По следам Хомы Брута повесть

                По следам Хомы Брута*

                Глава первая
                Знакомство
Слышалось протяжное поскрипывание рессор. Бричка, мерно покачиваясь из стороны в сторону, катилась прочь. Далеко-далеко позади остался Киев и хутора. Местность, по большей части холмистая, выделялась своеобразием рельефа - издали хутора в украинской степи казались темнеющими островками.
Легкая пелена тумана стелилась над влажной землей. Сыпал мелкий, густой дождик. Низко нависшие облака лениво плыли на северо-восток. Бричка, ведомая впряженной в нее лошадью, хлюпая, скользила по узкой утопающей в грязной жиже дороге.
На облучке возничий, ссутулившись под сермяжиной, тянул заунывную песню, перемежая ее только ему понятным бормотанием.
Из крытой мелко дрожащей брички выглянул барин. Оглядевшись, он залюбовался ясно разгорающимся закатом и невзначай потер ладонью о ладонь. Барин был никто иной, как Николай Васильевич Гоголь, следовавший из Киева к себе в Полтавщину.
      - А что, брат, долго ли я проспал? – спросил Николай Васильевич возничего.
      - Да так, барин, недолго. С тех пор, когда мы вставали, панове, выталкивали  коляску, прошло немного. Чуть же не перевернулись, как она с бугорка  скользнула. Что только не стерпишь в такую непогодь в дороге! – на распев произнес возничий.
      - Да уж, брат, такая наша доля. Или распогодится, или жара, пыль. А то, как сейчас дождь, да еще и с ветром.. Хорошо, что летняя пора, не холодно. А заря-то какая видишь, ты? Просто красотища! 
      - Завтра, панове, видно ладно будет. Нам бы только хутор какой встретить, - пустился в рассуждения возничий.
      Дождик с каждой минутой становился заметно слабее, а вскоре и вовсе поутих.
     Где-то в стороне послышался лай собак. Путешественники повеселели.
     Вскоре из-за холма показались огоньки хат. Один, второй …
     Вдруг раздалось радостное:
      - А что, Николай Васильевич, поедемте в хутор?!
     Гоголь вглядывался в очертания хат, из-за редких деревьев. С каждым новым поскрипыванием телеги огоньки в окнах приближались, становились ярче.
   - Давай, брат, правь к хутору! – послышалось из брички в ответ. 
   Возничий чуть присвистнул, дернул вожжи, и лошадки резвее покатили коляску.
   Вечерняя заря рассыпала свое золото. Яркая корона от едва видимых лучей обрамляла широкий горизонт, скрываемый редкой рощицей. Далеко была видна молчаливо утопающая в сумраке окрестность.
Облака рассеивались, обнажая чудесную картину небосвода. Где-где проглядывали редкие звезды, выплыл крупный, желтый рог месяца. Медленно подступала вечерняя мгла.
Слышалось только брехание
брех собак да редкое стрекотание насекомых в мокрой от дождя траве.
- Но, бисово семя, сворачивайте, - прикрикнул возничий. - Не встрянуть бы в ухабину!
Возничий жалел лошадь, стегал не сильно, приговаривая:
 - Но-оо, родимая! Нооо, милая!
Родимая же, зачуяв близость жилья, перебирала копытами быстрее.
Все отчетливее становились видны нахохлившиеся под соломенными крышами хаты. Вот у ближней замер хозяин, заслышав поскрипывание приближающейся брички. Поравнявшись с его двором, бричка в последний раз покачнулась и остановилась. Откинув кожаный верх, из нее вышел  Николай Васильевич  и направился к старику.
