Рыцарь и Лихорадка. В двух частях

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

К аскету-рыцарю пришла подружка,
Из тех, что лишь врагу б и пожелал.
Завидев за окном её оскал,
Он заперся, и мольб впустить не слушал

Той, что в народе кличут Лихорадкой,
Признаться, с ней он знался, но давно!
С тех пор забыл и свары, и вино,
И жизнь свою приваживал к порядку.

Нелёгкая ж стучится в дверь гнилую,
С угроз переходя на горький плач:
«Впусти, любовник! Ангел! Гад! Палач!»
И так - почти полдня напропалую.

Вздыхает сволочь о пирах ушедших,
Прильнуть к нему на грудь мечтает вновь, -
С тем, чтоб опять его кипела кровь,
Но не каких-то пару дней, а вечно!

Тут рыцарю «поджало» до уборной.
Ну, не мочиться ж в жбан… из-под воды.
Клозет же – во дворе, такой беды
Давненько не знавал муж благородный…

Ремень сдавил пузырь, дверь гостья давит
И уверяет, мол, одним глазком
Заклятым насладиться б ей дружком,
И уж тогда она его оставит.

«Не лжёшь?», «Клянусь!», «Но лишь одним глазком!».
«Идёт!». И вот уже открыта дверь,
И Лихорадка, словно дикий зверь
На мягких лапах, входит босиком.

А рыцарь же стремглав несётся в поле
И после, обретя достойный вид,
На лихорадку свысока глядит,
Мол, всё, подруга, нагляделась вволю,

Теперь же с глаз моих быстрей исчезни!»
«Увы, хозяин уж покинут мной».
«Тогда вернись!». «Ты, что! Господь с тобой!
Там без меня – уж целый воз болезней!

Подагра, галльская парша и грыжа,
И слабость пузыря, и жуткий зуд,
Прости, меня чего-то не  влекут.
К тому же, очарован он бесстыжей!

И рано или поздно, но в могилу
Любовницей сведётся куртизан -
Он от бесчисленных душевных ран
Уж, право-то, и дышит через силу…».

«Да, что же за осёл пригрел Путану?!».
«Каноник, -  Лихорадки был ответ. –
Ведь в свете сластолюбца больше нет,
Чем лицемер, затянутый в сутану".

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

… Итак, однажды рыцарю карга -
В народе её кличут Лихорадкой -
Всю правду вылила о жизни гадкой
Святоши, у которого жила…

О, как охоч был ненасытный сыч
До благ мирских, до сундуков тяжёлых,
Дни проводя в безделии весёлом,
Вертя в руках Писанье, словно бич

Над взмыленным безропотным челом
Живого лишь слепою верой стада
В загробные небесные награды,
Что остаются горьким леденцом.

В угодьях сына церкви – кабаны
И куропатки, и в прудах – форели,
Каких, поверь, мы никогда не ели,
А поп будто объелся белены.

Купился твёрдый в вере пастырь-муж
На сладкие суккубовские речи
И утонул в помоях слов беспечно,
Лжец оказался против лжи не дюж…

И шлюха оплела собою дом            
И печень грешника изгрызла молью.
Висит кадило клирика безвольно
На стенке с покосившимся крестом…

И Лихорадка царственно ушла,
Червям живьём добычу предоставив,  –
Ушла к тому, кто кривдой не отравлен, –
Кому свобода терпкая мила.

К тому, кто презирает всякий тлен!
Его же –  в свете сального огарка, –
Обняв за шею, Лихорадка жарко
Целует в синеву бурлящих вен:
               
«С мечом рождённый – вскормлен для борьбы,
В стремленьях своей крови – дик и волен.
Но, кто ты, рыцарь, без сердечной боли!
Без лихорадочной своей судьбы!

Увенчан розами с шипами рок
Идущего в ночи за горизонты, – 
Туда, где стёрты грани. Жив иль мёртв ты, –
Не важно – там, в конце любых дорог!

Тебе и я, и та, что вслед за мной
Придёт в одеждах траурных, желанны, –
Лишь с нами, налегке, ты, рыцарь славный,
Пройдёшь своей дорогой под Луной…».