкого сукна, чем носят сами, так я нарядил свою тень настоящим человеком и, как видите, даже и к ней приставил тень. Все это обходится мне, конечно, недешево, но уж я в таких случаях за расходами не стою!
   "Вот как! -- подумала принцесса. -- Так я и в самом деле выздоровела? Да, лучше этих вод нет на свете. Вода в наше время обладает поистине чудодейственной силой. Но с отъездом я повременю -- теперь здесь будет еще интереснее. Мне ужасно нравится этот иностранец. Лишь бы борода у него не росла, а то он уедет!"
   Вечером был бал, и принцесса танцевала с тенью. Принцесса танцевала легко, но тень еще легче, такого танцора принцесса никогда до этого не встречала. Она сказала ему, из какой страны приехала, и оказалось, что он знает эту страну и даже был там, только она в это время была в отлучке. А он заглядывал в окна повсюду, видел кое-что и потому мог отвечать принцессе на все вопросы и даже делать такие намеки, от которых она приходила в полное изумление и стала считать его умнейшим человеком на свете. Его знания прямо-таки поражали ее, и она прониклась к нему глубочайшим уважением. А протанцевав с ним еще раз, она влюбилась в него, и тень это отлично заметила: принцесса чуть ли не пронизывала ее насквозь своим взглядом. Протанцевав же с тенью третий раз, принцесса готова была признаться ей в любви, но рассудок все же взял верх, когда она подумала о своей стране, государстве и народе, которым ей придется управлять.
   "Умен-то он умен, -- говорила она себе, -- и это прекрасно. Танцует он восхитительно, и это тоже хорошо, но обладает ли он основательными познаниями, вот что важно! Надо его проэкзаменовать".
   И она опять завела с ним разговор и стала задавать ему такие трудные вопросы, на которые и сама не смогла бы ответить.
   Тень сделала удивленное лицо.
   -- Так вы не можете ответить мне! -- сказала принцесса.
   -- Все это я изучил еще в детстве! -- отвечала тень. -- Я думаю, даже тень моя -- вон она стоит у дверей! -- сумеет вам ответить.
   -- Ваша тень? -- переспросила принцесса. -- Это было бы просто поразительно!
   -- Я, видите ли, не утверждаю, -- сказала -- тень, -- но думаю, что сможет, она ведь столько лет неразлучна со мной и кое-чего от меня понаслышалась. Но, ваше королевское высочество, позвольте мне обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Тень моя очень горда тем, что слывет за человека, и если вы не желаете привести ее в дурное расположение духа, вам следует обращаться с ней как с человеком. Иначе она, пожалуй, не будет в состоянии отвечать как следует.
   -- Это мне нравится! -- ответила принцесса и, подойдя к ученому, стоявшему у дверей, заговорила с ним о солнце, о луне, о внешних и внутренних сторонах и свойствах человеческой натуры.
   Ученый отвечал на все ее вопросы хорошо и умно.
   "Каким же должен быть человек, если даже тень его так умна! -- подумала принцесса. -- Сущее благодеяние для народа и государства, если я изберу его в супруги. Да, так и сделаю!"
   И они -- принцесса и тень -- скоро договорились между собой обо всем. Никто, однако, не должен был знать ничего, пока принцесса не вернется к себе на родину.
   -- Никто, даже моя собственная тень! -- настаивала тень, имея на то свои причины.
   Наконец они прибыли в страну, которой управляла принцесса, когда бывала дома.
   -- Послушай, старина! -- сказала тут тень ученому. -- Теперь я достиг верха счастья и могущества человеческого и хочу сделать кое-что и для тебя! Ты останешься при мне, будешь жить в моем дворце, разъезжать со мною в королевской карете и получать сто тысяч риксдалеров в год. Но за это позволь называть тебя тенью всем и каждому. Ты не должен и заикаться, что был когда-то человеком! А раз в год, в солнечный день, когда я буду восседать на балконе перед народом, ты должен будешь лежать у моих ног, как и подобает тени. Надо тебе сказать, я женюсь на принцессе. Свадьба сегодня вечером.
   -- Нет, это уж слишком! -- воскликнул ученый. -- Я этого не хочу и не сделаю! Это значило бы обманывать всю страну и принцессу! Я скажу все! Скажу, что я человек, а ты только переодетая тень!
   -- Тебе никто не поверит! -- сказала тень. -- Ну, будь же благоразумен, не то кликну стражу!
   -- Я пойду прямо к принцессе! -- сказал ученый.
   -- Ну, я-то попаду к ней прежде тебя! -- сказала тень. -- А ты отправишься под арест.
   Так и вышло: стража повиновалась тому, за кого, как все знали, выходила замуж принцесса.
   -- Ты весь дрожишь! -- сказала принцесса, когда тень вошла к ней. -- Что-нибудь случилось? Смотри не захворай до вечера, сегодня ведь наша свадьба.
   -- Ах, я пережил сейчас ужаснейшую минуту! -- сказала тень. -- Подумай только... Да много ли, в сущности, нужно мозгам какой-то несчастной тени! Подумай только, моя тень сошла с ума, вообразила себя человеком, а меня называет -- подумай только! -- своею тенью!
   -- Какой ужас! -- сказала принцесса. -- Надеюсь, ее заперли?
   -- Разумеется, но, боюсь, она уже никогда не придет в себя.
   -- Бедная тень! -- вздохнула принцесса. -- Она так несчастна! Было бы сущим благодеянием избавить ее от той частицы жизни, которая в ней еще есть. А подумать хорошенько, то, по-моему, даже необходимо покончить с ней поскорее и без шума!
   -- Все-таки это жестоко! -- сказала тень. -- Она была мне верным слугой! -- и тень притворно вздохнула.
   -- У тебя благородная душа! -- сказала принцесса.
   Вечером весь город был расцвечен огнями иллюминации, гремели пушечные выстрелы, солдаты брали ружья на караул. Вот была свадьба так свадьба! Принцесса с тенью вышли к народу на балкон, и народ еще раз прокричал им "ура".
   Ничего этого ученый не слышал -- с ним уже покончили.
   

   
   Источник текста: Ганс Христиан Андерсен. Сказки и истории. В двух томах. Л: Худ. литература, 1969.
   



_________________________________
***
Отвернувшись от солнца,
Я превратился в тень.
Навстречу
 по мне
 Идут ослеплённые люди.

