Три года быть лягушкой...

   Немало загадок скрывает и хорошо знакомая нам волшебная сказка «Царевна-лягушка». Корни её сюжета уходят в глубины веков… Академик Б.А.Рыбаков в своей книге «Язычество древних славян» (с. 596), пишет:
   «Сказка донесла до нас и очень архаичную мифологию, и первичные формы героического эпоса…»
   Однако, по его же словам, «сличение всего сказочного комплекса с русским богатырским былинным эпосом Х – ХIV веков… даёт отрицательный результат: в сказках нет тех исторических лиц, которые отражены в былинах… В сказках нет былинной географии, нет Поля Половецкого, «несметной силушки» татарской, нет самого стольного Киева. Самым главным отличием является почти полное отсутствие в былинах женщин-врагов».
   Кто же эти «враги»?
   Применительно к сказке «Царевна-лягушка» это и Баба-яга, и «бабушка-задворенка», и жены старших братьев. Даже сама Царевна-лягушка связана с Кощеем Бессмертным! Это всё, конечно, не исторические лица, которыми изобилует былинный эпос. Но если в сказке нет «исторических лиц», значит и события, происходящие в ней, не исторические.
   Волшебная сказка – не историческая хроника, не летопись и не былина, она повествует не о том, что «было» как исторический факт, не о том, что происходило и происходит «вовне», а о том, что таится «внутри». В ней есть и «намёк», и нравственный «урок».
   Сказочный мир – это мир не внешний, материальный, а мир внутренний, духовный. Центр внимания любой волшебной сказки – сам ЧЕЛОВЕК. А для пояснения процессов, происходящих в глубинах его существа, сказка пользуется целым набором хорошо всем знакомых слов: «царь», «царство», «мамки-няньки», «клубок», «яйцо», «игла»… Но почти каждое слово в сказке, как и в притче, следует понимать не буквально, а образно.

   Попробуем раскрыть образный мир сказки «Царевна-Лягушка». Её наиболее полный вариант приводит В.П.Аникин в сборнике «Русский фольклор» (М., «Худ. лит-ра», 1985):

   «В старые годы у одного царя было три сына. Вот, когда сыновья стали на возрасте, царь собрал их и говорит:
   – Сынки мои любезные, покуда я ещё не стар, мне охота бы вас женить, посмотреть на ваших деточек, на моих внучат.
   Сыновья отцу отвечают:
   – Так что ж, батюшка, благослови. На ком тебе желательно нас женить?
   – Вот что, сынки, возьмите по стреле, выходите в чистое поле и стреляйте: куда стрелы упадут, там и судьба ваша».

   Многие сказки начинаются с диалога между «царём» и его тремя «сыновьями». Причём, все три «сына» даны нам поначалу как «триединство», которое послушно царской воле.
   Что же это означает? Если под «царём» сказка подразумевает мудрое и зрелое «я» человека (мы говорим: «Без царя в голове», т. е. без мудрого я-сознания), то под тремя царскими «сыновьями» – три дальнейших пути развития этого сознания. Чей путь окажется лучшим, тот и наследует «царство», станет обновлённым, более совершенным, премудрым я-сознанием человека. Выбор пути для каждого из «царевичей» совершенно свободен, их воля ничем не ограничена и «куда стрелы упадут» пока никто не знает…

   «Сыновья поклонились отцу, взяли по стреле, вышли в чисто поле, натянули луки и выстрелили.
   У старшего сына стрела упала на боярский двор, подняла стрелу боярская дочь. У среднего сына упала стрела на широкий купеческий двор, подняла её купеческая дочь.
   А у младшего сына, Ивана-царевича, стрела поднялась и улетела, сам не знает куда. Вот он шёл, шёл, дошёл до болота, видит – сидит лягушка, подхватила его стрелу.
   Иван-царевич говорит ей:
   – Лягушка, лягушка, отдай мою стрелу.
   А лягушка ему отвечает:
   – Возьми меня замуж!
   – Что ты, как я возьму себе в жёны лягушку?
   – Бери – знать, судьба твоя такая».