      - Добрый вечер, панове! - Гоголь учтиво снял свою серую шляпу.
 - Добрый. Что ж так поздно идете, пан? – снимая в ответ шапку и низко кланяясь, сказал хозяин.
Голос его был скрипучим, и держался мужчина с каким-то присущим хуторянину подозрением.
Гоголь всегда немного сутулился, а тут неожиданно выпрямился:
Мы из далека едем пан, из Киева!
Из самого Киэва… Далече, - протянул новый знакомый.
Нельзя ли у Вас остановиться на ночлег? Вымокли, устали, лошади измотаны…  Я отблагодарю за постой, - не унимался Гоголь.
Заижжайте у двор, панове. Лошадям дам, покормлю. Я лошадку тож имею, -  Хуторянин  отворил  нехитрые ворота, состоящие из двух жердей.
     Двор был убран по-хозяйски, чисто. Хворост аккуратно приложен. Возле хаты стояла телега, полная сена. Небольшая старая печь была холодной. Видно, давно в ней не разжигали огонь.
     Возничий взялся рассупонивать лошадь.
Вот тут, панове, конячок поставимо, - засуетился хозяин. – Стойло-то вот невеликое. Под двух лошадок и под быка. Но отгородил для свиней. Тепер нету места. Так уж во дворе постоят лошадки, - приговаривал хозяин.
        - Воля Ваша, вы хозяин. Нам бы только переночевать, просохнуть после такой слякоти.
Редкий дождик незаметно закончился. Лай собак стих. Небо усыпали звезды. Месяц, словно, пастух наблюдал за ними.
 - Заходите, панове, в хату, - прокашлявшись, указал на вход хозяин. -Берегите голови. Косячок низько.
Николай Васильевич, прихватив свой чемодан, в котором всегда возил с собой несколько пар сапог, вошел в хату. Потолок хаты был низехонек, Гоголь пригнулся. За ним вошел извозчик, а там и хозяин.
 Гостей обдало теплом. Возле божницы в углу светилась лампадка.
Зараз, панове, зпалю свитло, - хозяин прошел вперед гостей, подошел к божнице и запалил фитиль лампадки поболе. – Зараз, панове, светлее запалю. 
Он зажег еще пару лампадок, что находились в углах, и комната осветилась ярким светом.
Ну, Ви, знимайте одежу, проходьте, - по-доброму сказал хозяин.
Благодарствуем! - Николай Васильевич снял шляпу и скинул плащ. Степан, так звали извозчика, последовал его примеру.
Сидайте за стол, вечерять будем, - хозяин пригласил гостей.
Они присели за стол. Николай Васильевич весело взглянул на Степана:
У нас с собой тоже еда имеется. Достань, Степан!
Степан достал из чемодана изрядный кулек, развернул его. Внутри оказались колбаски, сало, хлеб. Все тут же оказалось на столе.
Пока хозяин хлопотал по хозяйству, Гоголь и его спутник сидели за столом и озирались по сторонам.
Потолок хаты не высок и не низок, пол земляной. От белёных стен и печки, которая изрядно выделялась величиной, комната казалась небольшой. Мебель неказистая. Лавки вдоль стен да невысокий темного цвета шкаф, стоящий особняком. Скромно, но чисто. На полках - кухонная утварь: глиняные горшочки, стопка тарелок. На стене - ружье. В хате была еще одна комната. Здесь стояла кровать с высокой пирамидой подушек.
Сухопарый хозяин не суетился. Поставил на стол средних размеров бутыль с горилкой, прихватил из печки чугунок и не спеша поставил его на середину стола. Вышел на улицу. Назад вернулся с пучком зелени и красными помидорами. Выставил три деревянных стопки, отчего-то глубоко вздохнул и присел за стол.
