апостериори

ты стал моим апостериори,
принесшим слишком много боли,
я забываю наше лето, теряясь в городах седых.

заснеженных, почти забытых,
таких же, как и ты, убитых,
в холодной памяти моей.
ищу парламент в городских киосках,
ловя на мысли, что не так уж плох,
что жажду я, чтоб ты быстрей подох,
но только вместе с ней, в двенадцать,
летом.

на стыке между осенью хромой,
когда последний месяц догорает,
ногами босыми без малости вбегает,
неся промозглую прохладу за собой.

я знаю — в эту ночь будет дождливо,
практически как в прошлом январе,
вы будете мечтать об алтаре,
когда ты пальцами оглаживаешь плечи
ее худые, острые, такие несуразно-идиотские,
стараясь думать, но не обо мне.

и вас найдет в четыре рано утром,
старик седой, что прессу приносил,
задумается тихо на минуту,
ведь тоже так остался холостым,
что тоже лучше б умер где-то рядом с эллис,
ловя губами каждый рваный вдох,
иль пулю получил бы в подреберье,
харкаясь гарью фронтовых дорог.

но сам господь держал его надменно,
не позволяя замертво упасть,
когда же все успело стать так тленно,
бессмысленно и отдается болью каждый шаг?

он вас оставит в блеклом взгляде,
просто забыв о том, что нужно шляпу снять,
подумает о том, что на рассвете,
быть может, не так страшно умирать.

я закурю в беспамятстве шестую,
тупые строки про себя твердя,
что «все еще люблю», «хочу приехать»,
«позволишь ли в последний раз обнять?»,
не думая о том, что тебя нету,
что сердце лживое не бьет в груди тоскливый такт,
как у того, кто в первый раз идет по парапету.

парламента в киосках больше нет:
«расторгли сделку», просто «не завозят»,
«клиентов мало», «кто курит в обед?»,
и курит ли вообще, когда предельно счастлив
хоть кто-то из прохожих полудиких?
с улыбками никчемными, такими окрыленными,
что хочется на землю опустить.

заламываю руки, усмехаюсь,
впервые чувствую одну лишь пустоту,
я так хочу вернуть все на начало,
поговорить с тобой начистоту,
в попытках отогнать всю маету,
чтоб не пришлось искать теперь
галимый синий винстон,
и не терпеть такого свинства,
когда все сердце сковывает боль.

и если умер ты, то Бог с тобой.
и упокоит пусть он твою душу.
а я пойду себе наперекор, твердя одно весомое
«и всю любовь свою. ненужную. пустую.
без лишних слов ты забирай с собой».