на крови с молоком

/Но мама говорила, что нельзя
Мне быть ни деревом, ни озером, ни рыбой
максим жегалин/

***
и я представила
твой дом засыпал снег
по самый край
по горлышко лебяжье
и ты внутри не шелохнёшься даже
совсем ещё молочный человек
и знать тебе не надобно того
какие обступают зиму вёсны
ты крошка мук букашка и плевок
из-под чугунной поступи колёсной
потом потом уедешь к братьям гримм
и гимнастёрку тёртую примеришь
и станешь твёрдым схлёбнутым тугим
похожим не на мальчика но зверя
но это после
сказочке блестеть
на белом теле снегом взятой крыши
под половицей перешёпот мыши
с зимой самою на её хвосте

и я поверила в печурку и огонь
и тесное такое задыханье
в неописуемую схлопнутость окон
и кромку льда
на молоке в стакане
не открывай ни голосу ни сну
ещё всего так мало и неправда
ещё живот тебе не полоснул
и не уснул с тобой запанибрата
бродячий дух
и волк ему судья
и мякоти твоей
не тронет пёсье
рычание
и ты такой серьёзный
каким бывает в сумраке дитя

и я поставлю чайник
на печной чугун
и он присвистнет
лебединым носом
под этим снежным
медным купоросом
ты на молочном маковка лугу
и я тебя по слогу сберегу
и обогрею и превозмогу
мышиный строкот
и раскат колёсный

***
/но я хочу к тебе успеть
пока не сеть/

быть беглым гостем в белом шуме
быть белым белым до кости
когда от гула не спасти
бессонной шхуны
из васильковых одеял
и простыней в тугой горошек
в песках зыбучих хлебных крошек
девятый вал

давай не так давай по правде
как в тот набитый кашей год
когда плыл синий кашалот
в молочной пене белых вод
небесный давний

и было вовсе ничего
в скорлупке рисовой родство
о стол долблёной грецкой джонки
крах на изрезанной клеёнке
и торжество

ты был - кузнечик
я - ранетка
мы лето пели и плыла
над нами едкая смола
еловой ветки

и было страшно невзначай
крапива ива иван-чай
и ни серчали и ни ныли
в илу и пыли

мы были были

так и пребудем погостим
у земляничного варенья
в розетке и съестных корений
как на краю стихотворенья
впотьмах виниловых пластин
сухими иглами врастая
в надрезы родовых колец

круг на воде кричит отец
на леске гомонит елец

плавник плавник а не крестец
и в небе длится и не тает
как белый шум китовый ус
и гул медуз

***
тому и быть
того не миновать
что сказано
у самой водной кромки
кувшинки желтороты
и негромки
камыш трескуч
закат солоноват
от капли крови
тычется надрез
слепой в плечо утёса
в чаще цапли
не так ли пел
забродший плёс
не так ли
когда ты уходил
всё дальше в лес
и вылез богом
выскочил как гриб
на всякой ветке
завязался почкой
и всё невыносимей
бился почерк
косматой головою
о лонгрид

теперь такой разбег
о боги боги
что всюду звон
резного хрусталя
богемского фарфора
и шмеля
за стёклами
глухой людской берлоги
и быть бы ей неладной
но давно
не слышно ни кувшинки
ни тычинки
и золото во рту
и золотинки
в остывших пальцах
и безвидно дно

ну так и быть
и будто бы с плеча
стекает море
соль остра стекольна
непоправимо сладка алыча
горяч песок
распашна мукомольня

кому кому
о ком таком по ком
и колокол и колос и колодец

иконописец инок иноходец
и крошка мук
на крови с молоком
условимся навеки о воде
и об утёсе
и лесной звезде

***
и сосен гул и озеро на убыль
у мятлика целованные губы
обветренная кожа у песка
на дне у лодки лютая тоска
и хлюпы хлюпы

от нас всего меж сосен голоса
ссечённая песчаная коса
и долгие глаза на водной кромке
и крынка молока разбита звонко
на небе и безвинна стрекоза

как это было разве что всерьёз
я делалась смолой ты стался плёс
в воде синели спущенные вёсла
за озером коррозили колёса
тончала стёжка выхлопных полос

и мы росли
друг в друга
подоткосны
как сосны
в сосны

***
1
за первым словом отправляйся в лес
оно кипит кипит смолой сосновой
во рту ракиты спит второе слово
и ты ему царевич ахиллес

а у реки темно
а у реки
ещё два слова
– чаянье и чайка
темно и страшно
страшно и печально
отчайся и отчаль и отреки
всё человечье

ветер у щеки
и колосковый ворох
под руками
над пятым словом
вьются мотыльки
шестое
– память

и вот ещё
седьмое слово – свет
заречный комнатушный поселковый
и я держу в ладони это слово
и страх во рту
и под пятой

и смолы
текут
в моём
древесном
рукаве

2
сбрось меня в почтовый ящик
ржавый на ветшалом срубе
о твоей речной подруге
слышал голубь синегрудый
пел шарманщик

перешёптывались ивы
клокотал в стеклянной банке
бражник
кухонные склянки
перестукивались
гляньте-ка
счастливый

никому меня не выдай
ночь в предбаннике
игла
света
на краю стола
и кувшинка
зацвела
миловидно

полно полно
ящик ржав
брёвна высушены
тихо
тонет полночь
во гречихе
ни движенья облепихи
ни шарманки
ни ежа

только ты и на конверте
летний лепет ветерка
ивы голуби не верьте
просто юный просто вертер
и река

3
не всё то соль
не вся та мель
в несытный слог
в сухую плошку
к обеду смоль
ко слову ложка
к лицу шинель

из ничего
ничто и постук
гречишных зёрен
об эмаль
и чайка и печная сталь
и выше сосенного роста
твоя печаль