Часть 2. К новым берегам

(начало августа 1538 г.)

Но знал ли он, кто здесь следы оставил?
Кто так же, как и он, искал душе приют.
Чьи устремления при жизни стали явью,
Кому потомки «аллилуйя» воспоют.
Шумели волны, ударяясь в берег,
Шипя сердито, отползали вспять.
В сей миг  какие струны в сердце пели?
Об этом дне он только мог мечтать.
И вот сейчас подошвы топчут гальку,
А воды моря лижут сапоги.
Но впереди, за сине-серой далью...
Кто встретится — друзья или враги?
Поднялся на валун огромный, голый
С зелёными подтёками воды.
Их здесь солёные морские волны,
Былых штормов, оставили следы.
Впервые он увидел ширь морскую,
Был ветер крепок, солон и студён.
«Неужто обрету чего ищу я?», -
Спросил себя, - так сильно был пленён.
Недолго постоял и впечатлённый, 
В село вернулся снова на карбас.
Забрал что надо, целеустремлённо
Пошёл искать себе ночлега час.
Село Сороки — всё в нём незнакомо.
Одежду, говор, быт и вольный дух,
Рыбачьи лодки, избы, чаек гомон,
Людей, — ловя, вбирали глаз и слух.
Увидел церковь раньше, на подходе,
Когда суда приблизились к селу.
И строг был вид её и благороден —
Под силу только чудо-ремеслу.
Есть церковь, значит, должен быть священник,
Ему ль не знать округу, как ладонь
Свою и дать совет и утешение
Смятением души кто истомлён.
Вдоль берега реки вела тропинка,
Встречались то и дело валуны,
Вода плескалась в заводях-низинках,
И избы вдоль по обе стороны. 
Здесь рыбою и морем всюду пахло,
На кольях и оградах из жердей
Висели сети. Словом «пахарь»
Поморы называли рыбарей.

…На месте был, стоял у аналоя(1)
Читал, молитвы соблюдая чин.
Не громко, по привычке, без настроя... .
Росточком же чуть больше двух аршин.(2)
И видно было — лет совсем преклонных,
И голос слаб, куделькой борода.
Бубнил заученно и монотонно,
Заглядывая в книгу иногда.
Когда поклоны клал, сгибаясь трудно,
Шалашиком топорщилась фелонь,(3)
К наперсному кресту нагрудному,
(не падал чтоб), прикладывал ладонь.
Шёл пятый час — предвестник скорой ночи,
В день будничный не в храм людей влекло:
Помор насущным больше озабочен
И налегал почаще на весло.
Поэтому здесь сумрачно и пусто,
И пахло ладаном и пламенем свечей
Пред Спасом, нарисованном искусно
Рукой — теперь навряд кто скажет чьей.
Прошёл, не шаркая, и встал в сторонке,
Прислушиваясь к чуткой тишине.
«Стоял вот так же с матерью мальчонком, -
Всплыло, - казалось, что наедине».
Продолжилось, возможно бы, видение,
Священник будто нервом уловил
Присутствие вошедшего. Моление,
Пока всё не провел, не прекратил.
И как ошибочно порою мнение
От впечатлений первых на глазок.
Смутившись, Фёдор изменил суждение,
Когда вдруг повернулся старичок.
Глаза его... апостола с иконы!
Куда исчез неблаголепный вид?!
Опешил он, из лиц ему знакомых
Таких, как эти, память не хранит.
Они смотрели прямо и открыто,
Отечески внимательны, умны.
Влекли к себе как будто бы магнитом,
Когда вот как сейчас обращены.
Пришельца наблюдал одно мгновенье,
Отметив что-то для себя, сказал:
«Мирян я знаю всех, но, к сожалению,
Тебя же в памяти не задержал.
Какой нуждой, сын мой, в наш край холодный?
Надолго ли иль краток твой визит?
Крови, я вижу, ты не худородной,
Печаль какая на сердце висит?».
Ещё раз удивил пришельца пастырь,
Спросил, как будто бы всего раздел.
«Свои и то бывают здесь не часто,
А пришлых год, поди, не лицезрел», -
Продолжил он, беседой увлекаясь.
«Я, батюшка, к тебе не просто так, -
Прервав, промолвил Фёдор, отвечая, -
К святым местам иду, а не в кабак.
Кто настоятель славной сей церквушки?
Зовусь я Фёдором, ищу ночлег.
Как сам ты видишь, что не побирушка,
Ни вор, ни беглый и не имярек.
Крещёный, православный и нательный
Ношу на шее, не снимая, крест.
Год с лишним шёл, случался риск смертельный
Пока достиг заветных этих мест.
Благослови, презри и посоветуй,
Не знаю имени, поэтому прости.
Когда и кто на острова поедут
И кто бы мог, покуда жду, пустить?».
«Отец Акинфий я, священник здешний,
Рукоположен, вспомнить дай, году
Тому как тридцать. Возрастом был вешний(4)
И так же, как и ты, имел мечту.
Служу с тех пор и годы доживаю
Безвылазно здесь с матушкой вдвоём.
Не надолго храм божий закрываю,
Пора и к трапезе. Ко мне пойдём.
Обрадуется матушка. Не часто гости
Бывают к нам, однако, на порог.
Но час, пока вечерем, станет поздним,
Останешься, найдётся уголок».