   Фридель Ленц в своей книге «Образный язык народных сказок» сравнивает сказку с внутренним переживанием, драмой:
   «Каждая сказка похожа на маленькую драму, которая разыгрывается на нашей внутренней сцене».
   Применительно к данному эпизоду можно сказать, что на нашей внутренней сцене появились новые лица – три невесты, три женских образа. Если мужское начало в сказках намекает нам на «царя», на «я-сознание», на ДУХ, то на что намекает женское?
   Конечно, на ДУШУ. Три невесты раскрывают нам её трёхчленную сущность. Во многих сказках мы можем встретить именно «трёх девиц», «трёх сестёр», «трёх царевен»…
   Случайно ли это?
   Нет, в сказке всё не случайно. Ещё Аристотель рассматривал человеческую душу как трёхчленность – оректикон, кинектикон и дианоэтикон. Отсюда – различные жизненные пути и судьбы людей.
   Старшего царевича больше привлекает «боярская дочь». Его стрела (т. е. полёт мысли к своей цели, целеустремлённость) летит «на боярский двор», где живёт в образе его невесты власть, «вес» в обществе, почёт и благополучие во всём.
   Средний брат стремится связать свою судьбу с «купечеством» – с чисто внешним богатством, деньгами, торгом, сделками, расчётами…
   По существу, оба брата выбирают для себя один и тот же мирской, приземлённый образ жизни в котором нет ничего особенного, нет совершенствования и духовного развития. Дальнейшая судьба таких «женихов» и «невест» печальна: царь на них «рассердился и прогнал». Кстати, у них нет имён, настолько они не значительны…
   И только младший царевич носит имя – Иван.
   На Руси это имя появилось с приходом христианства (греч. Иоаннес – «Милость Божья») и вошло в сказочную среду, заменив уже бытовавшие имена третьего, младшего брата – Светозар, Световик, Зорька-богатырь. Появляются новые имена – Иван Зорькин, Иван Сучич, Иван Быкович и, наконец, Иван-царевич.
   Точнее всего по смыслу имя «Иван-царевич» совпадает с прежним именем «Зорька-богатырь», с героем, родившимся ранним утром, на заре. Этот младший брат символизирует восходящее солнце нового дня, новое, более высокое духовное я-сознание. Оно набирает свою силу постепенно, порой долго блуждая и теряясь в самых простых житейских ситуациях…
   Однако, в конце любой сказки Иванушка-дурачок оказывается разумнее, честнее, духовно богаче своих старших братьев. В этом ему помогает ДУША – Василиса Премудрая (Прекрасная), которая тоже идёт по тернистому пути различных испытаний, сменяя различные животные облики …
   Она жаждет соединиться с юным высшим «я», поэтому и говорит Ивану-царевичу: «Возьми меня замуж!»
   Иван смутно понимает, что это его судьба.
   Здесь важно то, что не только в образе «лягушки», мудрая ДУША говорит человеку: «Бери – знать, судьба твоя такая», но и то, что в другом варианте сказки – мудрый ДУХ (царь) также говорит ему: «Бери! Знать, судьба твоя такова». Судьба – это Божья воля.
   Если человек смиряется перед судьбой по пословице: «Не так живи, как хочется, а как Бог велит», – он на верном пути. 

   «Закручинился Иван-царевич. Делать нечего, взял лягушку, принёс домой. Царь сыграл три свадьбы: старшего сына женил на боярской дочери, среднего – на купеческой, а несчастного Ивана-царевича – на лягушке.
   Вот царь позвал сыновей:
   – Хочу посмотреть, которая из ваших жён лучшая рукодельница. Пускай сошьют мне к завтрему по рубашке…»
   «Иван-царевич лёг спать, а лягушка прыгнула на крыльцо, сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась Василисой Премудрой, такой красавицей, что и в сказке не расскажешь.
   Василиса Премудрая ударила в ладоши и крикнула:
   – Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Сшейте мне к утру такую рубашку, какую видела я у моего родного батюшки».