А що, давайте познакомимся, панове. Я Микола, живу здесь на хуторе сколько себя помню. Наш невеликий хутир. Пять хат. Жинка померла недавно. Дити уехали у город. А Ви хто будете добри люди? - он внимательно посмотрел на гостей.
Я Гоголь Николай Васильевич.
Хозяин округлил глаза.
- Да не уж то Ви, панове, тот самый Гоголь що письменник?
      - Да это я. И едем мы со Степаном на свою родину, в Диканьку. Да вот застигла нас лихая непогода.
Що ж, панове, давайте за знакомство.
Они выпили, закусили зеленью с помидорами, галушками из чугунка. Вторая, а за ней и третья стопки пошли веселее.
А дозвольте спытати о чем пишите Миколай Васильевич? - хозяин обмяк и подобрел.
О разном пишу. И о барях, и о простых людях, вроде Вас.
Хозяин крякнул.
- Я не дуже грамоте учен, а то бы прочитал що пишете, - сказал он, потирая усы и хитро улыбаясь.
Гоголь не поленился, встал. Достал чемодан, а оттуда завернутую в тряпичный сверток книжечку "Миргород", что лежала на дне. Подал ее оторопевшему от неожиданности хозяину:
 - Понемногу прочитаете.
Хозяин повеселел. Встал и неожиданно обнял Николая Васильевича.
Вот я, став бы письменником, тоже кое-що смог бы написати. Да дуже неграмотний, - пробасил он в ухо новому знакомому.
Гоголь расчувствовался и добродушно попросил:
- А Вы расскажите, что знаете.
А ось и расскажу, - глаза Миколы загорелись. Он сбивчиво начал рассказывать.
Знаете яко дило. Вот от нашего хутора, недалече есть еще один. Там всего одна хата будет. Я давно знаю, да не тильки я, люди знают. Проживают в том хуторе старуха с внучкой. А панночка такая красивая, як бис. Волосы, що крыло ворона и все поет. Их то, старуху с внучкой, вместе никто не видел. Вот у нас один возвращался мимо того хутора. Було уж темненько. А он ехал на возу. Конь соби плететься. И вот слышит шорох или шум какой. Он глядит, вроде никого. А над его головой то "шуухх" Он услыхал, а оно то, за кусты орешины залетело и там смеется. Он то зразу обмир со страху. А потом вожжами то дерг. Конь то и сиганул. Тут он со страху трохи в штаны ненаделал. Он говорил, его так и проняло, що до хутору хотел вперед лошадки тикати. Во яко дило.. Хозяин, немного помолчав, продолжил.
- А то и щё вирите нет? Я сам на возу ехал. И мимо того хутору. А там пруд. Во и слухаю, от пруда писня. Чую, молодая панночка. Спокийно сиджу. Глядь на пруд, а от него старуха  идет. У мене аж серце закололо. Я на нее смотрю, а она на мене. Мени стало дюже страшно. Я уже на нее и не гляжу, а тильки вожжу дергаю. Оглянулся, а ее уж нету. Во яко дило у нас тут!...
В хате повисла звенящая тишина. Гоголь положил ложку.
 - Спасибо за угощение Вам. Надо бы лечь отдыхать, сильно устали, - произнес Николай Васильевич и как-то по-особенному посмотрел на Миколу.
Хозяин встал из-за стола.
- Ми со Стэпаним ляжемо на лавках. А Вам Миколай Васильевич в спаленке, - протянул он, указывая в сторону второй комнаты.
На том и порешили.
Гоголь прилег на кровать. Все утихло. За окошком ровным светом серебрился рожок месяца. Слышно было только как за стеной шуршат мыши да пофыркивают накормленная с длинной дороги уставшая лошадь.
Николаю Васильевичу не спалось. Он все думал о странном рассказе хозяина про старуху и ее внучку красавицу.  Постепенно и он успокоился. Сон накрывал уставшего Николая Васильевича и скоро тот уснул…


