Сборник Мытари из Погорелова

Глава 1 Жертва.
    

      Что – то недоброе назревало в деревне Погорелово  Ивано – Рязанской области. Тучи чёрные, темней вороньего крыла, нависали над землёй. В изредка распахиваемую щель небесных  штор проникали робкие солнечные лучики и, поиграв с золочёными купалами небольшой церквушки, как мышки в нору, ныряли в мрачные небесные хляби. Сам воздух, сжатый и морозный, казалось, давил на жалкие деревенские избёнки.

             А слухи – тревожные и дьявольские по сути – терзали души верующих прихожан.

             «Церковь –то нашу, тово… рушить зачнут со дня на день…»

Жители недоумевали, куда делся дьякон Нестор, хоть и никудышный, квёлый телом с задиристой бородкой лопатой и с нередким сивушным душком?! Исчез бесследно. На каторгу увезли или расстреляли?!

Евдокия Замарских, староста церковного прихода, женщина грамотная и волевая, почуяв неладное, вовремя спровадила в ночь сына Василия и инока Тимофея, живущего при храме, загрузить на бричку мешки с ценной церковной утварью и намоленными иконами, а после свезти подалее в лес. Закопать. Схорон был известен заранее в укромной балке  разрушенной нежилой деревушки. Далече  от красных изуверов и нехристей… Шёл 1938 год.

          Вечерело, когда груженная мешками бричка и два седока (кучером выступал Василий) втайне от селян и любопытных глаз выдвинулась в путь. Сивый меринок Гаврюшка, косматый кривоногий и низкорослый, но силы недюжинной, споро шёл как – то боком по наезженной колее, кося диковатым глазом. За ними увязалась верная дворняжка Жучка. Бричка, гружённая основательно, ходко скользила по ледяной накатанной  тверди. Иной раз, выбиваясь из глубокой колеи, она скользила в кювет в плотный пласт снега. Тогда  мерин  Гаврюшка вхолостую бил копытами на одном месте, словно плясал чечётку, и легко, чуть не опрокидывая, выхватывал бричку на наезженную дорогу.
 
              - Но – но! Не балуй!

  Упреждал Василий резвого рысака от баловства. Жучка в тон хозяину заливалась звонкой убористой бранью, радостно бросаясь сбоку на коня.

            -Да нишкни ты! Чего расшумелась - не к добру. Не ровен час – увяжется кто следом…

   Утешал любимую псину Василий.

 Чем дальше углублялись в степь, мертвенно – холодную, взъерошенную колючим ветром, тем чаще дорогу преграждали  снеговые куржаки, брошенные через  ледяной наст, словно западни. Причём такие высокие и коварные, что низкорослый мерин утопал в них, бесполезно отбивая копытами свой нескончаемый танец.

 И тогда инок Тимофей и Василий, соскакивали с повозки и, помогая  мерину, упираясь о бричку, ,выталкивали повозку на дорогу.

            Въехали в пристепной лес. Тьма накрыла сразу, как кота мешком.  Умная лошадь шла по наитию, чётко угадывая  более твёрдый, чем в степи, путь. Враз сделалось неуютно и тревожно. Увязавшаяся за повозкой взъерошенная дворняга Жучка  вначале верно следовала сзади, иногда обгоняя или ныряя в боковые сугробы, в конец притомилась, и Василий, жалея, свистнул её на телегу. Он любил и баловал свою питомицу. Надо сказать, любовь была обоюдной. И Жучка всюду следовала, словно оберегая, за хозяином.

С час ехали спокойно, но, когда до намеченной балки и таившегося в ней схорона оставалось совсем немного, мерин забеспокоился, хрипло заржал и ускорил ход, нервно подёргивая телом.

Ночь, чёрную и вязкую, словно кисель, по – зимнему дремотную, вдруг взрезал тоскливый вой. Ему отвечал другой. Истерично залаяла Жучка и прижалась за иноком Тимофеем к Василию.  Небо  сперва не просвечивало, сливаясь с чернотой леса. Вверху бранился, как старый скандальный дед, зимний шквалистый  ветер, шумя высокими ветвями. Сыпал  с дерев, словно ледяной дождь, колючий иней. Постепенно взор пообвык. От белого покрывального настила вдруг стало светло, словно в сумерках. Хотя давила скрипучим стоном – стуком дерев зимняя морозная ночь. Из – за назревающей метели на небе не было ни звёзд, ни месяца.