   В сказке не раз будет говориться, что Иван-царевич «закручинился», «голову повесил», а в другом варианте он свою буйну голову повесил даже «ниже плеч…» Под словом «закручинился» здесь, скорее всего, подразумевается «тяжёлая дума» о своей судьбе, которая тянет голову вниз, «ниже плеч». Это и знак сдерживания своего эгоизма, знак смирения – состояния, так необходимого человеку для его духовной эволюции.
   На смену слову «закручинился» затем приходит слово «обрадовался», когда Иван видит чудеса, которые творит его Душа – Василиса Премудрая. Но сам процесс творения он пока понять не в силах… В его радости есть привкус горечи, ведь перед ним – лягушка… Что ж, в народе не случайно говорят: «Не поев горького, не поймёшь и сладкого». 
   Первое чудо – это «рубашка», которая символизирует внешнюю, сверхчувственную оболочку человека, его ауру.
   В сущности, жёнам царевичей предстоит показать «царю» свои ауры, показать, раскрыть возможности своих душевных сил. Уже сам внешний вид и качество этих сияющих аур-рубашек будет говорить об уровне их душевного развития.
   Для того, чтобы Душе подготовиться к такому «показу», Дух (Иван-царевич) должен «спать», т. е. всё, что касается мышления, анализа, расчёта и логики должно на время «уснуть». Не случайно это чудесное и таинственное «шитьё» происходит ночью, когда солнечное по своей природе я-сознание спит, а влияние женских лунных сил максимально активно. Именно в этот час происходит сбрасывание «лягушечьей кожи» и появление подлинного, прекрасного облика души Василисы Премудрой. Эта героиня в другой народной сказке так и названа: «Василиса Прекрасная».
   Имя «Василиса» (греч. «царственная») тоже появилось на Руси с приходом христианства и вместе с именем «Иван» тут же вошло в мирскую и сказочную среду. Но сам образ Василисы-царевны уходит в далёкие языческие времена. 
   В сказке «Морской царь и Василиса Премудрая» (из сборника В.П.Аникина) сама Василиса говорит: «я дочь морского царя…» Видимо, на сюжет этой сказки повлиял греческий миф о Посейдоне (морском боге) у которого была изумительной красоты дочь Ламия. На её красоту обратил внимание сам Зевс… Тогда жена Зевса, Гера в порыве ревности превратила красоту Ламии в безобразие – в женщину с телом змеи… Но Ламия может на короткое время снова возвращать свою красоту.
   Предание о Ламии, как и многие другие греческие мифы, со временем перекочевали в сказки европейских народов, видоизменились, обрели новые черты. Вполне возможно, что Ламия – это наша Василиса Премудрая, способная «оборачиваться» Прекрасной!
   Чья же она дочь?
   В одной из сказок её отец – «купец»… В нашей сказке её «батюшка» прямо не назван, Василиса лишь говорит: «…у моего родного батюшки», но кто же этот «батюшка»?
   По словам самой Василисы, она «дочь морского царя».
   Ошибочно думать, что её отец – Кощей Бессмертный. Он лишь похищает, пленяет девиц, о чём свидетельствуют все сказки с его участием, но у него самого детей нет. Кощей – повелитель преисподней, «кощное - сиречь преисподняя», – пишет Б.А.Рыбаков («Язычество древней Руси», с. 321).  Как же он может породить живое, если сам является владыкой царства мёртвых?
   Когда рассказчица устами Василисы говорит о рубашке, какую она видела у «родного батюшки», то под «батюшкой» она, скорее всего, имеет в виду именно «морского царя» из сказки «Морской царь и Василиса Премудрая». Это «морское царство» не такое мрачное, как кощеево: «там поля, и луга, и рощи зелёные, и солнышко греет», в нём есть жизнь!
   А кто же такие «мамки» и «няньки»? Если Василиса – это ДУША, то они – светлые ЧУВСТВА, которые питают (как «мамки») и опекают (как «няньки») эту ДУШУ, дают ей новые силы, новую светлую энергию. Это они «шьют» ДУШЕ чудесную ауру-рубашку, это она достойна царского праздника!               

   «Старший сын развернул рубашку, царь принял её и сказал:
   – Эту рубашку в чёрной избе носить.
   Средний сын развернул рубашку, царь сказал:
   – В ней только в баню ходить.
   Иван-царевич развернул рубашку, изукрашенную златом-серебром, хитрыми узорами. Царь только взглянул:
   – Ну, вот это рубашка – в праздник её надевать».

   На первый взгляд странно, что рубашка жены старшего сына достойна лишь «чёрной избы». В чёрных избах, которые топились «по-чёрному», где не было дымохода и все стены были черны от копоти, жили крестьяне-бедняки. Боярская дочь жила в «хоромах» и уж никак не могла носить «чёрную» рубашку. Однако, она шьёт именно её и тем самым свидетельствует о внутреннем цвете своей властной, боярской души.
   Рубашка жены среднего сына немного светлее, цвет её – переходный от чёрного к белому – серый. Мы видим уже проблески света в этой «купеческой» рубашке-ауре…
   Наконец, рубашку, достойную «праздника», шьёт лягушка! Но ведь она жила даже не в чёрной избе, а в грязном болоте! Да, конечно, она отталкивает своим внешним обликом, но в то же время и восхищает всех красотой своей души. Вся её аура изукрашена «златом-серебром, хитрыми узорами». Как говорится, «какова пряха – такова и рубаха»!
   В другом варианте этой сказки вместо трёх «рубашек» жёны шьют три «ковра», что не влияет на суть происходящего: ковёр лягушки так же изукрашен «златом-серебром, хитрыми узорами». 
   «Злато-серебро» – это тонкие энергии Солнца и Луны, которыми владеет ДУША –  Василиса Премудрая, а «хитрые узоры» говорят о её посвящении в тайные знания.