© Владимир Суязов
Авторская страница:   http://stihi.ru/avtor/vldmrszv



Люди - тени
Юлия Моран

Коридоры, двери, сени,
Мимо ходят люди - тени
И слышны их голоса,
Как сквозь вату, небеса,
Затянуло мрачной тучей.
Ты мой друг, себя не мучай,
Больше нет пути назад,
Тьма без света, это ад.
И портал неудержимо,
Распахнулся для игры.
Люди - тени ходят мимо,
Параллельные миры...
© Юлия Моран, 2017
http://www.stihi.ru/2017/09/21/8464




Мир теней
Галина Алексеевна Ерёменко

Ну, вот и всё -
Финал и темнота,
Сомкнулся занавес,
Погасли свечи.
Ещё не ночь,
Но и уже не вечер,
И в зале
Поселилась пустота...

Затихли звуки,
В сумраке кулис
Ещё незримо
Бродят чьи-то тени.
Воздушных замков
Лёгкие ступени
Ещё хранят тепло
От криков "бис"...

И чудится,
Что в гулкой тишине,
Вдруг, оживут
Ушедшие навечно
И снова вспыхнут,
Как гирлянды, свечи
И оживет на сцене
Мир теней...

А в зале снова
Нет свободных мест,
В нём те, кто хочет
Досмотреть спектакль,
Смеяться дружно,
Может и поплакать
Они опять
Слетаются окрест...
© Галина Алексеевна Ерёменко, 2019
http://www.stihi.ru/2019/08/07/5488



Однажды тень исчезла
Автор: Юлия Храм
Авторская страница: http://stihi.ru/avtor/ihram 


Однажды тень исчезла
- И изменился мир,
Всё стало светлым и простым
Как будто книга прочтена.

Смотрю везде и вижу всё
- В иных полутонах,
И слышу новых мыслей звук
- Их носит дух вокруг.

И с небом всё наоборот,
Я тень там вижу в свете,
Парит подобно облакам
- Как птица в оперении.
© Юлия Храм, 2019
Первоисточник:   http://stihi.ru/2019/12/15/3787





Солнце и Тень
Автор:  Читатель Почита
Авторская страница:   http://stihi.ru/avtor/chitatelpochita


Мыслями о тебе раскрашен день.
Мечтами о тебе высвечена ночь.
Хочешь, веди за собой, как тень.
Только не гони меня прочь!

Желание быть с тобой как скала,
Непоколебимо никем и ничем.
Если бы только ты знать могла
Как пуст мир без твоих лучей.

Слышишь, Солнце?
© Читатель Почита, 2016
Первоисточник:   http://stihi.ru/2016/09/19/10478




Рассказы, повести, новеллы, сказки
Автор:  Федор Сологуб


ТЕНИ


 

I

 

Худощавый, бледный мальчик лет двенадцати, Володя Ловлев только что вернулся из гимназии и ждал обеда. Он стоял в гостиной у рояля и рассматривал последний номер «Нивы», который принесли с почты сегодня утром. Из газеты, которая лежала тут же, прикрывая один лист «Нивы», выпала маленькая книжечка, напечатанная на тонкой серой бумаге,— объявление иллюстрированного журнала. В этой книжечке издатель перечислял будущих сотрудников,— полсотни известных литературных имен,— многословно хвалил журнал весь в целом и по отделам, весьма разнообразным, и давал образчики иллюстраций.

Володя начал рассеянно перелистывать серенькую книжку, рассматривая крохотные картинки. Его большие глаза на бледном лице глядели устало.

Одна страничка вдруг заинтересовала мальчика и заставила его широкие глаза раскрыться еще шире. Сверху вниз вдоль странички было напечатано шесть рисунков, изображавших сложенные разными способами руки, тени которых, отброшенные на белую стену, образовали темные силуэты: головку барышни в какой-то смешной рогатой шляпке, голову осла, быка, сидячую фигуру белки и еще что-то в этом же роде.

Володя, улыбаясь, углубился в рассматривание рисунков. Ему знакома была эта забава: он сам мог сложить пальцы одной руки так, чтобы на стене появилась заячья головка. Но здесь было кое-что, чего Володя еще не видывал; и,— самое главное,— здесь все были фигуры довольно сложные, для двух рук.

Володе захотелось воспроизвести эти тени. Но теперь, при рассеянном свете догоравшего осеннего дня, конечно, ничего хорошего не выйдет.

Надо взять книжку к себе, сообразил он,— ведь она же не нужна.

В это время услышал он в соседней комнате приближающиеся шаги и голос матери. Покраснев отчего-то, он быстро сунул книжку в карман и отошел от рояля, навстречу своей маме. Она подходила к нему, ласково улыбаясь, такая похожая на него, с такими же широкими глазами на бледном прекрасном лице.

Мама спросила, по обыкновению:

— Что у вас сегодня новенького?

— Да ничего нового,— хмуро сказал Володя.

Но ему сейчас же показалось, что он говорит с мамою грубо, и стало от этого стыдно. Он ласково улыбнулся и стал припоминать, что было в гимназии,— но при этом еще яснее почувствовал досаду.

— У нас Пружинин опять отличился,— начал он рассказывать об учителе, нелюбимом гимназистами за грубость.— Ему наш Леонтьев отвечал урок и напутал, а он и говорит ему: «Ну, довольно, говорит, садитесь,— вались дерево на дерево!»

— А вы все сейчас и заметите,— сказала мама, улыбаясь.

— Вообще, он ужасно грубый.

Володя помолчал немного, вздохнул и заговорил жалующимся голосом:

— И все-то они торопятся.

— Кто?— спросила мама.

— Да учителя. Каждый хочет поскорее курс пройти, да повторить хорошенько к экзаменам. Если о чем спросишь, так уж наверное подумают, что это гимназист зубы заговаривает, чтобы до звонка протянуть, чтоб не спросили.

— А вы после уроков разговаривайте.

— Ну да,— после уроков тоже торопятся, домой или в женскую гимназию на уроки. И все так скоро,— сейчас геометрия, а сейчас и греческий.

— Не зевай!

— Да, не зевай! Как белка в колесе. Право, это меня раздражает.

Мама легонько усмехнулась.

 

II

 

После обеда Володя отправился в свою комнату приготовлять уроки. Мама заботится, чтобы Володе было удобно,— и здесь есть все, чему надлежит быть в такой комнате. Володе здесь никто не помешает, даже мама не приходит к нему в это время. Она придет попозже, помочь Володе, если это будет нужно.

Володя был мальчик прилежный и, как говорится, способный. Но сегодня ему трудно было заниматься. За какой бы урок он ни взялся, вспоминалось что-нибудь неприятное,— вспомнился учитель того предмета, его язвительная или грубая фраза, брошенная мимоходом и запавшая в глубину души впечатлительного мальчика. Случилось почему-то, что многие из последних уроков сошли неудачно: учителя являлись недовольные, и дело у них не клеилось. Дурное настроение их сообщалось Володе, и теперь веяло на него со страниц книг и тетрадей хмурое и смутное беспокойство.