Изба священника была за храмом,
Не далее саженей двадцати.
Приметная, на видном месте самом
И, как и он, успела отцвести.
«Акинфий, ты ли? Что-то припозднился», -
На скрип двери спросили изнутри.
«Я, матушка, - ответил, как винился, -
Да с гостем нынче, ты уж не жури».
Вошли, гость – в  красный угол  очи,
Где там мерцал лампады огонёк, 
Где Спаса образ, среди многих прочих,
Входящих в дом неодолимо влёк.
Иссушенную долгими годами               
Старушку-попадью он встретить ждал,
Но оказалось пред его глазами
Совсем не то, что в мыслях представлял.

Перекрестившись и поклон отвесив,
Здороваясь, хозяйку рассмотрел:
Священника моложе лет на десять,
И взор её ещё не потускнел.
Глаза озёрами, как небо синие,
Морщины редкие лучом вразброс
Да пряди русые в не позднем инее... .
Ах, годы, годы, кто же  вас унёс!
Повыше батюшки и покрупнее,
Она, гость понял, здесь была главой.
Хозяин чувствовал себя за нею
Надёжно, как за каменной стеной.
Ответила, как принято, поклоном,
Глядела на него из-под платка
Внимательно, но не отчуждённо,
Улыбкой губы тронула слегка.
«Гостям мы рады в нашем захолустье,
Не каждый день они, а то и – год.
Отец Акинфий случай не упустит,
Когда к нему чужой кто забредёт.
Пройди, не стой. Садись, вечереть станем,
Богаты чем — того и поедим.
Акинфий, ты бы хоть кого заранее
Послал сказать, что будешь не один».
Священник возразить ей не нашёлся,
Миролюбиво: «Ты, мать, не шуми.
Поди-ко закром наш, однако, не извёлся,
Чего найдётся, тем и покорми».
Нашлась уха горячая в горшочке,
Морошка, с сёмгой пышный растягай,(5)
Солёный груздь, да рыжики из бочки,
Душистый напоследок иван-чай.
Запомнит Фёдор накрепко ту встречу,
Приветливо радушную чету.

Беседу с батюшкой в тот долгий вечер
Души его чистейшей высоту.
И попадью с небесными очами,
Несущую свой крест на пару с ним,
С нелёгкой бабьей долей за плечами,
С поморским бытом щедростью скупым.      
Потом, когда Акинфия не станет,
А сам вторым у царского венца,
Нет-нет, он этот светлый лик вспомянет
И мудрость, и пророчества отца.
«Своё я прожил, сын мой, много видел,
Ты не смотри, что край у нас земли.
Миряне здесь живут не сиднем сидя,
Извилистым путём судьбы прошли.
Что люди...?, разные повсюду люди.
Насельники? — такие же как все.
Блеснёт среди других, как шарик ртути,
А слившись с массой, снова как сосед.
Встречаются, конечно, самородки
И одержимые позывами души;
Неодинаково гребут они в той лодке
К познанию спасительных вершин.
За жизнь мою святые не встречались,
Блаженные, что вроде дурачков? -
Ходили. Да. Кривляясь, улыбались
Подачек ожидая и даров.
А ты готов отречься от мирского —
Соблазнов плотских, денег и утех?
Прожить всю жизнь согласно с Божьим словом,
Где послабление — великий грех?
Слабы мы, люди, перед искушением
Лишь страстотерпцам дан великий дух,
Последовать их подвигу решение
Похвально, но как же мал их круг.   
Пришёл к тому не отроком безусым,
Но мужем зрелым, сердцем скреплено.
Знать, пестовал в себе его и чувствовал —
Другого в этой жизни не дано.
Венец терновый, Фёдор, уготован,
По силам ли избрал себе стезю.
Лишениям подвергнешься суровым,
Что может царь — того нельзя ферзю», -
Он тихим, словно шёпот, голосочком,
Последние слова вдруг произнёс,
Но в памяти засевшие так прочно
И Фёдор через жизнь всю их пронёс.