   «Царь опять позвал сыновей:
   – Пускай ваши жёны испекут мне к завтрему хлеб. Хочу узнать, которая лучше стряпает.
   Иван-царевич голову повесил, пришёл домой».
   «А те невестки сперва-то смеялись над лягушкой, а теперь послали одну бабушку-задворенку посмотреть, как лягушка будет печь хлеб.
   Лягушка хитра, она это смекнула. Замесила квашню, печь сверху разломала да прямо туда, в дыру, всю квашню и опрокинула. Бабушка-задворенка прибежала к царским невесткам, всё рассказала, и те так же стали делать.
   А лягушка прыгнула на крыльцо, обернулась Василисой Премудрой, ударила в ладоши:
   – Мамки, няньки, собирайтесь, снаряжайтесь! Испеките мне к утру мягкий белый хлеб, какой я у моего батюшки ела».

   Следующее задание – испечь «хлеб» – намекает нам на те душевные энергии, которые питают ДУХ непосредственно, даруя ему новые жизненные силы. Эти силы символически скрыты в мягком белом хлебе из пшеницы, которая, по пословице, «среди злаков царица». Только такой белый хлеб насыщает дух здоровой душевной пищей.
   Но всё душевное богатство этой пищи можно превратить в «горелую грязь», если впустить в душу соблазн и подсмотреть завистливым оком «бабушки-задворенки», как это происходит. Зависть загрязняет душу, и она не в силах дать «мягкий белый хлеб» духу. 

   «Иван-царевич утром проснулся, а уж на столе лежит хлеб, изукрашен разными хитростями: по бокам узоры печатные, сверху города с заставами.
   Иван-царевич обрадовался, завернул хлеб в ширинку, понёс к отцу. А царь в то время принимал хлебы от больших сыновей. Их жёны-то поспускали тесто в печь, как им бабушка-задворенка сказала, и вышла у них одна горелая грязь. Царь принял хлеб от старшего сына, посмотрел и отослал в людскую. Принял от среднего сына и туда же отослал. А как подал Иван-царевич, царь сказал:
   – Вот это хлеб, только в праздник его есть».

   Итак, души, уже проявившие себя как «чёрная» и «серая», могут испечь одну только «горелую грязь». Такую «пищу» царь не приемлет и отсылает её в «людскую», т. е. в помещение для прислуги. Кого же понимать здесь под «прислугой»?
   Если на языке сказки «царь» – духовно сильное «я», то прислуга – мелкие, услужливые «я», духовно слабые люди. Они достойны чёрного и серого хлеба, а царь – белого.
   «Узоры печатные» и «города с заставами» на этом хлебе символизируют созидание, силу и мощь внутреннего духовного мира царя, и Царевны-лягушки.

   «И приказал царь трём своим сыновьям, чтобы завтра явились к нему на пир вместе с жёнами.
   Опять воротился Иван-царевич домой невесел, ниже плеч голову повесил.
   Лягушка по полу скачет:
   – Ква, ква, Иван-царевич, что закручинился? Или услыхал от батюшки слово неприветливое?
   – Лягушка, лягушка, как мне не горевать! Батюшка наказал, чтобы я пришёл с тобой на пир, а как я тебя людям покажу?
   Лягушка отвечает:
   – Не тужи, Иван-царевич, иди на пир один, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром, не пугайся. Спросят тебя, скажи: «Это моя лягушонка в коробчонке едет».
   «Царь с сыновьями, с невестками, с гостями сели за столы дубовые, за скатерти браные – пировать. Вдруг поднялся стук да гром, весь дворец затрясся. Гости напугались, повскакали с мест, а Иван-царевич говорит:
   – Не бойтесь, честные гости: это моя лягушонка в коробчонке приехала.
   Подлетела к царскому крыльцу золочёная карета о шести белых лошадях, и выходит оттуда Василиса Премудрая: на лазоревом платье – частые звёзды, на голове – месяц ясный, такая красавица – ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Берёт она Ивана-царевича за руку и ведёт за столы дубовые, за скатерти браные».