От одного урока он торопливо переходил к другому, третьему,— и это мелькание маленьких дел, которые надо поскорее исполнить, чтобы не оказаться завтра «деревом на дереве» своей скамьи, бестолковое и ненужное мелькание раздражало его. Он начал даже зевать от скуки и досады и нетерпеливо болтать ногами, тревожно двигаясь на стуле.

Но Володя твердо знал, что все эти уроки надо непременно выучить, что это очень важно, что от этого зависит вся его судьба,— и он добросовестно делал скучное для него дело.

Володя сделал на тетрадке маленькое пятнышко и отложил перо. Вглядевшись внимательно, он решил, что можно стереть перочинным ножом. Володя был рад развлечению. На столе ножа не было. Володя сунул руку в карман и порылся там. Среди всякого сора и хлама, по мальчишеской привычке напиханного в карман, нащупал он ножик и потянул его, а с ним заодно и какую-то книжку.

Володя еще не знал, что это за бумага в его руке, но, уже вытаскивая ее, вдруг вспомнил, что эта книжка с тенями,— и внезапно обрадовался и оживился.

Так и есть, это — она, та самая книжка, о которой он уже и забыл, занявшись уроками.

Он проворно вскочил со стула, подвинул лампу поближе к стене, опасливо покосился на притворенную дверь,— не вошел бы кто-нибудь,— и, развернув книжку на знакомой странице, принялся внимательно разглядывать первый рисунок и складывать по этому рисунку пальцы. Тень выходила сначала нескладная, не такая, как надо,— Володя передвигал лампу и так и этак, сгибал и вытягивал пальцы,— и наконец получил на белых обоях своей комнаты женскую головку в рогатом уборе.

Володе стало весело. Он наклонял руки и слегка шевелил пальцами,— головка кланялась, улыбалась, делала смешные гримасы. Володя перешел ко второй фигуре, потом к следующим. Все они сначала не давались, но Володя кой-как справился с ними.

В таких занятиях провел он с полчаса и забыл об уроках, о гимназии, о всем в мире.

Вдруг за дверью послышались знакомые шаги. Володя вспыхнул, сунул книжку в карман, быстро подвинул лампу на место, причем едва не опрокинул ее,— и уселся, сгибаясь над тетрадкою. Вошла мама.

— Пойдем чай пить, Володенька,— сказала она.

Володя притворился, что смотрит на пятно и собирается открыть ножик. Мама нежно положила руки на его голову,— Володя бросил ножик и прижался к маме раскрасневшимся лицом. Очевидно, мама ничего не заметила, и Володя был рад этому. Но ему все-таки было стыдно, словно его поймали в глупой шалости.

 

III

 

На круглом столе посреди столовой самовар тихо напевал свою воркующую песенку. Висячая лампа разливала по белой скатерти и темным обоям дремотное настроение.

Мама задумалась о чем-то, наклоняя над столом прекрасное бледное лицо. Володя положил руку на стол и помешивал ложкою в стакане. Сладкие струйки пробегали в чае, тонкие пузырьки подымались на его поверхность. Серебряная ложка тихонько бренчала.

Кипяток, плеща, падал из крана в мамину чашку.

От ложечки на блюдце и на скатерть бежала легкая, растворившаяся в чае тень. Володя всматривался в нее: среди теней, бросаемых сладкими струйками и легкими пузырьками воздуха, она напоминала что-то,— что именно, Володя не мог решить. Он наклонял и вертел ложечку, перебирал по ней пальцами,— ничего не выходило.

«А все-таки,— упрямо подумал он,— не из одних же пальцев можно складывать тени. Из всего можно, только надо приноровиться».

И Володя стал всматриваться в тени самовара, стульев, маминой головы, в тени, отбрасываемые на столе посудой,— и во всех этих тенях старался уловить сходство с чем-нибудь. Мама говорила что-то,— Володя слушал невнимательно.

— Как теперь Леша Ситников учится?— спросила мама.

Володя в это время рассматривал тень молочника. Он встрепенулся и торопливо ответил:

— На кота.

— Володя, ты совсем спишь,— с удивлением сказала мама.— Какой кот?

Володя покраснел.

— Не знаю, с чего мне пришло,— сказал он.— Извини, мамочка, я не расслышал.

 

IV

 

На другой вечер перед чаем Володя опять вспомнил о тенях и опять занялся ими. Одна тень у него все плохо выходила, как он ни вытягивал и ни сгибал пальцы.

Володя так увлекся, что не заметил, как подошла мама. Заслышав скрип отворяющейся двери, он сунул книжку в карман и смущенно отвернулся от стены. Но мама уже смотрела на его руки, и боязливая тревога мелькнула в ее широких глазах.

— Что ты делаешь, Володя? Что ты спрятал?

— Нет, ничего, так,— бормотал Володя, краснея и неловко переминаясь.

Маме представилось почему-то, что Володя хотел курить и спрятал папиросу.

— Володя, покажи сейчас, что ты спрятал,— говорила она испуганным голосом.

— Право же, мама...

Мама взяла Володю за локоть.

— Что ж, мне самой к тебе в карман лезть?

Володя еще сильнее покраснел и вытащил из кармана книжку.

— Вот,— сказал он, протягивая ее маме.

— Что ж это?

— Ну вот,— объяснял Володя,— тут рисуночки есть,— вот видишь, тени. Ну, я и показывал их на стене, да у меня плохо выходило.

— Ну, что ж тут прятать!— сказала мама, успокоившись.— Какие ж это тени, покажи мне.

Володя застыдился, но послушно стал показывать маме тени.

— Вот это — голова лысого господина. А это — заячья голова.

— Ах ты!— сказала мама.— Вот ты как уроки готовишь!

— Я, мама, немножко.

— То-то, немножко! Чего ж ты краснеешь, милый мой? Ну полно, ведь я знаю, ты все сделаешь, что надо.

Мама взъерошила Володины коротенькие волосы. Володя засмеялся и спрятал пылающее лицо под мамиными локтями.

Мама ушла, а Володя все еще чувствовал неловкость и стыд. Мама застала его за таким занятием, над которым он сам посмеялся бы, если бы застал за ним товарища. Володя знал, что он — мальчик умный, и считал себя серьезным, а ведь это все-таки — забава, годная разве только для девочек, когда они соберутся.

Он сунул книжку с тенями подальше в ящик своего стола и не вынимал ее оттуда больше недели, да и о тенях всю эту неделю мало вспоминал. Разве только иногда вечером, переходя от предмета к другому, улыбнется он, вспомнив рогатую головку барышни,— иногда даже сунется в ящик за книжкою, да вспомнит сейчас же, как мама застала его, застыдится и скорее за дело.

