10. Отыгрываться грех на юных девах!

  (предыдущий фрагмент главы из тома «Генриетта», роман «Миледи и все, все, все»
    http://stihi.ru/2020/06/22/2176  «9. Страсть выше всех спасательных метаний».

...Себя в грудь стукнув слабым кулаком,
больной спросил:  – К каким попал я шельмам?!
   Чего дождусь, ведя счёт прегрешеньям,
   я в нашем танце судеб при плохом
   раскладе? Чем манило вас решенье?
   Да разрази меня – дебила – гром,
   чтоб возле вас познать бы воскресенье!..
   Видать, что   вам   обязан был спасеньем 
   Эрнандо МолинА. Не слаб я зреньем,
   но, верно, обескровлен был врагом –
   козлом, что взял меня своим везеньем,
   толкая на тот свет своим послом.

   Жизнь возвратили вы каким мне зельем?!
   Я где лежу? Каким, узнать бы, злом
    похищен у меня пакет с письмом! –
своим бессильем гость был уязвлён.
Принцесса протянула с омерзеньем
ему пакет: – Прошу простить за звон
   бестактности, за мой прокол со зреньем.
   Лежали без гербов вы и знамён.

   Откуда   знать   нам – с женским подозреньем:
   мессия вы иль просто охламон?!
– Я с вашего, мадам, соизволенья –
   маркиз и титул мой не умалён!

– Надеюсь, оклемавшись, не в обиде
  вы на меня, что я во вскрытом виде
  нашла письмо? Коль есть такой изъян,
  пакет предназначался явно вам,
  Эрнандо Молина.                – Маркиз Валенса.
  Могли б определить вы по кровям.
– Да, кровь у вас   обильно   шла из ран.
  Кто с вами был так груб, я ни бельмеса.

– В ряду извечных жертв я – ветеран.
  Привет мой вашим алчным матерям,
  чьи дети явно общего замеса:
  в привязке к монастырским конурам,

  вы не скромнее ждавших нас у леса.
– Мерси, что вы не жертва энуреза!
   Считайте, мы в расчёте по нулям.
   В постели лёжа – бок у вас порезан –
   дерзить со мной – наполовину срам! –
в глазах маркиза дрянь (не мать Тереза),
принцесса всё ж не корчилась от стресса:
– Предвзятостью   достали   вы! Ну, прям
   всезнайка кафедрального замеса!
– Подкладку распороть сочли уместным!

  Такая любознательность к нутрам
   чужих камзолов  –  мерзость,   в самом деле! –
держал в себе гость ярость на пределе. –
  Вы склонны к мародёрству по утрам?!
– Мы ради   перевязки   вас раздели.

   Печётесь о письме, как неврастеник!
   Да ваш камзол открыт был всем ветрам!
   Со строк летели буковки к кудрям
   на тёпленьком – как есть, на вынос – теле!

Маркиз был слаб, но вылез из постели.
С гарантией любого вида драм
глаза мужчины   гневом   заблестели:
– И вы, мадам, прочли – что за бедлам! –

   всё, что не предназначено в нём вам?!
   Но в чём же заключалась доблесть цели?!
   В пристрастии к вещам и хреновням?!
– Отыгрываться грех на юных девах!
– Ловлю пик гнева в циклах понедельных.
   Претензии же шлю конкретно вам!
   При выборе решений безраздельных
   вас мародёром сделала власть денег?

– Приравнивая трупы к головням,
   кто ж ведал, что вернётся речь... дровам,
   когда стал трупом каждый ваш подельник?!
   Я – не    мадам,    любезный неврастеник.
   Мадемуазель. Хозяйка тем дарам,
   что милому дарю не ради денег.

   Теперь о вас: вы с того   света    впрямь
   изъяты Генриеттою Французской!
– Я думал, монастырской карапузкой.
  Пардон, не   дрянь   вы. Но   письмо  – не хлам!

  Что ж,  к вашему высочеству не хам
  какой-то обращается! Я спуску
  за мародёрство ваше вам не дам!
  Из губ своих не делайте зря гузку.
  Не бойтесь, дам не бью я по мордам!
  И вас не стану тискать, как игрушку.
  Моя вас не уколет борода…
– Во мне   беду   узрели, или мушку?
  Я –  рок   ваш! Открывайте воротА!
– Пить кровь с моею слабостью вприкуску
  сейчас уже не   вам!   А вот тогда,
  когда ходить вдоль смерти было узко,
  я лёг, как для стервятника кормушка!
  Кто шарит и таскает? Потаскушка?
  …Быть можно любопытной. Это да.