   Приказ царя своим сыновьям явиться на пир «вместе с жёнами» – третье и последнее испытание. Три сына и три жены составляют три пары, каждая из которых представляет собой дальнейший путь развития человека.
   Как они проявят себя на «пиру», у всех на глазах? Каким окажется их истинное лицо? Какое решение примет «царь» (мудрое я-сознание)? Кто его истинный наследник?
   На этом «пиру» (смотре), после открытой демонстрации духовно-душевных качеств каждой пары, уже невозможно ничего утаить. Всё становится явным!
   Царевна-лягушка отправляет Ивана-царевича на пир одного, чтобы ещё раз показать всю душевную серость и духовную нищету его старших «родственников». Они открыто смеются над его душой-лягушкой, не понимая, не чувствуя в глубинах её существа чудесных творческих сил. Они видят одну лишь внешнюю форму и не могут, да и не хотят проникнуть сквозь неё – в само содержание.
   Но вот «поднялся стук да гром, весь дворец затрясся…» Что это? Видимо, сказка хочет намекнуть о выходе на «внутреннюю сцену» более могущественных и властных сил, чем власть самого «царя». Эти силы покровительствуют Василисе Премудрой, возможно, это и Морской царь, и сам бог-громовник Перун! Но ДУХ до последнего не может поверить в божественность своей ДУШИ, скромно называя её «лягушонкой», а золочёную карету – «коробчонкой».
   Лишь когда вся красота ДУШИ явлена миру, когда «частые звёзды» на лазоревом платье и «месяц ясный» на голове (это не украшения, а глубокие символы!) свидетельствуют о её космической природе, лишь тогда и для Ивана-царевича, и для всех окружающих исчезают все сомнения.   

   «Стали гости есть, пить, веселиться. Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила. Закусила лебедем да косточки за правый рукав бросила.
   Жёны больших царевичей увидали её хитрости и давай то же делать.
   Попили, поели, настал черёд плясать. Василиса Премудрая подхватила Ивана-царевича и пошла. Уж она плясала, плясала, вертелась, вертелась – всем на диво. Махнула левым рукавом – вдруг сделалось озеро, махнула правым рукавом – поплыли по озеру белые лебеди. Царь и гости диву дались.
   А старшие невестки пошли плясать: махнули рукавом – только гостей забрызгали, махнули другим – только кости разлетелись, одна кость царю в глаз попала. Царь рассердился и прогнал обеих невесток.
   В ту пору Иван-царевич отлучился потихоньку, побежал домой, нашёл там лягушечью кожу и бросил её в печь, сжёг на огне.
   Василиса Премудрая возвращается домой, хватилась – нет лягушечьей кожи. Села на лавку, запечалилась, приуныла и говорит Ивану-царевичу:
   – Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты ещё только три дня подождал, я бы вечно твоей была. А теперь прощай. Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве, у Кощея Бессмертного…»