 

V

 

Володя и его мама, Евгения Степановна, жили на окраине губернского города, в собственном мамином доме. Евгения Степановна вдовела уже девять лет. Теперь ей было тридцать пять лет, она была еще молода и прекрасна, и Володя любил ее нежно. Она вся жила для сына, училась для него древним языкам и болела всеми его школьными тревогами. Тихая, ласковая, она несколько боязливо смотрела на мир широкими глазами, кротко мерцавшими на бледном лице.

Они жили с одною прислугою. Прасковья, угрюмая вдова, мещанка, была баба сильная, крепкая; ей было лет сорок пять, но по строгой молчаливости своей она была похожа на столетнюю старуху. Когда Володя смотрел на ее мрачное, словно каменное лицо, ему часто хотелось узнать, что думает она длинными зимними вечерами на своей кухне, когда холодные спицы, позванивая, мерно шевелятся в ее костлявых руках и сухие губы ведут беззвучный счет. Вспоминает ли она пьяницу мужа? Или рано умерших детей? Или мерещится ей одинокая и бесприютная старость?

Безнадежно уныло и строго ее окаменелое лицо.

 

VI

 

Долгий осенний вечер. За стеною и дождь и ветер.

Как надоедливо, как равнодушно горит лампа!

Володя оперся на локоть, весь наклоняясь над столом на левый бок, и смотрел на белую стену комнаты, на белую штору окна.

Не видны бледные цветы на обоях... Скучный белый цвет...

Белый абажур задерживает отчасти лучи лампы. Вся верхняя половина комнаты в полусвете.

Володя протянул вверх правую руку. По затененной абажуром стене потянулась длинная тень, слабо очерченная, смутная...

Тень ангела, улетающего в небеса от порочного и скорбного мира, прозрачная тень с широкими крыльями, с головой, грустно склоненной на высокую грудь.

Не уносится ли из мира нежными руками ангела что-то значительное и пренебреженное?..

Володя тяжело перевел дыхание. Рука его лениво опустилась. Он склонил скучающие глаза на свои книги.

Долгий осенний вечер... Скучный белый цвет... За стеною плачет и лепечет...

 

VII

 

Мама второй раз застала Володю за тенями.

На этот раз бычачья голова очень удалась ему, и он любовался ею и заставлял быка вытягивать шею и мычать.

Но мама была недовольна.

— Вот как ты занимаешься!— укоризненно сказала она.

— Я ведь немножко, мама,— застенчиво прошептал Володя.

— Можно бы этим и в свободное время заняться,— продолжала мама.— Ведь ты не маленький,— как тебе не стыдно тратить время на такие пустяки!

— Мамочка, я больше не буду.

Но Володе трудно было исполнить обещание. Ему очень нравилось делать тени, и желание заняться этим частенько стало приходить ему среди какого-нибудь интересного урока.

Эта шалость иной вечер отнимала у него много времени и мешала хорошенько приготовить уроки. Приходилось наверстывать потом и недосыпать. А как бросить забаву?

Володе удалось изобрести несколько новых фигур, и не только при помощи пальцев. И эти фигуры жили на стене и, казалось иногда Володе, вели с ним занятные беседы.

Впрочем, он и раньше был большой мечтатель.

 

VIII

 

Ночь. В Володиной комнате темно. Володя улегся в свою постель, но ему не спится. Он лежит на спине и смотрит на потолок.

По улице идет кто-то с фонарем. Вот по потолку пробегает его тень среди красных световых пятен от фонаря. Видно, что фонарь качается в руках прохожего,— тень колышется неровно и трепетно.

Володе становится почему-то жутко и страшно. Он быстро натягивает одеяло на голову, и, весь содрогаясь от торопливости, ложится поскорее на правый бок, и принимается мечтать.

Ему становится тепло и нежно. В голове его складываются милые, наивные мечты; те мечты, которые посещают его перед сном.

Часто, когда он ляжет спать, ему делается вдруг страшно, он словно становится меньше и слабее,— и прячется в подушки, забывает мальчишеские ухватки, делается нежным, ласковым, и ему хочется обнять и зацеловать маму.

 

IX

 

Сгущались серые сумерки. Тени сливались. Володе было грустно. Но вот и лампа. Свет пролился на зеленое сукно стола, по стене прошмыгнули неопределенные милые тени.

Володя почувствовал прилив радости и одушевления и заторопился вынуть серенькую книжку.

Бык мычит... Барышня звонко хохочет... Какие злые, круглые глаза делает этот лысый господин!

Теперь свое.

Степь. Странник с котомкой. Кажется, слышна печальная, тягучая дорожная песня...

Володе радостно и грустно.

 

X

 

— Володя, я уж третий раз вижу у тебя эту книжку. Что ж, ты целыми вечерами на свои пальцы любуешься?

Володя неловко стоял у стола, как пойманный шалун, и вертел книжку в горячих пальцах.

— Дай мне ее сюда!— сказала мама.

Володя сконфуженно протянул ей книжку. Мама взяла ее и молча ушла, а Володя уселся за тетрадки.

Ему было стыдно, что он своим упрямством огорчил маму, и досадно, что она отняла от него книжку, и еще стыдно, что он довел себя до этого. Он чувствовал себя очень неловко, и досада на маму терзала его: ему совестно было сердиться на маму, но он не мог не сердиться. И оттого, что сердиться было совестно, он еще более сердился.

«Ну, пусть отняла,— подумал он, наконец,— а я и так обойдусь».

И в самом деле, Володя уже знал фигуры на память и пользовался книжкой только так, для верности.

 

XI

 

Мама принесла к себе книжку с рисунками теней, раскрыла их,— и задумалась.

«Что же в них заманчивого?— думала она.— Ведь он — умный, хороший мальчик,— и вдруг увлекается такими пустяками!»

«Нет, уж это, значит, не пустяки!..»

«Что же, что тут?»— настойчиво спрашивала она себя.

Странная боязнь зарождалась в ней,— какое-то неприязненное, робкое чувство к этим черным рисункам.

Она встала и зажгла свечу. С серенькой книжкой в руках подошла она к стене и приостановилась в боязливой тоске.

«Да, надо же наконец узнать, в чем здесь дело»,— решила она и принялась делать тени, от первой до последней.

Она настойчиво, внимательно складывала пальцы и сгибала руки, пока не получала той фигуры, какая была ей нужна. Смутное, боязливое чувство шевелилось в ней. Она старалась его преодолеть. Но боязнь росла и чаровала ее. Руки ее дрожали, а мысль, запуганная сумерками жизни, бежала навстречу грозящим печалям.

