Два шага вперед один назад 6

Накатит вдруг печаль нежданная, и не понимаешь, откуда пришла и кто виноват в её появлении. То ли природа постаралась и навеяла грусть, то ли люди, окружающие тебя, близкие или далёкие. От вторых спасение есть, можно взять и перестать думать о них, а вот о своих. Кажется, и солнце светит, но не угодно человеку его тепло, и он начинает ругаться про себя: "Да что же за жара, да когда она наконец-то закончится". И от этого недовольства запросто явится печаль в солнечный, прекрасный день, когда надо радоваться и веселиться. А не будет солнца и зарядит дождь, снова недоволен человек, о, вот тут печали самое место: слякотно, противно на улице, выходить не хочется, видеть никого не хочется. Печаль всегда тут как тут, но у Джона не бывает печали от солнца или дождя, и то для него радостно, и другое. Светит солнце - можно поснимать его ранним утром, жарко - можно позагорать днём, а уж вечера! Это волшебство заката, выразительное, яркое, краткосрочное - тут не до печали. Что до дождя, тоже здорово, можно не ходить на работу, благодать, кому нужен дворник в дождь, о нём никто и не вспомнит. Вот потом, конечно, придётся поработать, наломает дров ветер в дождливый день, но и то это временно. Вскоре умелые руки сделают своё дело, и снова радость, а в труде совсем не до печали.
А вот люди – это, точно, источники, вызывающие печаль. И чем дальше и дольше ты знаешь кого-то, тем печальнее становится от мыслей за них. Так много произошло за эти последние месяцы, время сделало людей совершенно иными, замкнутыми, погрязшими в своих проблемах. Им сложно понять тебя радостного, думал Джон, и оттого становился печальным. Где они, его друзья, с которыми год назад и в огонь, и в воду, и по медным трубам? Где те, которым он доверялся и рассчитывал на поддержку? Где те, с кем делился он горестями и радостями? Что с ними сделало время? Такой маленький промежуток времени совершенно изменил их. Печалился Джон от нехватки этого дружеского общения, от понимания того, что былого уже не вернуть. Теперь и делиться радостью было не с кем, никому не стала интересна его радость, маленькая, простая, неприметная на первый взгляд. Теперь всё больше ему оставалось времени находиться наедине с печалью. И слушал он в это время рассказы Антона Павловича, а они были настолько грустными, что становилось еще печальнее на душе. Те же проблемы у людей и в государстве, словно время замерло, и в России ничего не случилось хорошего со времён написания этих рассказов. Они казались Джону такими актуальными и применимыми к сегодняшнему дню, что печаль ещё глубже проникала в его душу. Как было здорово раньше: он мог поделиться мыслями о прочитанном, об услышанном, вместе порешать какие-то вопросы, возникшие от понимания или для осознания прочитанного. Всё осталось там, за далёким горизонтом, и печаль, как грозовые тучи, давила на Джона. Его маленькие радости, словно лучи восходящего солнца пытались прорвать эту серую мглу, и иногда это им удавалось. Но тучи, серые, хмурые, однотонные тучи забвения сгущались и всё больше нагоняли печаль на него.
Понимание того, что надо двигаться дальше и пробивать путь через мглу, не давало всё же укорениться печали в нём. Он гнал её любыми путями и способами, трудом, возникающими желаниями. Желания - самый большой враг печали. Она всеми средствами пытается подавить их. Но всё же как здорово они, подобно сорнякам, пытаются прорасти в любых условиях. Им приходится тяжело, но они дают всходы, но как им не хватает благодатной почвы, как им не хватает живительной влаги. Общение и есть та почва и влага. Друзья, растерявшиеся в пути, отставшие, пропавшие, непонявшие, замолчавшие, покинувшие - их так много. И так мало тех, с которыми можно вот так запросто, положив голову на плечо, излить наболевшее. Будут ли они ещё на его пути, Джон не знал, ему оставалось надеяться, что кто-то вот так же, как и он, гонит свою печаль подальше, не сдаётся и идёт вперёд, спотыкаясь и вновь вставая.