  Мне тоже любознательность понятна.
  Вы возрастом незрелы – мелкота.
  Но разве шарить для принцесс повадно?!
   Вас раскусить не враз сумел, гадал…

Принцесса – в правоте своей горда –
парируя порою беспощадно,
по дням взрослела, а не по годам:
азы  сыр-бора впитывая жадно,
расширила свой гнев. А уж   глаза-то!..
– Как трудно угодить злым господам!
    Свою обиду выскажу я сжато.
    Вы мыслите не слишком ли предвзято?
    Больной, за вами смерть шла по пятам!

    Не с вами же готовится к   войне   мне?!
    Вам противопоказан пик волнений,
    а вы так напрягаете гортань!
    К чему сейчас борьба за право мнений,
    за право отдавать упрямству дань?!

    Как лещ на льду вы дышите. Чревато!..
Больному бы смолчать без вариантов.
В тот миг он, возложив на «жабры» длань,
вояж припомнил в Пуату, в Бретань –
владения суровых протестантов.
В обширных тех краях, куда ни глянь,

себе с открытым собственным забралом
воинственных сторонников   набрал   он.
Центральных и восточных баз страны
не множил он от южной стороны,
но, как ни у кого, в нём был неистов
настрой – ослабить Францию папистов.

Всегда де Молина бывал суров:
со слабостями в детстве смог проститься.
Звериной дисциплине он с основ
придал весь ряд кровавых инвестиций:
от розог до палаческих традиций.

В помощниках он видел мудрых сов,
иль помесь волка лютого с лисицей.
Приоры посещаемых провинций
магистру подчинялись с полуслов.
Грэнд Мастер в очень жёсткой рукавице
держал весь сноп отборных колосков,
то бишь своих послушных офицеров.
Взрастить мог и крапиву, и люцерну.
Знал силу их натур и знал им цену.

Сейчас он, как головку чеснока,
вкушал натуру жгучей Генриетты,
папашины в ней вычислив приметы.
На юную принцессу свысока
взирать не захотел он по причине,
что тут в монастыре его лечили,

а главное, теперь он возлагал
надежды на неё, пусть не активно,
но выгоду узрев интуитивно.
Отцовский тут   задел  –  основа скал…
…Принцесса показала вновь оскал:

– Кто тут сильней, вопрос пока что спорный.
  Оставьте неуместный тон ваш вздорный!
  Вас    вообще   никто не грабил: шпоры
  серебряные, золото – при вас.
  Бывает всё обходится без бойни,
  но до белья ограбят, не кривясь…
  Хотя… при вас нет ни коня, ни пони…

  Письмо и перстень целы, а препоны
  никто в монастыре вам не чинит
   и вам тут никого не очернить…
Принцесса призадумалась, припомнив
письма повествовательную нить.
Субиз усвоил все уроки, кроме
того, как  им папистов приструнить.

Ла Рош-Гюйон, что в Лувре бдит при троне,
помочь бессилен, хоть и эрудит.
Таиться в стороне – не стоит крови?
Всегда Лувр актуальнее, чем скит,
но в Лувре и   прелат   отнюдь не спит.

Принц сетовал, что всех французских терний
не избежать, как тех хитросплетений,
что внёс де Ришелье со всех сторон.
Людовик, мол, отнюдь не отстранён
от Ла-Рошели в мыслях. Факт измены
озвучен кардиналом откровенно.

В Париже бьют тревогу, не ровён
час, Ла-Рошель восстанет беспримерно!
Уж коль очаг войны не устранён,
король велит усилить непременно
пред Ла-Рошелью весь укрепрайон.

Всё даст, чтоб ларошельцам стало скверно
от мыслей про измену. Не про дом.
И вот тогда… в дерьме – весь план… пардон…
встаёт пред протестантами проблема:
коль всё пойдёт по воле суверена,
создать анклав свой –   мыслимая   ль тема?!

В письме ничем таким не окрылён,
Субиз писал в нём, что Ла Рош-Гюйон
от герцога узнал, от Бекингема,
что принцу Карлу прочат с двух сторон

в невесты аж испанскую инфанту.
Кому теперь потрафить может Фатум –
загадка для ближайших же времён.
Мятежный дух любя сильней знамён,
подполье не считая вороватым,
Субиз   своё  б вознёс из всех имён.

Взывая к адресату экспрессивно,
Субиз просил употребить все силы
на то, чтоб провоцировать отказ
Мадрида от союза всякий раз,

когда Карл будет свататься с поклоном.
Пока что Бекингем рад и беконом,
и флотом, и десантом слать привет
соседям-протестантам. Паритет
с Парижем нынче выглядит исконным.
В Мадриде же – от каждой твари вред.
Не брезгуют в Мадриде Альбионом.
Мадрид и Лондон дразнят беспокойным
вновь сводничеством мир. Чёрт с ним, с беконом!

