сыпучий рок

с пудрой дилижансы,
с мгновением сыпучий рок.
кости мнут оседлость в противогазах -
она жаждет, она ожидает,
и сильные чресел своих не ткут,
не обоняют положитльный парафин.
на грезах излишество разбухает,
в вату входят вестники,
пугала мздоимства.
с путаницы снимают якоря и пускают
их в погоню, я знал это,
обозначая излишнее,
приставляя распоротое к распрям.
в ткущемся своеволии сквозняки
пристали к гробаМ,
наклюнулись чревами вещающими,
откликаясь на предположения
о безумии,
о вере малозначительной толике,
о лени пригвожденных,
об их рачительных створках,
приглашая объясняющих,
как будто это нельзя.
через восток провозглашают князей,
маркизов приглашают на большую дорогу,
привлекают их к томительному ответу.
легки привкусы в кольчатых
валиках,
пресны трущиеся напальчники,
и память зовет в никуда,
в блаженство своего свершения.
запаслись отупением
приставленные к милости,
и апельсиновый корпускул
митрополитом отставляет
малоизученные зародыши пирамид
и хороводов, что запускают
слюнные токи в плотву
рабочих манфредов.
итак, стокгольм затих
присестами геракловыми,
и в зевесе,
в его корявых сдвигах,
бушует ступенчатая клякса,
растопленная хлоя захирения.
и, на попятном,
срываюются бури,
срываются и обозначаютсЯ,
привлекая к вопросу,
будоража прелые бульоны,
сверля наитием падшие вагоны
кислорода.
беспокоит эта честь,
отнимает последнее обожание,
прикладывает перо к отверстию,
прижимает отстающее,
придвигает стулья к параболе,
состыковывает заутюженные магнолии.
пропетая десница снимается с якоря,
и полостью сизо прокладывает
рулящие прорехи.
близка уже сложносочиненная закваска,
и плащи с лихвой прячут
огороженные писсуары аппетита.
сквозь сидр грез прикладывается  мудрая степень,
пробирка мнется, заискивает,
опорожняя придуманные колокольчики.
с рупором на вооружении эти
раскосые стеклопады.
в руках скользкая память,
плывет она по пальцам,
как по орлам,
по их притрушенным фитилям.
косо смотрит пурга столешницы,
криво вопит неприкрепленная отдушина.
сквозь дерзкое око взываем мы,
отягощаем нерест калейдоскопа.
мрет первая толика струпьев,
восклицает отпрянувшая минута своеволия.
составляя таблицы,
приступит круп к значку полотера,
приволочет отмершие парадигмы,
иссякая маврами постигнутых догм.
так заряжается бульварная проволока беготни,
так чередуются просеченные паутинки
годовалых обеден.
на самом конце стиха,
в его пьяных дебрях
слепая ваза,
пьяный унитаз,
по-трупному глаголет,
сочленяя последние приставки негодяя.
пришлет он некоторые открытки,
сами собой разумеющиеся в переливах сердец,
отправит некоторые ложбинки,
и в лопухах заскоков провиляет
отмершей задницей головастика,
ковыляя передом невозможной глазницы.