Инок заученно крестился:

            «Искушения дьявольская. Откуда волки – зима только проклюнулась… Небось, не оголодали ишшо! Осподи, помилуй!»

Василий понужал мерина:

              «Нно, милай! До Устюжанки нядалеча, дотянуть ба, а там отступят окаянныя! Не завяз бы, милок!»

Мерин, чуя опасность, добавил прыти. Только барабанили  копыта о ледяной наст. Веером обдавала седоков колючая снеговая пыль от задеваемых вихляющей повозкой боковых сугробов, обстреливала  окрест. Бричка шла, вихляя от скорости и скользкой дороги. Едва не опрокидывалась.  « Не шали, милай!»

Внезапно, слово россыпи звёзд, замаячили во тьме огни. Зелёные, скачущие. Особо зримые в безмесячную ночь. Хрипя и ускоряясь, Гаврюшка мчал, от страха чуть не опрокидывая бричку. Мужики вооружились топором и палкой, всегда лежащими  наготове в бричке. Из – за пляшущих сквозь ледяную пыль зелёных звёзд можно было понять, что волков было не менее трёх. Они споро обходили скачущую без памяти лошадь с боков, намереваясь в прыжке вонзиться ей в бока. Вначале обречённо скулящая, Жучка от истошного лая чуть ли не охрипла.

        Василий истошно матерился, размахивая топором в разные стороны. Инок вначале тоже кричал и бестолково размахивал палкой, но затем обхватил голову руками и горячечно и многократно начал повторять Иисусову молитву:

                -Осподи Иисусе Христе, сыне Божий! Помилуй нас, грешных!

       Один из волков, поджарый матёрый и крупный, видимо, вожак, в прыжке попытался вонзиться клыками в бок вспотевшей и хрипящей, чуть ли не загнанной лошади. Но промахнулся. От страха, обезумевший Гаврюшка отбросил его по ходу движения мощным копытом. Стая стушевалась, пока вожак, кувыркаясь, приходил в боевую форму.

         И когда во главе с вожаком стая снова стала обходить с боков лошадь, купируя ей путь, инок Тимофей схватил чуть ли не забившуюся Василию под тулуп Жучку и, визжащую, метнул её в бок дороги, далеко в сугруб около ёлок. И сразу же стая метнулась на добычу, оставив несчастную лошадь и истошно кричащих седаков.

         Под захлебнувшийся визг и лай Жучки, вздыбленный сугроб, где началась расправа над несчастной собачонкой, только мелькнул  перед глазами изумлённых седаков. А Гаврюшка уж уходил от преследователей и уносил ездаков от верной смерти навстречу вспыхнувших сквозь поределый лес огням деревушки Устюжанки.
 
         Монах Тимофей слёзно молился, упав прямо в бричке на колени:

           Прости меня, Осподи! Я внял, что жертва Богу- «дух сокрушенный» и молитва, и что « сЕрдца сокрушённого и смиренного ты не презришь»… Но яко ты сам был, Осподи, жертвой  за грехи наши, прими в жертву эту жалкую животинку. Не за жизнь нашу грешную, а за схорон  иконок. До смерти стану молиться за энтот грех.

      Василий от потрясения и мгновенности случившегося лишь горько рыдал.

В  подаренные Жучкой  для спасения минуты, они успели доскакать до деревушки и уже не стали искушать дьявола, а дожидались рассвета среди людей. А лишь едва ободняло (стало рассветать), они добрались до обозначенной балки и спрятали там среди разрушенной  деревни церковную утварь и иконы, захоронив их под камнями и обломками изб до лучших времён.
                Апрель- июнь 2020г. Ханты- Мансийск. Зоська.

Для иллюстрации использована копия от картины Василия Шукшина "Волки".