Найдут ли под ногами братья твердь?!
Навек забыть бы вражьих партий бред!
А коль союз испанцев с Альбионом
злосчастно состоится, то уроном
для Ла-Рошели станет среди бед
наложенный на герцога запрет
(католиками ярого Мадрида) –
по ларошельским плакаться молитвам.
Тогда-то и   пропасть   им, самобытным!..

…Принцесса, не дерзка, зато вредна,
глазами повела в задоре на
заветный перстень, вновь давя на совесть.
– …Мой перстень? У меня их до хрена! –
тревожно зыркнул вниз де Молина. –
  Рассчитывал я зря, – он внёс суровость, –
  на вашу в этом неосведомлённость.
  Излишни вопли ночи, сопли дня,

  но раз уж так вы сами захотели…
  Сейчас увижу я, на сколь бледна
  бывает кожа у принцесс на теле.
  Охота в омут сунуться до дна?!
  Да знаете ли вы, кто я на деле?!
– Я знаю,   как   мне мыслить и о ком.
   Ваш Орден Молчаливых мне знаком,
   но только понаслышке, – гостя быстро
принцесса осадила языком. –
   Ужель сподобил Бог узреть магистра
   таинственного ордена, грехом
   которого стал зов вершить убийства!

– Чего это  смеётесь  вы? Ужель
  нет вовсе  страха  в вас, мадемуазель?
– Магистр! Угрожать сейчас нелепо.
  Вы тут один. Кому искать вас слепо?!
  И   время    против вас сейчас, и   небо,
  и   вы   слабей физически тех мух,
  которые составили вам круг.

  Испейте-ка куриного бульона
  во славу сил Людовика Бурбона,
  чтоб заново осмыслить мир вокруг.
  Когда ж отступят слабость и недуг,
  вы будете, поди, мне благодарны
  как доброй героине вашей драмы.

– Вы – дерзкая натура и хлопот
  со мной не оберётесь… кровь и пот…
  но в здравости ума вам не откажешь.
  Командуйте: «Пей с ложки и  –  быка   съешь,
  когда выздоровление придёт»!

– Когда оно придёт, я буду рада…
  Ещё раз покормлю вас перед сном.
– Зачем вы возвратили мне письмо?
  На вашем месте я отдал бы брату.

  Он, кардинал и вы... – триумвирату
  такому был бы я не удивлён.
  Ум тонкий не для девушек-гулён.
  Да, в ваши годы сколько бы раз кряду

  себя мог проявить безумцем я!
  Но, рассуждая и ваш ум ценя,
  могу знать  цели   маленькой богини?
  Чего-то вы хотите от меня,
  чего вам не способны дать другие.

– Вы правы. Мой Арман Ла Рош-Гюйон
  застрял в ужасно сложной переделке.
  Замешан всюду, виноват кругом.
  Измена государству! Но, как белке,

  не век ему крутиться:  эшафот
  грозит дурашке безутешно – вот,
  что, собственно, хотела   рассказать  я,
  чтобы Армана выторговать жадно.

  Армана полюбив, не премину
  я быть с ним в жизни праздной и непраздной.
  Сейчас он в Ла-Рошели и ему
  Париж стал запрещён под страхом казни.

  Семья моя злословила, бранясь.
  Людовику и матери про нас
  донос, поди, в таком был пошлом виде,
  что сослана была сюда в Прованс
  я в монастырь. Меня возненавидел

  родной мой брат за то, что я проста,
  но в то же время склонна и к обману.
  Луи смекнул, что  вряд ли б обуздал
  стремление моё сбежать к Арману.
  А монастырь отнюдь не пропуск в даль.
  Сбежать отсюда мне не по карману.
  Притом что брат не выставил охрану,
  мне план побега кровь не возбуждал.
  Тупик отяготил на сердце рану.
– Но вашему высочеству помалу

  тут не   смягчить  своей проблемой крыс…
– Вы тоже как-то связаны, маркиз,
  с особым положеньем Ла-Рошели.
  Но если в ней Арман  д’ Эгмон – мой приз,
  то   вы-то   отчего так помрачнели?!

– Наш Орден сотни лет ведёт борьбу
  за святость, чистоту всей Божьей веры.
  Людей видали многих мы в гробу,
  но мы – душ человечьих инженеры.