Вдруг услышала она шаги сына. Она вздрогнула, спрятала книжку и погасила свечу.

Володя вошел и остановился у порога, смущенный тем, что мама строго смотрит на него и стоит у стены в неловком, странном положении.

— Что тебе?— спросила мама суровым, неровным голосом.

Смутная догадка пробежала в Володиной голове, но Володя поторопился ее отогнать и заговорил с мамой.

 

XII

 

Володя ушел.

Мама прошлась несколько раз по комнате. Она заметила, что за нею на полу движется ее тень, и — странное дело!— первый раз в жизни ей сделалось неловко от этой тени. Мысль о том, что есть тень, беспрестанно приходила ей в голову,— но Евгения Степановна почему-то боялась этой мысли и даже старалась не глядеть на тень.

А тень ползла за нею и дразнила ее. Евгения Степановна пыталась думать о другом,— напрасно.

Она внезапно остановилась, бледная, взволнованная.

— Ну, тень, тень!— воскликнула она вслух, со странным раздражением топая ногами,— ну что же из того? что же?

И вдруг сразу сообразила, что глупо так кричать и топать ногами, и притихла.

Она подошла к зеркалу. Ее лицо было бледнее обыкновенного, и губы ее дрожали испуганной злобой.

«Нервы,— подумала она,— надо взять себя в руки».

 

XIII

 

Ложились сумерки. Володя размечтался.

— Пойдем, погуляем, Володя,— сказала мама.

Но и на улице были повсюду тени, вечерние, таинственные, неуловимые,— и они шептали Володе что-то родное и бесконечно печальное.

В туманном небе проглянули две-три звезды, такие далёкие и чужие и Володе и обступившим его теням. Но Володя, чтоб сделать приятное маме, стал думать об этих звездах: только они одни были чужды теням.

— Мама,— сказал он, не замечая, что перебил маму, которая говорила ему о чем-то,— как жаль, что нельзя добраться вот до этих звезд.

Мама взглянула на небо и ответила:

— Да и не надо. Только на земле нам и хорошо, там другое.

— А как они слабо светят! Впрочем, тем и лучше.

— Почему?

— Ведь если бы они посильнее светили, так и от них побежали бы тени.

— Ах, Володя, зачем ты все только о тенях и думаешь?

— Я, мама, нечаянно,— сказал Володя раскаивающимся голосом.

 

XIV

 

Володя все еще старался приготовлять уроки получше,— он боялся огорчить маму леностью. Но всю силу своей фантазии он употреблял на то, чтобы вечером уставить на своем столе груду предметов, которая отбросила бы новую, причудливую тень. Он раскладывал так и этак все, что было у него под руками, и радовался, когда на белой стене появлялись очертания, которые можно было осмыслить. Эти теневые очертания становились близки ему и дороги. Они не были немы, они говорили,— и Володя понимал их лепечущий язык.

Он понимал, на что ропщет этот унылый пешеход, бредущий по большой дороге в осеннюю слякоть, с клюкою в дрожащих руках, с котомкой на понурой спине.

Он понимал, на что жалуется морозным треском сучьев занесенный снегом лес, тоскующий в зимнем затишье, и про что каркает медленный ворон на поседелом дубе, и о чем грустит суетливая белка над опустелым дуплом.

Он понимал, о чем на тоскливом осеннем ветре плачут нищие старухи, дряхлые, бесприютные, которые в ветхих лохмотьях дрожат на тесном кладбище, среди шатких крестов и безнадежно черных могил.

Самозабвение и томительная грусть!

 

XV

 

Мама замечала, что Володя продолжает шалить. За обедом она сказала:

— Хоть бы ты, Володя, другим чем заинтересовался.

— Да чем?

— Почитал бы.

— Да, начнешь читать, а самого так и тянет делать тени.

— Забаву бы придумал другую,— хоть мыльные пузыри.

Володя грустно улыбнулся.

— Да, пузыри полетят, а за ними тени по стене.

— Володя, ведь ты этак вконец расстроишь себе нервы. Ведь я вижу,— ты даже похудел из-за этого.

— Мама, ты преувеличиваешь!

— Пожалуйста! Ведь я знаю,— ты по ночам стал плохо спать и бредишь иногда. Ну, представь, если ты захвораешь!

— Вот еще!

— Не дай Бог, сойдешь с ума или умрешь,— какое мне горе будет!

Володя засмеялся и кинулся на шею к маме.

— Мамочка, я не умру. Я больше не буду.

Мама заметила, что Володя уже плачет.

— Ну, полно,— сказала она,— Бог милостив. Вот видишь, какой ты стал нервный,— и смеешься, и плачешь.

 

XVI

 

Мама пристально, боязливо всматривалась в Володю. Всякие мелочи теперь волновали ее.

Она заметила, что Володина голова слегка несимметрична: одно ухо было выше другого, подбородок немного отклонен в сторону. Мама смотрела в зеркало и замечала, что Володя и в этом похож на нее.

«Может быть,— думала она,— это — один из признаков дурной наследственности, вырождения? И в ком тогда корень зла? Я ли — такая неуравновешенная? Или отец?»

Евгения Степановна вспомнила покойного мужа. Это был добрейший и милейший человек, слабовольный, с бессмысленными порываниями куда-то, то восторженно, то мистически настроенный, грезивший о лучшем общественном устройстве, ходивший в народ,— и пивший запоем в последние годы жизни. Он был молод, когда умер,— ему было тогда всего тридцать пять лет.

Мама даже свела Володю к врачу и описала его болезнь. Врач, жизнерадостный молодой человек, выслушал ее, посмеиваясь, дал кой-какие советы относительно диеты и образа жизни, сопровождая их шутливыми прибаутками, весело настрочил «рецептик микстурки» и игриво прибавил, похлопывая Володю по спине:

— А самое лучшее лекарство — посечь бы.

Мама жестоко обиделась за Володю, но все остальные предписания выполнила в точности.

 

XVII

 

Володя сидел в классе. Ему было скучно. Он слушал невнимательно.

Он поднял глаза. На потолке к передней стене класса двигалась тень. Володя заметил, что она падает из первого окна. Сначала она легла от окна к середине класса, а потом быстро прошмыгнула от Володи вперед,— очевидно, на улице под окном шел кто-то. Когда еще эта тень двигалась, от второго окна упала другая тень, тоже сначала к задней стене, потом начала быстро поворачиваться к передней. То же повторилось в третьем и четвертом окне,— тени падали в класс, на потолок, и по мере того, как прохожий подвигался вперед, они тянулись назад.