Задумался, по-старчески почмокал
Губами и завёл, продолжив, о другом
На первый взгляд, но не далёком,
А всё же с продолжением о том:
«Не с радостью там встретишься, милейшей,
Сгорел наш монастырь, лишь головни
Остались от него. Зело сильнейший
Пожар там был в не давние-то дни.
Игумен, слышь, Алексий соловецкий,
Чуть руки на себя не наложил.
Понять-то можно, тут какое сердце,
Всё выдержит? Едва себя смирил»  -
Не осуждение, а всепрощение
Звучало в голосе священника сейчас,
Читались эти мысли отражением
Души его во взоре синих глаз.
«Ты, матушка, пока устрой постельку,
А я пойду. Господь мне не простит.
Дойду тихонько, чай, своя земелька,
А Фёдор пусть ложиться да и спит».
И повернувшись к гостю, обнадёжил,
Что Фёдор не задержится в селе,
Что пару дней побыв ещё, он сможет
Уплыть туда с артелью в их числе:
«На днях снарядят помощь погорельцам,
Отправишься и ты на острова.
Теперь там дел невпроворот умельцам
Таким вот, аще ты без хвастовства».

….........................
Волна валяла лодки с боку на бок,
Гружёные, они не ходко шли.
Хотя попутный ветер дул не слабо,
Лишь к сумеркам достигли твердь земли.
Казалось, качке нет конца и края,
Привыкшим к морю людям — не беда.
Тут в тягость Фёдору волна любая,
На час не отпускала тошнота.
И хоть Господь здоровьем не обидел,
Привыкнуть к качке не хватило дня.
Где быть должна, стояла не обитель,
Лежала чёрной грудой головня.
Когда сошёл по сходням он на берег,
Свет дня угас почти уже совсем.
Поэтому не разглядел: ни келий,
Ни церкви и не встречены никем.
«Привязывай, разгрузим утром после, -
Распорядился кормчий, - что впотьмах
Барахтаться. Небось, сюда не в гости.
Успеется. Мы день весь на ногах.
Никитка! Дуй к игумену, чего расселся!, -
Зуйка(6)  окликнув, дал ему наказ,
А тот дремал, набегавшись, — пригрелся,
Но сразу встрепенулся: «Я сейчас».

Пришёл монах и кормчему знакомый.
«Игумен приболел, поэтому я здесь.
Вельми благодарил мирян за помощь,
Не кстати, сокрушался он, болезнь, -
Поведал схимник и ещё добавил, -
Устроим всех. Ещё сказать просил —
Поможем выгрузить и груз доставить».
Всё выложив, обратно затрусил.
Тут кормщик Фёдору: «Ты с нами, али ...-
Среди селян он был за вожака -
Пойдёшь искать ночлег — в сей час едва ли,
Не балуй, здесь ложись, у костерка.
Не вытерпит Алексий, настоятель,
Хоть хворый, а появится с зарёй.
Пришлёт сюда, не занят кто, всю братию,
Тогда и ты предстанешь той порой».
«И впрямь, чего блукать в потёмках,
Не жмёт, не колет — некуда спешить,
Людей чураться. Есть ещё силёнка,
Помочь на берег всё перетащить, -
Подумав, Фёдор согласился с кормчим, -
Народ, смотрю, приветливый, прямой
И нечего пред ними что-то корчить,
А всё, что было, поросло травой».

На этом всё? И прошлое за морем,
За дымкою осталось навсегда?
Но время, как волна, его не смоет,
Как оттиск на песке, чтоб без следа.
Оно ещё напомнит и вернётся,
С изнанки жизнь заставит посмотреть
И вздрогнуть, сердце ужаснётся,
И бросить вызов злу, а не терпеть.