  Врагом заклятым будет Ватикан
  для нас, пока его не одолеем.
  Полил я кровью на кровати ткань.
  Глядишь, из-за папистов околею.

  Но я – лишь незначительный этап
  в истории сражения за веру.
  А Ла-Рошель – наш самый крупный штаб
  во Франции, где папскую всю скверну

  мы вычистим. А как – известно  МНЕ!
  Устроить Божье царство на земле
  сам для себя стремится    Ватикан   лишь,
  решив, что преуспеет. Божья кара ж

  настигнет узурпаторов, когда
  наш Орден и вся праведная паства
  орудьем станут Божьего суда.
  Жить не по Божьим правилам опасно!
  Рассказываю это вам, чтоб ясно
  вам было, что скакать туда-сюда

  кому-то – это против Божьих правил.
– Граф, если что, пробьётся и без драк.
  Себе он на уме. Да, не простак.
– Коль граф ваш – воск, то я б его не плавил…
  Вдруг  сам   он сдаст позиции за так?
– Не вешайте на графа всех собак!
– Он  сам,   зайдя в любые дебри лает.
– Ла Рош-Гюйон – граф гордый, не слабак.

  Опасностями он пренебрегает
  иль рядом балансирует на грани.
  Маркиз, во власти вашей сделать так,
  чтоб граф без отступных и покаяний

  не стал бы фигурантом вообще
  судебных разбирательств и горшей
  потом ему не стало бы, чем ныне.
  Пусть все его подельщики чумные

  мечтают до  конца  нести свой крест,
  но графу не грозит пусть впредь арест.
– Меня вы удивили. Что-то есть
  в вас этакое, что даёт мне право
  пред Богом помогать вам вне Устава.

– Яд ли в корзине, шило ли в мешке –
  всё в ход пускайте! Есть сквитаться с кем!
  Пусть будет полутайная расправа.
– Я силой обладаю тайной, но
  в корзине не   сижу,  латая дно.

  Уж если оседлавший службу браво
  и рвущий всех врагов на лоскуты
  д’Эгмон способен нынче мыслить здраво,
  открою графу я тайник в пути.

  Спасителен, что слева ход, что справа.
  Надеюсь, что Арман ваш – не раззява.
– С волками волком стать, как ни крути.
  Врагов у графа много, но красава
  он, даже ставши волком во плоти.

– Врагов   отвадим,   ад их поглоти!..
  А я – такой, как есть, не перекрашен.
  Не   ангел   я, не в ангела и ряжен.
  За мной жестоких   дел   есть ассорти.

  А вам… больной иль здравый… я не страшен?
  Во тьме   умею   затыкать я рты…
– Не побоюсь ночной я темноты!
  Всё сделаю, чтоб вылечить вас раньше,
  в сиделках оставаясь не от блажи!..

  Пусть  даже   спиногрыз    вы, пусть Нарцисс!
  Пусть даже это всё вас найду в вас дважды!
  Я вас спасу – спасенье лишь найдись
  без тех, что были тут, без дур надысь!

  Вы ослабели не до дурноты?
  Надеюсь, вы взглянули (не однажды)
  без   мысли,  что спасу, вам честь отдавши?!
– Давно я выше этакой продажи.
  Я с истиной земной давно на «ты».

  Без глаз моих все   слепы,  как кроты!
– Маркиз, я верю,   убедилась   даже:
  вы благородны!                – Но без променажа
  кое-куда мне через день – кранты.

– Надеюсь, от Прованса до Ла-Манша
  теперь у нас во всём навек лады?
– Наивность импонирует мне ваша,
  пусть я и вижу,  как  вы молоды.
– Я по годам – наивная милаша,

  но внешне дамам   роковым   сродни.
– Согласен я, пока мы тут одни,
  вас в  том  я убеждать, красой заряжен,
  чтоб становились вы ещё бы краше.

– Зачем, маркиз, моя вам красота?
– Не то чтобы я   губы   раскатал,
  но, всё-таки, на вас имею виды –
  те некие, что чести не в обиду.

  Вы скованны, нет к жизни аппетиту.
  В политике я вас бы расковал.
– В политику хочу!                – Кто ж  запретит-то?..
– Кортеж величиною с караван

  мне б в Англию – спрошу про власть, про  быт  там.
– С расчётом не на худшую планиду,
  нос по ветру держу я не для виду,
  а значит, доверяю   носом   вам.

  Хоть вы и католичка, но словам
  моим внимали, истину  ценя    в них.
  Вы будете полезными вновь нам,
  как только обретёте должный навык…

                (продолжение в http://stihi.ru/2020/06/28/6049)