«Да,— подумал Володя,— это не так, как в открытом месте, где тень тянется за человеком; здесь, когда человек идет вперед, тень скользит назад, и другие тени уже опять встречают его впереди».

Володя перевел глаза на сухую фигуру учителя. Холодное, желтое лицо учителя раздражает Володю. Володя ищет его тень и находит ее на стене, за учительским стулом. Тень уродливо перегибается и колышется,— но у нее нет желтого лица и язвительной усмешки, и Володе приятно смотреть на нее. Мысли его убегают куда-то далеко,— и он уже совсем ничего не слышит.

— Ловлев!— называет его учитель.

Володя по привычке подымается и стоит, тупо глядя на учителя. У него такой нездешний вид, что товарищи смеются, а учитель делает укоризненное лицо. Потом Володя слышит, что учитель издевается над ним вежливо и зло. Володя дрожит от обиды и от бессилия. Потом учитель объявляет ему, что ставит ему единицу за незнание и невнимательность, и приглашает его садиться.

Володя глупо улыбается и принимается соображать, что с ним случилось.

 

XVIII

 

Единица, первая в Володиной жизни!

Как это было странно для Володи!

— Ловлев!— дразнят его товарищи, смеясь и толкаясь.— Схватил кол! С праздником!

Володе неловко. Он еще не знает, как следует вести себя в таких случаях.

— Ну, схватил,— досадливо говорит он,— тебе-то что за дело!

— Ловлев!— кричит ему ленивый Снегирев.— Нашего полку прибыло!

Первая единица! И ее надо было показать маме. Это было стыдно и унизительно. Володя чувствовал на своей спине в ранце странную тяжесть и неловкость,— этот «кол» пренеудобно торчал в его сознании и никак не вязался ни с чем в его уме.

— Единица!

Он не мог привыкнуть к мысли об единице и не мог думать ни о чем другом. Когда городовой близ гимназии посмотрел на него, по обычаю своему, строго, Володя почему-то подумал:

«А вот если бы ты знал, что у меня единица!»

Это было совсем неловко и непривычно,— Володя не знал, как ему держать голову и куда девать руки,— во всем теле была неловкость.

И еще было надо принимать перед товарищами беззаботный вид и говорить о другом!

Товарищи! Володя был уверен, что все они ужасно рады его единице.

 

XIX

 

Мама посмотрела на единицу, перевела непонимающие глаза на Володю, опять взглянула на отметку и тихо воскликнула:

— Володя!

Володя стоял перед нею и уничтожался. Он смотрел на складки мамина платья, на мамины бледные руки и чувствовал на своих трепетных веках ее испуганные взгляды.

— Что это?— спросила мама.

— Ну что ж, мама,— вдруг заговорил Володя,— ведь это ж первая!

— Первая!

— Ну, ведь это со всяким может быть. И право, это нечаянно.

— Ах, Володя, Володя!

Володя заплакал, по-ребячьи размазывая слезы ладонью по щекам.

— Мамочка, не сердись,— зашептал он.

— Вот твои тени!— сказала мама.

В ее голосе Володе послышались слезы. Сердце его сжалось. Он взглянул на маму. Она плакала. Он бросился к ней.

— Мама, мама,— повторял он, целуя ее руки,— я брошу, право, брошу всякие тени.

 

XX

 

Володя сделал громадное усилие воли,— и не занимался тенями, как его ни тянуло к ним. Он старался наверстать пропущенное из уроков.

Но тени настойчиво мерещились ему. Пусть он вызывал их, складывая пальцы, пусть он не громоздил предмет на предмет, чтоб они отбросили тень на стене,— тени сами обступали его, назойливые, неотвязные. Володе уже незанимательны стали предметы, он их почти и не видел,— все его внимание уходило на их тени.

Когда он шел домой и солнце, бывало, проглянет из осенних туч хоть в дымчатой ризке,— он радовался, что повсюду побежали тени. Тени от лампы стояли около него, когда он вечером был дома.

Тени везде, вокруг,— резкие тени от огней, смутные от рассеянного дневного света,— все они теснились к Володе, скрещивались, обволакивали его неразрывной сетью. Некоторые из них были непонятны, загадочны, другие напоминали что-то, на что-то намекали,—- но были и милые тени, близкие, знакомые,— вот их-то и сам Володя, хотя и мимовольно, искал и ловил повсюду в беспорядочном мелькании чуждых теней. Но грустны были эти милые и знакомые тени.

Когда же замечал Володя, что сам он ищет этих теней, он терзался совестью и шел каяться к маме.

Случилось однажды, что Володя не одолел соблазна, пристроился к стене и начал показывать себе бычка. Мама застала его.

— Опять!— сердито воскликнула она.— Нет, я наконец попрошу директора, чтобы тебя сажали в карцер.

Володя досадливо покраснел и угрюмо ответил:

— И там есть стена. Везде стена.

— Володя!— горестно воскликнула мама.— Что ты говоришь!

Но Володя уже кается в своей грубости и плачет.

— Мама, я сам не знаю, что со мною делается.

 

XXI

 

А мама все не может одолеть своего суеверного страха теней. Ей все чаще думается, что она, как Володя, погрузится в созерцание теней, но она старается утешить себя.

— Какие глупые мысли!— говорит она себе.— Все обойдется, даст Бог, благополучно: нашалится и перестанет.

А сердце замирает от тайного ужаса, и настойчиво забегает ее мысль, пугливая перед жизнью, навстречу будущим печалям.

В тоскливые минуты утра она поверяет свою душу, вспоминает свою жизнь,— и видит ее пустоту, ненужность, бесцельность. Одно только бессмысленное мелькание теней, сливающихся в густеющих сумерках.

«Зачем я жила?— спрашивает она себя.— Для сына? Но для чего? Чтобы и он стал добычею теней, маниаком с узким горизонтом,— прикованный к иллюзиям, к бессмысленным отражениям на безжизненной стене?»

«И он тоже войдет в жизнь, и даст жизнь ряду существований, призрачных и ненужных, как сон».

Она садится в кресло у окна и думает, думает.

Она заламывает в тоске прекрасные белые руки. Мысли ее разбегаются. Она смотрит на свои заломленные руки и начинает соображать, какие из этого могли бы выйти фигуры на тени. Она ловит себя на этом и в испуге вскакивает.

— Боже мой!— восклицает она.— Да ведь это — безумие.

 

XXII

 

За обедом мама смотрит на Володю.

«Он побледнел и похудел с тех пор, как ему попалась эта несчастная книжка. И весь он переменился,— характером и всем. Говорят, характер перед смертью меняется. Что, если он умрет?»

«Ах, нет, нет, не дай, Господи!»

Ложка задрожала в ее руке. Она подняла к образу боязливые глаза.