   На царском пиру ДУША (Василиса Премудрая) впервые проявляет себя открыто, не таясь. Если раньше она действовала под покровом ночи, усыпив ДУХ (Ивана-царевича), то теперь – в свете дня, когда ДУХ бодрствует и ясно видит её подлинную сущность. Причём это видит не только Иван-царевич, но и царь, и все гости, которые «диву дались». Что же это такое? Это «диво», которое таилось в глубине ночного подсознания, а затем поднялось в дневное сознание и поразило его своими чудесными возможностями!
   Это «диво» – ТВОРЧЕСТВО.
   Но как рассказать об этом таинственном процессе простыми, понятными словами? Здесь тоже не обойтись без символики! И сказка символически описывает творческий процесс, используя элементы древнего обряда.
   Вот что пишет Б.А. Рыбаков в своей книге «Язычество древней Руси» (с. 695): «Размахивание рукавами, разбрасывание положенных туда лебединых косточек и разбрызгивание вина было обрядовым действом, а необычная пляска – танцем в честь бога растительности Переплута и орошающих эту растительность вил-русалок».
   Этот весенний обрядовый танец был широко известен на Руси в крестьянской среде. Однако, перед нами не простая крестьянка, а сказочная Царевна, Василиса Премудрая (ДУША), посвящённая в тайны природы… Мы видим, что ей подвластны стихии воды (озеро) и воздуха (лебеди), она повелевает ими в своём танце. «Озеро», которое творит Василиса – это маленькое море (не будем забывать, что она дочь Морского царя), это её душевная стихия. «Лебеди», очищающие своим полётом всё вокруг, поднимают её душу до небесных высот. На глазах у всех она творит «озеро лебедей», раскрывая тем самым свой прекрасный душевный мир, стремящийся ввысь, к ДУХУ…
   Чем же отвечают на это другие души – «старшие невестки»? Их танцы – жалкая подделка под танец Василисы, фальшивка, пустота в которой нет жизни. В дальнейшем этот приём слепого, бездушного копирования мы встретим в «яйце» Кощея – в нём тоже нет жизни.
   Теперь царь окончательно отвергает обе старшие пары как своих наследников, воочию (на своём собственном глазу!) убедившись в их явном невежестве, глупости и порочности. Кто же тогда его истинный наследник? Младший сын – Иван-царевич!
   Казалось бы, всё ясно, сказка окончена.
   Иван видит перед собой прекрасную юную ДУШУ, готовую соединиться с ним окончательно и наследовать «царство». Чего же ещё? Почему он «побежал домой» и «сжёг на огне» лягушечью кожу? Как он узнал, что она существует? Ведь он ни разу её не видел, он спал, когда Василиса её сбрасывала!
   Образ личины («кожи», «шкуры», пугающего и страшного внешнего облика) в других сказках рассыпается, теряет свою колдовскую силу именно в момент «сбрасывания». Так происходит и в сказке «Аленький цветочек», и в сказках братьев Гримм («Ганс мой Ёж», «Ослик», «Король-лягушонок», «Белоснежка и Алоцветик»), и в бирманской сказке «Принцесса-лягушка». Иногда для окончательной победы над злыми чарами, эти ужасные животные оболочки сжигаются в огне. Свет побеждает тьму, все торжествуют!
   Но в нашей сказке сам факт сжигания «кожи» вызывает горестный укор Василисы: «Ах… что же ты наделал! Если бы ты ещё только три дня подождал…» Три дня!
   Иван-царевич не может поверить, что его «лягушка» это и есть Василиса Премудрая… Он бежит проверить – а вдруг всё это обман, лягушка по-прежнему сидит дома, а перед ним всего лишь наваждение, дивный сон?
   Увидев лягушечью кожу, он понимает, что это не сон и бросает кожу «в печь», в очистительный огонь своего сердца. Но торопливость и неверие Ивана-царевича возвращают всё обратно, ибо время ещё не пришло, трёхлетний цикл не закончен, осталось ещё три дня… Нарушение этого цикла приводит к новому животному облику – Василиса оборачивается «серой кукушкой», улетает «за тридевять земель» и над ней начинает властвовать новое действующее лицо – Кощей Бессмертный.

   «Иван-царевич поплакал, поплакал, поклонился на четыре стороны и пошёл куда глаза глядят – искать жену, Василису Премудрую. Шёл он близко ли, далёко ли, долго ли, коротко ли, сапоги проносил, кафтан истёр, шапчонку дождик иссёк. Попадается ему навстречу старый старичок.
   – Здравствуй, добрый молодец! Что ищешь, куда путь держишь?
   Иван-царевич рассказал ему про своё несчастье. Старый старичок говорит ему:
   – Эх, Иван-царевич, зачем ты лягушечью кожу спалил? Не ты её надел, не тебе её было снимать. Василиса Премудрая хитрей, мудреней своего отца уродилась. Он за то осерчал на неё и велел ей три года быть лягушкой. Ну, делать нечего, вот тебе клубок: куда он покатится, туда и ты ступай за ним смело.
   Иван-царевич поблагодарил старого старичка и пошёл за клубочком. Клубок катится, он за ним идёт».

   Сказка продолжается! Теперь Ивану-царевичу предстоит испытать свою преданность и верность Василисе Премудрой, не свернуть с трудной дороги, найти главное зло – Кощея и победить в его облике саму смерть.
   Перед Иваном открыты все пути, все четыре стороны света, он им «поклонился», т. е. снова проявил кротость и смирение. Эти качества приводят его к «старому старичку» – глубокой мудрости, которой ему так не хватает. Клубок, который ведёт его дальше, символизирует развёртывание нити этой мудрости. Он идёт за ней…

   «В чистом поле попадается ему медведь. Иван-царевич нацелился, хочет убить зверя. А медведь говорит ему человеческим голосом:
   – Не бей меня, Иван-царевич, когда-нибудь тебе пригожусь.
   Иван-царевич пожалел медведя, не стал его стрелять, пошёл дальше. Глядь. летит над ним селезень. Он нацелился, а селезень говорит ему человеческим голосом:
   – Не бей меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.
   Он пожалел селезня и пошёл дальше. Бежит косой заяц. Иван-царевич опять спохватился, хочет в него стрелять, а заяц говорит человеческим голосом:
   – Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.
   Пожалел он зайца, пошёл дальше. Подходит к синему морю и видит: на берегу, на песке, лежит щука, едва дышит и говорит ему:
   – Ах, Иван-царевич, пожалей меня, брось в синее море!
   Он бросил щуку в море, пошёл дальше берегом. Долго ли, коротко ли, прикатился клубочек к лесу».