                Глава вторая
                Странное видение

…День был ярким. Редко где на плате синего неба плыли белые облака. Бричка плавно ехала по дороге, поросшей с краев травой и цветами. Степан молчал и только чуть покачивал головой в такт едущей бричке.
Николаю Васильевичу представлялось, что они уже изрядно отъехали от хутора. Слева блеснул пруд. Вот они поравнялись с ним. С правой стороны показалась заросшая высокой травой и кустарником хата. Гоголь неожиданно вспомнил про рассказанный недавно одинокий хутор.
Хата давно небеленая издали казалась серой. Соломенная крыша нахлобученно темнела на фоне орешины и дубов. Бричка медленно проплывала мимо загадочного хутора. Вот они проехали его, и дорога вильнула влево, мимо дубово-ореховой рощицы. Было странно тихо, и только ветерок слегка колыхал листву деревьев и травы.
Николай Васильевич окликнул Степана, но тот молчал, чуть склонив голову на бок. Видно здорово задремал, решил Николай Васильевич.  Из-за следующего поворота показалась девушка.
Она не шла, она плыла как будто. На голове венок, ветерок развевал распущенные волосы. Она держала в руке букетик цветов и о чем-то напевала. Идя навстречу бричке по краю дороги, она издали улыбнулась Николаю Васильевичу. Поравнявшись с бричкой, неожиданно бросила часть цветов от букета Гоголю и почти неслышно захохотала заливистым колокольчиковым смехом.
И вдруг ему прислышалось, что девушка произнесла:
- Здравствуйте, пан, а красивая я? - Гоголь молчал и не знал, что ответить. Приподнял край шляпы в знак приветствия. Бричка покачнулась и встала, что отвлекло его внимание от панночки. Где-то совсем рядом послышался хитрый бабий смешок. На этот смешок Николай Васильевич выглянул из брички и онемел. Чуть поодаль шла не панночка, а старуха. На сутуловатой спине она несла вязанку хвороста.
Старуха привстала, оглянулась и пронзила Гоголя зеленоватым взглядом. Она престранно улыбнулась и прошамкала:
- Пан, передай Хоме Бруту, что я сыщу и отомщу ему. Он знает за что, - при этих словах она осклабилась беззубым ртом, повернулась и прочь пошла по тропе.
Николай Васильевич, ошарашенный происходящим, оторопел. Словно в пустоту уставился в спину извозчика. Тот сидел неподвижно, низко наклонив голову, спал.
Гоголь снова выглянул из брички и увидел, как вдалеке к хутору шла молодая панночка. Она помахивала букетиком цветов и вскоре скрылась за поворотом.
Гоголь сидел какое-то время в раздумье:
- Кто такой Хома? - суматошно вертелось в его голове. Очнувшись, он увидел, что они снова едут по дороге, отдаляясь от рощи. Ясный свет тихо лился на землю. Степан понукал лошадь. Та шла быстрым шагом.
 - Степан, ты почему так спал?
Да нет, панове, не спал я.
Ты вообще, что-нибудь видел? -
А что, панове?
Ну, хоть панночку, или еще кого.
-   Нет, ничего, может меня и разморило…
Странно, это очень странно… - размышлял Николай Васильевич. - Это ведь та самая старуха, о которой говорил хозяин хаты, где мы заночевали.

               
                Глава третья
                Знакомство с сотником

Наступил вечер. Бричка подъезжала к хутору. Издали были видны дымы, поднимающиеся в небо от уличных печных труб. Жинки готовили вечерять.
Гоголь издали заметил пятиглавую деревянную церковь, возвышающуюся на пригорке. 
Въехав в хутор, Николай Васильевич неожиданно узнал весть о постигшем горе знатного сотника и направился к нему.
В горестном молчании застал Николай Васильевич сотника, сидевшего возле гроба дочери. Николай Васильевич приблизился к пану.
 Позвольте представиться. Помещик Николай Васильевич Гоголь- Яновский из поместья, что в селе Васильевка  Диканьковского уезда. Следую из Киева.
Да, премного наслышан о Вас, - чуть слышно  произнес пан.
Мое сочувствие и соболезнования в Вашей печали, - Гоголь перекрестился. Пан, казалось, не слышал.
Единственная дочка, побитая каким-то злодеем явилась вчера, но не успела договорить, кто он - умерла. Призвала отпевать ее какого- то бурсака по имени Хома Брут. Почему его, не ведаю… - шептал пан.
    Услышав имя Хома, Николай Васильевич заволновался. Ему захотелось поближе посмотреть на панночку. Невольно он приблизился к стоящему под божницей гробу.
    - О, Бог мой! Она! – вырвалось из уст побледневшего Гоголя. Душа его похолодела. Гоголь истово перекрестился.
    - А?.. Что с Вами, Николай Васильевич? Вам плохо? Здоровы ли Вы?.. – послышалось рядом.
Гоголь вздрогнул. Какое-то неясное тягостное чувство нахлынуло на него, ком подступил к горлу.
Душно… Выйду во двор… Видать, устал…, - как можно спокойнее произнес Гоголь, стараясь не напугать и сотника.
А что, Вы останетесь у нас или….
Еще побуду. Так извините, пан, я выйду, - ответил Гоголь и спешными шагами направился к двери. В приделе он столкнулся с молодым человеком, облаченным в одеяние бурсака.
       