…И только-только начали разгрузку,
Монахи с лошадьми пришли гурьбой.
Взялись с азартом и по сходням узким
Несли, катили груз наперебой.
А следом, но чуть позже, сам Алексий.
Не вытерпел — тут кормчий угадал.
Быть всё должно под пастырской опекой,
Пусть даже, как сейчас, недомогал.
С натяжкой бы назвал благообразным,
В годах, не рослый, телом рыхловат,
Одежда строго чину сообразна:
Вся чёрная, опрятная, до пят.
Поверху безрукавка из овчины,
Без посоха и свиты — сам собой.
У глаз, на лбу глубокие морщины,
Уверенность во взоре и покой.
«Анипадист, товару нынче сколько?
Сгодится весь для нашей он нужды?
Да, чтобы к делу приспособить с пользой,
Чтоб не были напрасными труды», -
Спросил у кормчего, переживая.
Разглядывая то, что привезли.
Пока скопилась груда небольшая,
Работали и сил не берегли.
«Ты, отче, зря. Что есть, везли для дела,
Четыреста, без малого, пудов.
Куда ещё! Челны не без размера.
Хотелось бы, ведь знаем сколько ртов.
Мы, отче, вам сюда с артелью вместе,
(Акинфий, наш священник, хлопотал)
Хоть сам тони, сказал он, и хоть тресни,
Но чтобы из рук в руки передал.
Остаться хочет — батюшке открылся,
За целый день двух слов не проронил
К работе вызвался, не поленился,
Сноровистый и я бы не хулил.

Эй, Фёдор! Подь сюда - позвал он зычно,
Игумен хочет видеть, ты предстань».
Тот, обернувшись, понял сам кто кличет... .
«Не нам одним не спится в эту рань», -
Подумал  мельком. Скинул с плеч поклажу, 
Рукою вытер пот и подошёл.
Поклон отвесил и стал ждать, что скажет,
О чём он спросит. Ждал, потупив взор.
Алексий задержал совсем недолго,
Прошёлся взглядом с маковки до ног.
«Ступай покуда, время нынче дорого,
Вечор ко мне прошу на огонёк»…

…Алексия ему искать не нужно,
Та келья просится в глаза сама
Среди уже построенных здесь с дюжину.
Хоть новые — не скажешь терема.
Застал его в часы между молитвой,
Глаза прикрыв, казалось, размышлял.
Но чувствовался запах аппетитный,
Возможно, после трапезы дремал.
Монашек и слуга одновременно
Игумена о нём предупредил
И, выйдя от него, он без оттенков:
«Пройди», - сказал и пропустил.
В сей час был пастырь в добром настроеньи.
«Входи-входи, чего застрял в дверях.
Позвал тебя я, не таскать каменья,
Садись. Нет правды, сказано, в ногах».
И Фёдор сделав шаг, переломился
В поклоне и к руке его припал,
И на колено чуть приопустился,
Благословившись, сразу снова встал,
Чтоб тут же сесть, глаза в глаза, напротив.
Со словом раньше пастыря не лез.
С людьми такими спешка не в почёте,
Здесь не в бою с копьём наперевес.

«Прослышал я, что ты остаться хочешь,
Но благ не будет, аще к ним привык,
Молитва, послушанье днём и ночью,
Свеча да келья, книги, духовник.
Сюда идут теперь дорогой торной,
Но к Богу каждый сам её тропит
В самом себе всегда трудом упорным,
Кто в сердце с Ним живёт, встаёт и спит.
Тебя на это, сын мой, что сподвигло?
С людьми ли тяжба сильными в миру?
Душа его греховности изрыгла,
И ты совсем не свой на их пиру?
Ты мне в глаза смотри, чтоб их я видел,
Они о большем скажут, чем язык.
Как на духу! Не бойся, не обидишь,
Сегодня твой я буду духовник»,-
Он спрашивал и требовал ответа,
Понять затем, послушав, кто пред ним.
Со всеми вёл такие вот беседы,
Практичным смыслом только побудим.
Давно готов был Фёдор к разговору,
Не раз в пути себе он представлял,
Но знать не мог, как это будет скоро,
Теперь он здесь, добравшись, отвечал.
Прокашлялся, удобнее уселся,
Ладони на коленях, ноги врозь,
Не оробел ничуть и не зарделся,
Но памятуя, что пока он гость.