   Медведь – первый зверь, которого встречает Иван-царевич. Здесь он символизирует СИЛУ ВОЛИ, которую не следует «убивать», а напротив, сделать своим помощником. Медведь, вырывающий дуб, напоминает и образ могучего бога Велеса, и образы могучих русских богатырей (Дуб-Дубовик, Верни-Дуб, Дубодёр) из сказок «О трёх царствах».
   Селезень – это ДУХОВНО-НЕБЕСНЫЕ ПОМЫСЛЫ, которые помогут Ивану-царевичу расправиться с «уткой» – негативными, лживыми и пустыми помыслами.
   Заяц – это СКОРОСТЬ ПОЗИТИВНОЙ МЫСЛИ, которая, став добрым помощником, опережает и разрушает злые, негативные помышления.
   Щука – образ ИНТУИЦИИ. Это она извлекает из глубин подсознания (синее море) в ясный свет сознания «яйцо» Кощея, раскрывая всю его злую, тёмную сущность.
   Примечательно, что все эти животные говорят «человеческим голосом». Если в сказке звери начали «говорить» – это намёк на их вхождение, погружение в сознание человека. Все инстинкты, свойства и качества, которые таились прежде в бессловесной животной природе, теперь «заговорили», т. е. стали понятны человеку, стали его достоянием. Так, например, произошло с СИЛОЙ ВОЛИ Ивана-царевича. Добрый помощник (медведь) теперь живёт в нём самом, и они ВМЕСТЕ выворачивают с корнем могучий дуб!

   «Там стоит избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается.
   – Избушка, избушка, стань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, ко мне передом.
   Избушка повернулась к нему передом, к лесу задом. Иван-царевич взошёл в неё и видит: на печи, на девятом кирпиче лежит баба-яга костяная нога, зубы – на полке, а нос в потолок врос.
   – Зачем, добрый молодец, ко мне пожаловал? – говорит ему баба-яга. – Дело пытаешь или от дела лытаешь?
   Иван-царевич ей отвечает:
   – Ах ты, старая хрычовка, ты бы меня прежде напоила, накормила, в бане выпарила, тогда бы и спрашивала.
   Баба-яга его в бане выпарила, напоила, накормила, в постель уложила, и Иван-царевич рассказал ей, что ищет свою жену, Василису Премудрую.
   – Знаю, знаю, – говорит ему баба-яга, – твоя жена теперь у Кощея Бессмертного. Трудно её будет достать, нелегко с Кощеем сладить: его смерть на конце иглы, та игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, тот заяц сидит в каменном сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и тот дуб Кощей Бессмертный, как свой глаз, бережёт». 

   Клубочек (нить мудрости) приводит Ивана-царевича к избушке бабы-яги. Наступает очень важное событие – переход героя в иной мир, который в этом контексте называется «тридесятое государство». Путь к нему лежит через «тридевять земель», которые уже пройдены и осталось самое трудное – войти в царство Кощея, в царство мёртвых, в саму преисподнюю… Для этого нужно пройти строго определённый ритуал.
   Избушка бабы-яги стоит на грани двух миров и символизирует «гроб», в котором лежит «покойник» – сама баба-яга. Вопросы, которые она задаёт герою в своей «избушке» и здесь, и во всех других сказочных вариантах, сводятся к одному: «Ты в самом деле готов?» Ведь Ивану-царевичу предстоит вырвать жало смерти (иглу) из своего собственного сердца, а для этого нужно пройти через смерть. Кощей бессмертен до той поры, пока ДУХ человека не одержал над ним победу в самом себе.
   Именно «Кощей», т. е. всё негативное, грешное в человеке, держит в своём плену Василису Премудрую – юную, светлую, прекрасную ДУШУ, которую Иван-царевич так настойчиво «ищет». Чтобы окончательно соединиться со своей «женой», ему необходимо победить в себе греховного «кощея» и духовно преобразиться.
   Иван-царевич смело проходит весь похоронный ритуал (омовение, еда, питьё) и погружается в состояние, напоминающее, говоря современным языком, «клиническую смерть». Теперь он и его добрые помощники сталкиваются лицом к лицу с кощеевым злом – потусторонними бесовскими наваждениями – дубом, сундуком, зайцем, уткой, яйцом, иглой…