                Глава четвертая
                Знакомство с Хомой

Во дворе Гоголь присел на лавку возле длинного стола и думал о постигших его обстоятельствах. Перед ним поставили еду. В задумчивости Гоголь похлебал немного из чашки, еда не шла. Он отставил плошку.
Низко повисли над землей звезды. Сквозь тонкую пелену сребристо-синей мглы ярко светила нарастающая желтая луна. Приближалось полнолуние.
На ум Гоголю пришли странные слова старухи: «Пан, передай Хоме Бруту, что найду и отомщу ему. За что, он знает!»
Николай Васильевич повернулся в сторону и увидел перед собой того самого молодого человека, с которым столкнулся в панском приделе.
Добрий вечир, панове, - произнес тот.
Здравствуй, Хома, - неожиданно произнес Гоголь и пристально посмотрел на бурсу.
А позвольте спросить, пан, откуда Ви знаете мое имя?
Вот… Наслышан про тебя, Хома Брут.
Даже и фа-ми-лию мою знаете?... – удивленно протянул молодой человек.
И про фамилию тоже, - произнес Гоголь, стараясь говорить как можно увереннее.
Пане, а дозвольте полюбопытствовать, хто Ви? -
Николай Васильевич Гоголь, если угодно, писатель, - представился Гоголь.
Не знаю пане  про Вас. А вот еще сказати, Ви хороший письменник?
Говорят, что да.
Це добре.


                Глава пятая
                Ночная   прогулка

Николай Васильевич квартировал недалеко от хаты сотника. В ту ночь Гоголю не спалось. Перевалило за полночь, когда он, гонимый бессонницей и раздумьями о произошедшем, встал с кровати, оделся и, боясь потревожить хозяев, на цыпочках подошел к двери, отворил ее и наощупь вышел на улицу.
Звенящая тишина повисла в воздухе. Нарастающая луна ярко освещала звездное небо. Гоголь, вслушиваясь в ночную тишь, осторожно шел на край хутора, к пригорку, под которым протекала река. Словно какая-то неведомая сила вела его туда.
Пройдя по крутому берегу, Гоголь незаметно для себя оказался вблизи церкви. В темноте та казалась таинственным безмолвным исполином, огороженным деревянной изгородью. Николай Васильевич быстро перекрестился.
Вдруг откуда-то сверху, словно из-за ночного облака, донеслось женское пение.
Стекает алая зарница
С курганов между сирых хат,
А я шальная дъяволица
Лечу.. И ярок ясный взгляд.
Я змеи-косы распустила
В подлунно-желтой тишине,
С шальной, мистическою силой,
Которая подвластна мне.
Свой гибкий стан приподнимаю
Летящий к сполохам зарниц.
И беспросветье принимаю
Душой свободной взмахи птиц.
А мне навстречу реют совы
Стремительно во мгле ночной,
Пронзая звездные покровы
Иссине-черною стрелой.
Как крылья, распуская косы,
Спущусь в густеющую мглу
И подо мною рек откосы
Притянут сонную волну.
Там отражения в водице
Сопровождают мой полет…
И вот, все дальше от зарницы
Моя душа кого-то ждет.
И, воспаляемая страстью,
Я в ожидании смеюсь,
И нескончаемое счастье
Моей души сжигает грусть.
Лелеют звоном колокольца
Мой слух.. Но там спасенья нет,
Ведь шелк волос, как змеи в кольцах
Сжимают призрачный рассвет…
Пение оборвалось, и только звонко-тонкое эхо разносило по, утопающей в тишине округе, - «рассвет – свет-свет-вет-…».
Николай Васильевич, потрясенный до глубины души, едва справившись с чувствами, бросился опрометью к хутору. Он буквально вбежал в хату и, едва переводя дух, плюхнулся на кровать. Гоголь заснул мертвецким сном.


