Петербургские строфы

(лирические этюды)   
               
                Анне Симановой

       «Вновь соловьи засвищут в тополях,
       И на закате, в Павловске иль Царском,
       Пройдёт другая дама в соболях,
       Другой влюблённый в ментике гусарском...».
                Георгий Иванов, "Розы", 1931.

I.

Ночь голубоокая, лунное кино,
Где звезда далёкая исчезает, – но
Безоглядно верю я тёмной глубине:
Ты – моя Империя в голубом огне.

II.

Пока вращается планета,
Пока созвездия горят,
Дай Бог, чтоб радости и света
Не потерял твой чистый взгляд.
Пусть под Господнею рукою
Лучится пламень голубой, –
Дай Бог защиты и покоя
Всему, что связано с тобой.

III.

Безнадёжно любя, я вздохну поутру,
Как бывалый поручик в отставке:
Целовать бы тебя на балтийском ветру
Где–нибудь у Лебяжьей канавки!
Только ты от меня далека, далека...
И летят в заоконном дожде
Петербургского дня корабли–облака,
Будто яхты по сонной воде.

IV.

Весенняя, весёлая, таящая
За вспышкой дней чуть влажное тепло...
А если ты совсем не настоящая,
Любви моей витражное стекло:
В ночи бессонной – плеск речной воды,
В глуби оконной – блеск цветной слюды?
Ты – просто грёза, выдумка!
Ненадолго,
Блеснув Адмиралтейскою иглой,
Прекрасная, как утренняя Ладога,
Ты видишься в туманности былой.
Постой, постой...
Не исчезай, замри
В холодном свете тающей зари!

V.

И глазам и словам, словно нищему хлеба,
Острой ясности мало – нужна синева!
Я однажды тебе подарю это небо,
Эти парки, каналы, мосты, острова...

VI.

Петербургского дня голубые струи;
Прошивают простор над Невой,
Но тревожат меня – нет, не губы твои –
Просто капли воды дождевой.
И печатью свинцовой довлеет в виске
Затаённой фантазии боль:
Я иду по Дворцовой, спускаюсь к реке,
Я влюблённо встречаюсь с тобой.

VII.

Ты вся, словно пламя, чиста и близка,
Ты словно сжигаешь меня,
И русая прядь, что дрожит у виска,
Подобна полоске огня.
Мгновенье застыло, оно лишь двоим
Однажды даётся судьбой:
Я слышу, как льётся по венам твоим
Весёлый огонь голубой.

VIII.

Любовь – комета. Сжигая в прах,
Она сверкнёт и уйдёт светло.
И всё же, где–то в иных мирах
Я поцелую её крыло, –
Чтоб, оживая под синевой,
Встречая снова любовь–мечту,
Мои стихи проросли травой
Сквозь равнодушье и пустоту,
Чтоб снова светлая синева,
Та, что дарована только ей,
Ушла, касаясь едва–едва
Волшебным взглядом души моей.

IX.

Да, я верю, что где–нибудь лет через двести
Или пусть через тысячу, – что же гадать? –
Мы под питерским небом окажемся вместе,
Я тебе этот Город сумею отдать.
 _______________
 * Иллюстрации:
    на фото – Анна Симанова, Miss Ann@,
    автор картин – Бэггги Боэм (С–Петербург).

В мае 2018–го эти стихи мне аукнулись в Царском Селе романтическим образом. Выступаю я на вечере, посвящённом Дню рождения нашего последнего Государя, который организовал и вёл известный петербуржец – искусствовед, историк, библиофил Андрей Барановский, читаю стихи про Царскую Армию, про Великую войну, а в финале, на бис, строчки только что написанные и посвящённые моей синеглазой музе: "Безнадёжно любя, я вздохну поутру, как бывалый поручик в отставке: целовать бы тебя на балтийском ветру где–нибудь у Лебяжьей канавки...".

Выступление окончено, ухожу от микрофона, иду сквозь публику, вдруг чувствую кто–то дёргает меня за рукав, оборачиваюсь – девчушка лет 15–ти, школьница; смотрит на меня и говорит: "А можно я вас поцелую? У меня прадедушка кирасиром был, погиб в Первую мировую, а вы про него стихи написали..." и чмокает меня в щёку. Я не то чтобы смутился, но слегка ошалел от такого кульбита. И в тот раз постеснялся даже сказать друзьям об этом. Вот, правда, не знаешь порой, как твоё слово отзовётся и в ком...