   «Иван-царевич у бабы-яги переночевал, и на утро она ему указала, где растёт высокий дуб. Долго ли, коротко ли, дошёл туда Иван-царевич, видит: стоит, шумит высокий дуб, на нём каменный сундук, а достать его трудно.
   Вдруг, откуда ни взялся, прибежал медведь и выворотил дуб с корнем. Сундук упал и разбился. Из сундука выскочил заяц – и наутёк во всю прыть. А за ним другой заяц гонится, нагнал и в клочки разорвал. А из зайца вылетела утка, поднялась высоко, под самое небо. Глядь, на неё селезень кинулся, как ударит её – утка яйцо выронила, упало яйцо в синее море…
   Тут Иван-царевич залился горькими слезами – где же в море яйцо найти!.. Вдруг подплывает к берегу щука и держит яйцо в зубах. Иван-царевич разбил яйцо, достал иголку и давай у него конец ломать. Он ломает, а Кощей Бессмертный бьётся, мечется».

   Дуб в славянской мифологии – священное дерево, под ним приносили жертвы Перуну. Он растёт и на острове Буяне, и «у лукоморья», на его стволе «златая цепь», а на его ветвях сидит и русалка, и былинный Соловей-разбойник, которого поражает стрелой Илья Муромец... А в сказке «Правда и кривда» говорится: «…начали под тот дуб слетаться со всех сторон бесы». На высоком дубу висит и «каменный сундук» Кощея Бессмертного.
   Сказка говорит нам: достать его «трудно», тем более, что этот дуб Кощей «как свой глаз, бережёт». Очевидно, Кощей надеется на священный трепет и страх при одном только взгляде на это дерево Перуна, срубать которое, а тем более выворачивать с корнем всегда строго запрещалось. Но Иван-царевич видит, что перед ним именно бесовское, «кощеево» дерево – символ грехов, пороков и лжи. Этот «ложный» дуб он выворачивает с корнем своей СИЛОЙ ВОЛИ, в которой живёт могучая сила медведя – его доброго помощника.
   «Каменный сундук» разбивается при падении, он непрочен, как всякая ложь. Из него выскакивает «заяц» – трусость и злые помышления. Но заяц-помощник (добрые, светлые помышления) разрывает его «в клочки». Вылетающая из него «утка» – символ пустых помыслов и мечтаний о земном, гибнет от «селезня» – высоких духовных устремлений к небесному.
   Из утки выпадает «яйцо» (последняя оболочка, скрывающая кощееву смерть) и погружается в «синее море» (сферу чувств). Здесь оно теряется…
   Впервые Иван-царевич не просто «закручинился», а «залился горькими слезами»! Перед ним – целое море чувств! Как найти в его глубинах маленькое «яйцо»? К тому же, он сам и волнует это море своими горькими слезами отчаяния…
   Значит, надо прежде всего успокоиться, а затем погрузиться своим духом (как это делает щука, погружаясь в воду) в глубины чувств, в подсознание… Щука-помощник знает всё о подводном (чувственном) мире. «Не учи щуку плавать», – говорит пословица. Зубы щуки, по древним поверьям, служили оберегом от порчи и болезней, отпугивали нечистую силу. Не случайно именно в щучьих зубах оказывается «яйцо» Кощея!
   И вот оно уже на «берегу» – в ясном свете сознания. Иван-царевич разбивает «яйцо», т. е. проникает в его сущность. Что же он видит?
   Вместо жизни, зародыша всего сущего на земле, которое символизирует настоящее ЯЙЦО, перед ним жалкая фальшивка, лже-яйцо, в пустоте которого таится игла, причиняющая боль всему живому. На её остром  кончике – смерть.
   Этот маленький «кончик» и есть конечная цель всего долгого пути! Он почти невидим, и в то же время огромен по своему значению, ведь сломав его, человек побеждает самого Кощея Бессмертного! Жизнь не может продолжиться, если не будет побеждена смерть.

   «Сколько ни бился, ни метался Кощей – сломал Иван-царевич у иглы конец, пришлось Кощею помереть.
   Иван-царевич пошёл в Кощеевы палаты белокаменные. Выбежала к нему Василиса Премудрая, поцеловала его в сахарные уста. Иван-царевич с Василисой Премудрой воротились домой и жили долго и счастливо до глубокой старости».

   Радостное воссоединение ДУХА с ДУШОЙ происходит уже в обновлённом человеке.   Всё старое, ветхое, греховное побеждено, сброшено окончательно, как лягушечья кожа.

   «Три года быть лягушкой» – уж не намёк ли это на три года земной жизни Христа – от Крещения до Вознесения? Каково было Богу принимать человеческий облик и жить на грешной земле? И каково было Василисе Премудрой принимать облик лягушки и жить в болоте? Разве не «болото» наша земная греховная жизнь?
   Подумаем об этом…