                Глава шестая
                Молитвы

Первые тонкие лучи солнца брызнули из-за леса. Хутор потихоньку пробуждался. То тут, то там слышалось куриное «ку-ка-ре-ку», поскрипывание дверей хат.
Николай Васильевич проснулся, умылся прохладной водой из рукомойника и, приободрившись, почувствовал нестерпимый голод. Позавтракав с аппетитом, Гоголь отправился на прогулку. У одной из хат приметил курящего люльку Хому. Тот сидел на пучке соломы.
Доброго утричка, панове. Як переночували?
Благодарю. Хорошо отдохнул.
Що ж, будемо готуватися до выносу панночки. Хоча, що нам.., - с кривоватой улыбкой произнес Хома.
А что, уже читают по ней?
Так, читають, скоро будуть отпевать.
Гоголь направился к хате сотника. Тихо войдя в комнату, где дьякон читал молебен, Николай Васильевич трижды перекрестился. Встретился взглядом с паном-сотником, тихо приблизился к нему. Встал рядом, и не отрываясь смотрел на панночку.
 Она была красива, как там, у дороги. Почудилось ли ему, или в самом деле, панночка слегка улыбнулась… Гоголь осмотрелся. Но никто из стоящих пред гробом не приметил этого.
Долго стоял Гоголь у гроба панночки, завороженный ее красотой.  Очнулся, когда вместо красавицы примерещилась ему в гробу старуха. Перекрестился и вышел вон из хаты.
…Хома, все также сидел в задумчивости на пучке соломы.
 - Сдохла все-таки старушенция…, - всердцах произнес он, и  прибавил.  – Ей Богу не побоюся!
Николай Васильевич сделал вид, что не слышал его слов. Но ему стало жутко и жалко Хому.
А что, Хома, можно, я тоже понесу покойницу? – осторожно спросил Гоголь.
Як  хочете, уж як  ваша  паньска воля -  А що, пан, треба идти до хати. Пинесем, вставайте, пан, в ногах, не так тяжко нести…
 Когда отпевание закончилось, Николай Васильевич собрался с духом и вместе с Хомой направился в хату. В приделе они пропустили шедшего им навстречу священника. В хате было много народа. Гроб, стоящий посередине хаты, был уже закрыт и покрыт черным полотном.
Сотник взглянул на Гоголя, но промолчал. В шестером подняли ношу и, не спеша, под страшные вопли и гнетущее причитание жонок, вынесли гроб на волю.
Гроб оказался не таким тяжелым, но все же Николаю Васильевичу показалось, что до церковных ворот шли мучительно долго. По пути его кто-то пытался подменить, подставляя свое плечо, но Гоголь, мотнув головой, воспротивился. Он шел точно по следам Хомы.
Гроб внесли в церковь, поставили, открыли крышку. Гоголь взглянул на панночку, и ему вновь показалось, будто та улыбнулась. Будто длинные ресницы ее задрожали и паночка посмотрела на писателя ярким обжигающим взглядом.
Гоголь испугался. Неописуемый, какой-то мистический, страх охватил писателя. Он отвернулся, перекрестился и вместе со всеми вышел из церкви.