— Володя, да отчего ж ты не доел супа?— испуганно спрашивает она.

— Не хочется, мама.

— Володя, не капризничай, голубчик,— ведь это же вредно — не есть супу.

Володя лениво улыбается и медленно кончает суп. Мама налила ему слишком полную тарелку. Он откидывается на спинку стула и хочет сказать с досады, что суп был невкусен. Но у мамы такое обеспокоенное лицо, что Володя не смеет говорить об этом и бледно улыбается.

— Теперь я сыт,— говорит он.

— Ах, нет, Володя, сегодня все твое любимое.

Володя печально вздыхает: он уже знает, что если мама говорит о его любимых блюдах, то это значит: будет его пичкать. Он догадывается, что и за чаем мама заставит его, как и вчера, есть мясо.

 

XXIII

 

Вечером мама говорит Володе:

— Володя, милый мой, ты опять увлечешься,— уж лучше ты не затворяй дверей!

Володя принимается за уроки. Но ему досадно, что за его спиною открыта дверь и что мама иногда проходит мимо этой двери.

— Я так не могу,— кричит он, шумно отодвигая стул,— а не могу ничем заняться, когда дверь настежь.

— Володя, зачем же ты кричишь?— ласково укоряет мама.

Володя уже раскаивается и плачет. Мама ласкает его и уговаривает:

— Ведь я, Володенька, о тебе забочусь, чтобы помочь тебе справиться с твоим увлечением.

— Мама, посиди здесь,— просит Володя.

Мама берет книгу и садится у Володина стола. Несколько минут Володя работает спокойно. Но фигура мамы начинает понемногу раздражать его.

«Точно над больным!»— злобно думает он.

Его мысли перебиваются, он досадливо двигается и кусает губы. Мама наконец замечает это и уходит из комнаты.

Но Володя не чувствует облегчения. Он терзается раскаянием, что показал свое нетерпение. Он пробует заниматься,— и не может. Наконец он идет за мамой.

— Мама, зачем же ты ушла?— робко спрашивает он.

 

XXIV

 

Ночь под праздник. Перед образами теплятся лампады.

Поздно и тихо. Мама не спит. В таинственном сумраке спальни она стоит на коленях, молится и плачет, всхлипывая по-детски.

Ее косы бегут на белое платье; плечи ее вздрагивают. Умоляющим движением подымает она руки к груди и заплаканными глазами смотрит на икону. Лампада на цепях еле заметно зыблется от ее горячего дыхания. Тени колышутся, толпятся в углах, шевелятся за киотом и лепечут что-то тайное. Безнадежная тоска в их лепете, неизъяснимая грусть в их медленно зыбких колыханиях.

Мать встает, бледная, с широкими, странными глазами, и колеблется на ослабевших ногах. Тихо идет она к Володе. Тени обступают ее, мягко шуршат за ее спиною, ползут у ее ног, падают, легкие, как паутина, к ней на плечи и, заглядывая в ее широкие глаза, лепечут непонятное.

Она осторожно подходит к кровати сына. В лучах лампады лицо его бледно. На нем лежат резкие, странные тени. Не слышно дыхания,— он спит так тихо, что маме страшно. Она стоит, окруженная смутными тенями, обвеянная смутными страхами.

 

XXV

 

Высокие церковные своды темны и таинственны. Вечерние песни подымаются к этим сводам и звучат там торжественной грустью. Таинственно, строго смотрят темные образа, озаренные желтыми огоньками восковых свечей. Теплое дыхание воска и ладана наполняет воздух величавой печалью.

Евгения Степановна поставила свечу перед иконою Богоматери и стала на колени. Но молитва ее рассеянна. Она смотрит на свою свечу. Огонь ее зыблется. Тени от свеч падают на черное платье Евгении Степановны и на пол и отрицательно колышутся.

Тени реют по стенам церкви и утопают вверху, в этих темных сводах, где звучат торжественные, печальные песни.

 

XXVI

 

Другая ночь.

Володя проснулся. Темнота обступила его и беззвучно шевелится.

Володя высвободил руки, поднял их и шевелит ими, устремляя на них глаза. В темноте он не видит своих рук, но ему кажется, что темные тени шевелятся перед его глазами...

Черные, таинственные, несущие в себе скорбь и лепет одинокой тоски...

А маме тоже не спится,— тоска томит ее.

Мама зажигает свечу и тихонько идет в комнату сына, взглянуть, как он спит.

Неслышно приотворила она дверь и робко взглянула на Володину кровать.

Луч желтого света дрогнул, на стене, пересекая Володино красное одеяло. Мальчик тянется руками к свету и с бьющимся сердцем следит за тенями. У него даже нет вопроса: откуда свет?

Он весь поглощен тенями. Глаза его, прикованные к стене, полны стремительного безумия.

Полоса света ширится, тени бегут, угрюмые, сгорбленные, как бесприютные путницы, торопящиеся донести куда-то ветхий скарб, который бременит их плечи.

Мама подошла к кровати, дрожа от ужаса, и тихо окликнула сына:

— Володя!

Володя очнулся. С полминуты глядел он на маму широкими глазами, потом весь затрепетал, соскочил с постели и упал к маминым ногам, обнимая ее колени и рыдая.

— Какие сны тебе снятся, Володя!— горестно воскликнула мама.

 

XXVII

 

— Володя,— сказала мама за утренним чаем,— так нельзя, голубчик; ты совсем изведешься, если и по ночам будешь ловить тени.

Бледный мальчик грустно опустил голову. Губы его нервно вздрагивали.

— Знаешь, что мы сделаем?— продолжала мама.— Мы лучше каждый вечер вместе понемножку поиграем тенями, а потом и за уроки присядем. Хорошо?

Володя слегка оживился.

— Мамочка, ты — милая!— застенчиво сказал он.

 

XXVIII

 

На улице Володя себя чувствовал сонно и пугливо. Расстилался туман, было холодно, грустно. Очерки домов в тумане были странны. Угрюмые фигуры людей двигались под туманной дымкой, как зловещие неприветливые тени. Все было громадно необычайно. Лошадь извозчика, который дремал на перекрестке, казалась из тумана огромным, невиданным зверем.

Городовой посмотрел на Володю враждебно. Ворона на низкой крыше пророчила Володе печаль. Но печаль была уже в его сердце,— ему грустно было видеть, как все враждебно ему.

Собачонка с облезлой шерстью затявкала на него из подворотни,— и Володя почувствовал странную обиду.

И уличные мальчишки, казалось, хотели обидеть и осмеять Володю. В былое время он бы лихо расправился с ними, а теперь боязнь теснилась в его груди и оттягивала вниз обессилевшие руки.