«Я, отче, шел сюда не за благами;
Терзаньем мысли и велением души.
Знаменье крестное оберегали
С молитвою в пути в лесной глуши.
Мне, отче, тридцать лет и год от роду,
Семейства нет. Как перст, всю жизнь один.
Не брашно,(7) не мамоне жил в угоду,
Всевышний надо мною господин.
От суеты бежал я к берегу иному,
Сюда с надеждой в сердце, что найду
Покой и понимание, и  помощь 
Отцов молитвенных здесь обрету.
Не оттолкни, просящего приюта
Не тела — духа столь некрепкого пока.
Когда-то всем нам день настанет судный
Облегчит пусть его твоя рука».
Последнее порадовало сердце,
Тепло по старым жилам растеклось,
А в памяти воскресли страстотерпцы,
Трудами чьими здесь всё создалось.
Он слушал со вниманием прилежным,
И видел, что пред ним не новичок.
«Заставила какая неизбежность,
Оставить всё мирское, дать зарок?
Со слов пока не очень мне понятно
Какая приоткрылась сторона?
Нельзя, однако, толковать превратно,
В них боль и искренность его слышна.
На месте голова, вельми начитан,
Породу явно видно за версту.
Простому мужику — ума избыток,
Навряд ли тот тянулся бы к скиту.
А коль окажется травою сорной?
Хотя не чувствую, что это так.
Приставлен будет пусть к работе чёрной,
Она покажет всё нутро без врак».
И Фёдору уже, созрев решеньем,
Алексий окончательно сказал:
«В послушниках своё покажешь рвенье,
Теперь оставь меня, сын мой. Устал».

Сказав, вздохнул совсем по-стариковски,
Задумался и чётки отложил:
«Года бегут..., ни живости, ни ловкости...,
Но чтоб душой подольше не остыл.
Пожар принёс великие потери,
Фундаменты от храмов лишь торчат.
Спасли, конечно, что смогли, успели,
А про другое...! - ранами саднят.
Куда не глянешь... — всюду пепелище,
Припомнить страшно... Всё почти дотла!
Как шабаш демонов с гульбищем,
И торжество, пусть временное, зла...».
Заботами, болезнью угнетённый,
За год последний сильно постарел
И выглядел взаправду утомлённым,
Однако же старался быть у дел.
«А дальше что? - остановился Фёдор
В растерянности, выйдя за порог. -
Игумен вроде как помазал мёдом,
Из родника надежды дал глоток.
Сейчас куда? Кого искать здесь надо?
Об этом ничего мне не сказал.
Опять на пристань? Выбор не богатый
Но вообще сюда никто не звал.
Придётся, вновь идти в артель проситься,
А завтра видно станет, что к чему.
Но нужно с тем, что есть со всем мириться,
Не мне тут нынче туго одному».
Ещё в Сороках было непривычно
Не видеть ночью полной темноты;
Московской той и для него обычной,
Когда касайся хоть любой звезды.
А здесь всегда как будто пред рассветом:
Соловая и дремлющая даль,
Свет призрачный на всём, едва заметный,
Как смотришь через некую вуаль.

Нашёл Анипадиста с мужиками,
Их эконом на временный постой
Всех к трудникам определил с вещами.
Там приняли его с большой душой.
«Ништо… Игумен наш старик премудрый,
Как был рукоположен, с ним знаком.
Устроит, сам увидишь, завтра утром,
Бывал он всякий к нам, но не лжецом.
Когда пожар случился, то бежали
Монахи, испугавшись, кто куда.
Остались, кто душой не обветшали,
Не из боязни Божьего суда.
Он каждого приветит, но и спросит
Потом, как с нас, бывало, за труды.
На дух, ленивых, старец  не выносит,
Но это к слову я, чтоб знал где ты», -
Присев с ним рядом, кормчий по-простецки
Как мог, поведал «тайны» Соловков.
Уставший Фёдор, спал уже мертвецки...
Ведь столько за день было дел и слов.




________________________
(1) аналоя - подставка для чтения церковных книг
(2) аршин - равен 0.71м.
(3) фелонь - длинная до пят накидка, но спереди до груди
(4) вешний -ранний, молодой
(5)растягай - рыбный пирог
(6) зуйка - юнга на поморских судах (род куликов)
(7) брашно - еда, пища. Здесь подразумевается чревоугодие