Сотник шел подле Гоголя:
 - Что, Николай Васильевич, сегодня отбудете к себе? – невзначай поинтересовался сотник.
Нет, я хотел бы остаться еще. Дня на три, - задумчиво сказал Гоголь.
Ну, ну... Как знаете, погостите…, - послышалось в ответ.
Гоголь ушел к себе. В постели он размышлял, как быть дальше и незаметно уснул. Проснулся только к вечеру, за окном смеркалось.
…На эту самую пору, старики, смотревшие за Хомой, подняли его из-за стола и повели в сторону церкви.
Николай Васильевич повечерял и прилег в глубоком раздумье. Ему все мерещилась улыбка и пристальный взгляд покойницы.
- Вот ведь чертовщина какая! -  сокрушался он вслух. За полночь он встал с кровати и, как накануне, пошел к церкви.
Войдя в ворота, обошел церковь вокруг. У порога прислушался. Из-за тяжелой церковной двери доносились звуки топота ног и вскрики Хомы, суматошно произносившего молитву. 
Гоголь зажег свечу и начал истово молиться за спасение Хомы, понимая, что пределах церкви твориться что-то неладное. Простоял в молитве до самых петухов. С первыми лучами солнца за церковной дверью воцарилась тишина…
Паны застали Николая Васильевича врасплох.
Пан Гоголь, дуже зарано и Ви тут.
Вместе с Вами, панове, решил встретить Хому, - ответил Гоголь.
Ну, що ж давайте видкриямо йому двери на волю, - произнес один из пришедших.
Звякнули ключи, ерзнул дверной затвор. Дверь отворилась. На пороге церкви стоял Хома, усталый с потухшим взглядом. Все молча смотрели на него…
На хутор шли все вместе. Николай Васильевич шел вместе с Хомой чуть поодаль.
Я знаю, Хома, что тебе  невыносимо было этой ночью. Крепись, еще хуже может быть, - предостерег Хому Брута Гоголь.
Чого Ви так думаэте, пан, було все пристойно, я читав, покойниця лежала и слухала, - дрогнувшим голосом произнес Хома.
Гоголь, понизив тон голоса, ответил:
- Она мне говорила: «Передай Хоме Бруту, что я найду его и отомщу».
Хома растерянно посмотрел в сторону Гоголя:
- Ерунда яка.
Нет, Хома! Ты знаешь, что это не ерунда, - твердо сказал писатель.
… На следующую ночь все повторилось.
Николай Васильевич стоял и молился у церковной двери, за которой явно слышались то стук, временами переходящий в грохот, то зловещий громкий женский хохот, перемежающиеся с яростными криками Хомы: «Сгинь, пропади!»…
Утром мужики открыли дверь. Хома не вышел. Его нашли сидевшим внутри начерченного им спасительного круга. Обессиленный и, казалось, обезумевший, с взъерошенными волосами он выглядел жалким. Казалось, силы покидают его.
  Мужики подняли Хому с пола. Он пытался, что-то произнести и было чуть пригрозил в сторону покойницы.
  Позже Гоголь узнал, что в тот день Хома пытался сбежать из хутора.