Когда Володя вернулся домой, Прасковья отворила ему дверь и посмотрела на него угрюмо и враждебно. Володе сделалось неловко. Он поскорее ушел в комнаты, не решаясь поднять глаз на унылое Прасковьино лицо.

 

XXIX

 

Мама сидела у себя одна. Были сумерки,— и было скучно.

Где-то мелькнул свет.

Володя вбежал, оживленный, веселый, с широкими, немного дикими глазами.

— Мама, лампа горит, поиграем немножко.

Мама улыбается и идет за Володей.

— Мама, я придумал новую фигуру,— взволнованно говорит Володя, устанавливая лампу.— Погляди... Вот видишь? Это — степь, покрытая снегом,— и снег идет, метель.

Володя поднимает руки и складывает их. По колени в снегу. Трудно идти. Один. Чистое поле. Деревня далеко. Он устал, ему холодно, страшно. Он весь согнулся,— старый такой.

Мама поправляет Володины пальцы.

— Ах!— в восторге восклицает Володя,— ветер рвет с него шапку, развевает волосы, зарывает его в снег. Сугробы все выше.— Мама, мама, слышишь?

— Вьюга.

— А он?

— Старик?

— Слышишь, стонет?

— Помогите!

Оба бледные, смотрят они на стену. Володины руки колеблются,— старик падает.

Мама очнулась первая.

— Пора и за дело,— говорит она.

 

XXX

 

Утро. Мама дома одна. Погруженная в бессвязные, тоскливые думы, она ходит из комнаты в комнату.

На белой двери обрисовалась ее тень, смутная в рассеянных лучах затуманенного солнца. Мама остановилась у двери и подняла руку широким, странным движением. Тень на двери заколебалась и зашептала о чем-то знакомом и грустном. Странная отрада разлилась в душе Евгении Степановны, и она двигала обеими руками, стоя перед дверью, улыбалась дикой улыбкой и следила мелькание тени.

Послышались Прасковьины шаги, и Евгения Степановна вспомнила, что она делает нелепое.

Опять ей страшно и тоскливо.

«Надо переменить место,— думает она.— Уехать куда-нибудь подальше, где будет новое».

«Бежать отсюда, бежать!»

И вдруг вспоминаются ей Володины слова:

— И там будет стена. Везде стена.

«Некуда бежать!»

И в отчаянии она ломает бледные, прекрасные руки.

 

XXXI

 

Вечер.

В Володиной комнате на полу горит лампа. За нею у стены на полу сидят мама и Володя. Они смотрят на стену и делают руками странные движения.

По стене бегут и зыблются тени.

Володя и мама понимают их. Они улыбаются грустно и говорят друг другу что-то томительное и невозможное. Лица их мирны, и грезы их ясны,— их радость безнадежно печальна, и дико радостна их печаль.

В глазах их светится безумие, блаженное безумие.

Над ними опускается ночь.

 



Примечания:

Тени. Впервые напечатан в журнале «Северный вестник» в 1894 г. (№ 12, отд. 1).

Печатается по изданию: Собрание сочинений (1-20), «Сирин», СПб., 1913-1914, т. III.

Источник: Сологуб Ф. Свет и тени: Избр. проза. / Сост. и коммент. Б. И. Саченко; Предисл. О. Н. Михайлова. — Минск.: Мастацкая лiтаратура, 1988. — 383 с. I л. портр.



* картина - Роман Величко





Сандра Михайлова  «Тень моей тени»  http://stihi.ru/2020/08/20/6696

Надежда Мартьянова  «Тени»   http://stihi.ru/2020/07/29/8086




Тениада
Игорь Муханов


Месяц – туфелька, которую Шахерезада забыла на небе. Забросила её туда и забыла о её существовании. С тех пор я любуюсь материей, из которой эта туфелька сшита, и воспеваю туфельку в стихах.
Ко мне приближаются тени, длинные и короткие. В галстуках и стоячих воротниках, словно работники корпорации. Пытаются рассказать мне свою родословную, заметно волнуясь при этом: 
– Когда месяц поднялся высоко – выше кресел, в которых ангелы слушают музыку, он влюбился в молодую сосну. От их любви и произошли тени –  их внебрачные дети!
Я рассматриваю небо, в котором месяц плывёт золотой ладьёй, и молчу.
– И почему ты такой нечуткий? – спрашивают тени после долгого ожидания. – С набитой рифмами головой, наступающий на нас при первом удобном случае? Не признающий теневую экономику – лучшую в мире экономику. Танцующий с цаплей в пруду, заряжающий пистолет Макарова макаронами… Почему?
Я продолжаю молчать, наблюдая, как ночные светлячки, летающие повсюду, пытаются имитировать звёзды.
А на ладье, плывущей в сторону Востока, веселье. Блестят атласные шаровары, дымит серебряный кальян. Из дыма возникают люди с подносами, на которых дымится вкусное жаркое. Кто они – слуги? Дымляне? Нежные фантазии Чюрлёниса?
– Поедем с нами, – кричат мне с ладьи и спускают лестницу, сплетённую из лунных лучей.
– В страну просветлённых пьяниц? – спрашиваю я.
– Вот именно!
– В обитель забытых забот?
– Да!
И я топчусь на месте. Мой ум – перегретая спираль. Руки щупают траву, как сенокосилка...
– А можно, я захвачу с собой тени? Связку-другую, как подстилку?
– Тени на небе не нужны, – отвечают с ладьи. – У них есть дурная привычка – дружить с иголками. Их можно скатать в клубок, связать из них красивую варежку, и та расползётся на глазах… Таков у теней характер!
Трудно быть плоским существом – знаю это не понаслышке. Когда-то и я был одиноким, похожим на алюминиевый лист. И был обвешан микросхемами, как пауками. Но жить без теней, значит, вернуться в своё прошлое. Тени создают объём, делают пространство трёхмерным…
И я дёргаю лунную лестницу:
– Майна! Я остаюсь…
Тени скользят вокруг меня, шипят, как змеи, напуганные землетрясением:
– Страна просветлённых пьяниц, обитель забытых забот…
И прыгают на меня, стараясь зацепиться за пуговицу или залезть в карманы!
 Но к счастью, я знаю формулу превращения меди в серебро. Знаю знаки удач и зовы воскресной улицы. Знаю и судьбу золотой ладьи. Когда она скроется за горами, вернётся свет. По небу прокатится колесо, блестя вязальными спицами. Когда колесо достигнет Золотого Дворца и отразится в его мраморном бассейне, тени исчезнут. И вместо них выбегут мне навстречу дети со счастливыми лицами!
https://proza.ru/2021/01/09/1216