                Глава седьмая
                Спасение
Настала третья ночь. Николай Васильевич, вооружившись толстой свечой и железным кайлом, стоял возле церковной двери и молился. Из-за двери как и в прежние ночи слышались вскрики и злобный хохот панночки.
Вдруг в какой-то миг до слуха Гоголя донесся шелест крыльев нечистой силы (это ведьма стала призывать ее к себе). А ближе к рассвету он отчетливо услышал крик ведьмы: «Приведите Вия! Ступайте за Вием!»
Гоголь прислушался сильнее и вдруг понял: вот-вот что-то случится недоброе. Пора действовать, решил он и схватил лежащее рядом кайло, отступил на шаг и со всего маху ударил по замку, сшибив его с первого удара.
Лязгнул дверной засов, Гоголь отворил дверь. Прошел несколько шагов вперед, увидел страшное окружение философа Хомы. Вия, серое, обросшее корнями чудовище с короткими то ли руками, то ли лапами с прикрытыми веками.
Ведьма злобно закричала:
-  Найди его!
      - Поднимите мне веки, я ничего не вижу, - пробубнил Вий.
Пропел петух.
«Только бы не было поздно!», подумал Гоголь и опрометью бросился к Хоме. Левой полой плаща он прикрывал лицо, чтоб не встретиться взглядом с Вием.
Бедный Хома трясся от страха, словно рыба хватал ртом воздух и чуть было не взглянул на подземное чудовище, как услышал окрик:
  - Хома, не смотри на него!
Это кричал Гоголь.   
Он подбежал к кругу, в котором стоял философ, из последних сил взмахнул рукой, в которой была зажата правая пола плаща, и, словно крылом, накрыл голову несчастного Хомы.
       - Стой, не двигайся, - успокаивал его Гоголь.
… Рассвет ворвался под высокие церковные своды, освещая лики святых божьим светом и ослепив им нечистую силу.
Громче закричали петухи. Один, второй, третий… Вокруг все затопало, затрещало, зашумело с неистовой силой…
Будь ты про-о-кля-ят, Хома-а-а-а ! - раздался душераздирающий крик ведьмы.
Все стихло.
Николай Васильевич резко сбросил с себя и с головы философа Брута полы плаща.
Пред их глазами предстала невообразимая картина. Вурдалаки и упыри так и застряли во множестве оконных и дверных проемов. Панночка превратилась в старуху. Старая ведьма в разваленном гробу лежала посередь церкви…


                Глава восьмая
                Пробуждение

В комнате по-утреннему было светло. Николай Васильевич открыл глаза, сел на кровати, свесив ноги. Гоголь был потрясен увиденным во сне. Написанная им повесть «Вий» противоречила не менее реальному сну. Гоголь подумал, если Хома Брут еще жив, то ему, писателю Гоголю, только еще предстоит спасти его. 
Чепуха все это, - произнес он с усмешкой, одеваясь.
Степан запряг лошадей в бричку. Перед дальней дорогой хозяин усадил гостей за стол, предложил перекусить. Затем проводил гостей, поблагодарив Гоголя за подарок. Они расстались. Бричка стронулась с места и, слегка покачиваясь, поехала прочь. Слышалось протяжное поскрипывание рессор.
День выдался замечательный, солнечный.  Вот и хутор из одной хаты и пруд рядом. Вот и орешниково-дубовая рощица. Впереди - даль, холмы да курганы. Вот и чем-то знакомый поворот...
Гоголь обмер от неожиданности. Из-за поворота показалась панночка. Она шла, держа букетик цветов, навстречу и пела. Венок из полевых цветов украшал голову панночки. Поравнявшись с бричкой, она взглянула на Гоголя и рассмеялась только ему, Николаю Васильевичу, знакомым колокольчиковым смехом…
Добрый день, пан! А, правда, я красивая! – и, вытянув руку, подала Гоголю несколько цветов из своего букетика…


                Послесловие автора
Николай Васильевич Гоголь один из моих высокочтимых писателей. Я с детства любил перечитывать и смотреть экранизацию его произведений из сборника «Миргород», особенно «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Майская ночь или утопленница». «Вий» - повесть, которая не гармонирует и даже выпадает из канвы гоголевских произведений, особенно привлекала меня.
Экранизацию повести «Вий» в детстве я часто смотрел в кинозале «Зеленое фойе» в сквере, за кинотеатром «Родина». Народа всегда был полон зал. Я постоянно переживал гибель Хомы. Поэтому в моем рассказе, сам автор повести Н.В. Гоголь, пусть хотя бы во сне, спасет философа - бурсака, веселого Хому Брута.

Владимир Патрикеев - Шуйский 16.09.2018г.