РАБЫ

Нравоучительная шуточная поэма-опус на грани фарса 1995 года написания, состоящая из воспоминаний о жизни автора и друзей-первокурсников, фигурирующих под кличками: Жаран, Тарас, Толстяк и Червь.


Как стали мы рабами знает каждый.
Пожалуй, каждому знакомы страхи бытия.
Но вот не каждый вам о них расскажет.
К тому же так, как нынче это сделал я.



Вступление

Позвольте сперва привести себя в норму,
Чтоб выстроить мысли навстречу врагу.
Сейчас непременно я всё вам припомню.
Сегодня за всё отомстить я смогу!

Когда близок час долгожданной расплаты,
Проси-не проси, я воздам по долгам.
Да так, что всю жизнь будешь помнить меня ты,
Чтоб впредь не показывал стыд свой и срам!

А поводов тьма, наугад выбираю…
Ага! Изловил на бумажный крючок!
Посмотрим… Колхоз? Что же, припоминаю…
Итак, преподам сейчас первый урок!

Урок – не плевок, не удар из засады,
Не выстрелы в спину с усмешкою злой.
Урок – это то, что давно всем вам надо.
Чтоб помнили, гады, свой долг предо мной.

Чтоб помнили и трепетали при мысли,
За каждое свинство я буду пытать –
Топить очерёдно под пеною рифмы
И подлую сущность на свет извлекать.

А мне не впервой, всем прекрасно известно.
Умею порою прочистить мозги.
Да так, что впоследствии и повсеместно
Вослед на коленях кричат «НЕ ГУБИ!».

А как вы хотели? Не будет вам спуску.
Не дам и глотка оправданий смешных.
Из вас, право, славная выйдет закуска
На нас, на троих…

Отъезд

Был день, как день. Светило солнце.
Переливались синевою облака.
Стояли вдоль дороги грязные автобусы.
У Политеха собиралася толпа.

Народ гудел, сложив по кучкам сумки,
Набитые до одури жратвой.
Носились преподы с физиономиями умными,
Бумажками делясь между собой.

В столь ранний час для выходного дня
Подобное скопленье молодёжи –
Серьёзная причина для меня.
Как, впрочем, для общественности тоже.

Так приглядимся ж посерьёзней к ней.
Быть может выведаем чьи-нибудь секреты?
Действительно, вон Червь среди людей!
А вот – Тарас, как шпиг среди омлета.

И в самом-самом что ни есть углу,
Трясясь как холодец на праздничном застолье,
Толстина робкая к бордюрчику прильнул.
В комочек сжался, как безмозглый кролик.

И уж такого не приметить молодца –
Орлиный взор, гусиная чванливость –
Не смею! Стать Жарана-удальца,
Как монумент возвысилась лениво.

И я там был совсем неподалёку.
Откуда бы такие тонкости мне знать?
Нас ожидал в свои объятия убогий
Колхозный фронт, век воли не видать.

Приезд

Приехали. Червь выдохнул: «Пррриррродаааа!..»
В ядрёный тыблок впился до семян.
Жаран брезгливо бросил мимоходом:
«Дыра, совковый лагерь, глухомань…»

Тарас заботливо вещички следом тащит,
Внимая каждому речению Червя.
Толстина поспешая чуть не плачет,
Предчувствуя интриги Тараса.

Раздали одеяла и подушки.
Все бросились матрасы выбивать.
Энтузиазм, как милая подружка,
Повсюду нос свой принялся совать.

И вот уже Червь двигает кровати.
Тарас забил заранее места.
Толстина снедью тумбочки плотнее набивает,
Особенно Червя и Тараса.

И тут я допустил смертельную оплошность!
Лишь только случай от возмездья спас меня.
Достал я яблочко и, развалившись в койке,
Вдруг раскусил его в присутствии Червя!!!

Толстина сжался в крохотный комочек,
Одни глаза сочувствовали мне.
Тарас застыл в безмолвии тревожном,
Косясь на клюв Червячий в темноте.

И быть мне невоспитанною жертвой,
Не выскочи тарантул из-под шкафа.
От его вида лопнули все нервы,
Но только не у нашего Жарана!

Он живо изловил его в пакетик
И спрятал в тумбочку, сияя как младенец.
Червь про себя столь жуткий факт отметил
Решив, что всякое случается на свете.

Вечером.

Стемнело, когда всех собрали вновь
Неподалёку от загадочной столовой.
Ох, комарьё попило нашу кровь,
Пока втирали нам инструкции и нормы.

Червь не один, червей на свете много.
Но с нас достаточно и этого Червя.
Чем к ним ко всем бросаться слёзно в ноги,
Не лучше ль сразу удавиться, господа?

А потому явленье бригадира
С ухмылкою и фразой «мне всё по …»,
Нас крайне удивило, огорчило…
И даже разозлило Самого!

Он завращал огнистыми зрачками.
Блеснул под фонарём его оскал.
И еле сдерживаясь, впился коготками
Совсем слегка в Толстятские бока.

Но хитрость Тараса его остановила.
Тот сам, как скользкий червь, всё тонко рассчитал,
Что лучше месяц пресмыкаться перед бригадиром,
Чем быть отчисленным, как их нач. лагеря сейчас предупреждал.

И обуял всех непомерный страх.
И выпустили когти плоть Толстины.
Не постоишь как прежде на ушах.
Теперь придётся гнуть Червячью спину.

«А он ваще-то с виду ничего…» -
Изрёк Червяк, сопя в своей постельке.
«Наверное … наверняка … скорей всего…» -
Проверещал Тарас елейной трелью.

В поле.

Труд не даром с обезьяной чудо сотворил.
Но когда б за Тараса бы взяться он решил,
Эволюция б свершилась за денёк делов.
Жаль, что раньше не водилось этих Тарасов.

Он упал на четвереньки с ящиком в зубах.
За обещанные деньги он плевал на страх.
Страх, что Червь самовлюблённый проклянёт, узнав
Его низкие мыслишки и плебейский нрав.

Только Червь, убитый горем, проклинал судьбу.
Не способен был он боле власть сдержать свою.
В тех же царских извиваньях на поле ступил.
Еле сдерживал рыданья из последних сил.

И Толстинка, как скотинка, следом прыг да скок.
В три погибели гнёт спинку, мнёт холёный бок.
И мечтая невидимкой стать когда-нибудь,
За травинкою травинку расчищает путь.

А Жаран – нахал и сводник, маленький злодей –
Переспелым помидором, да с родных полей,
Угодил Червю по клюву ради шутки злой.
Под кусточком схоронился и смеётся сам с собой.

Червь, глотая гнев и слёзы, с носа хлынувшую кровь,
Изогнулся в страшной позе и орлину вскинул бровь.
Озирает всю бригаду и ведёт свой счёт.
Он злодея распознает! Покарает его род!

Но бросок Жарана верен, его шутки знают все.
Червь, не вычислив злодея, бросился к воде.
Быть бы трауру на поле после этих штук,
Но с ухмылочкой спокоен наш Жаранствующий друг.

Столовка.

Качает переполненный автобус
По кочкам разухабистых дорог.
Поля родные побросав досрочно,
Спешим ступить на кухонный порог.

И только бригадиры да начальство
С ухмылкой безразличной напоказ.
Мол, ни хрена от жизни нам не надо,
А сами жрут и косятся на нас.

Прежде всего голодные трудяги
Спешат урвать кусочек пожирней.
Готовы как голодные собаки
Вырвать из рук тарелку кислых щей.

Сожрать всё-всё и распихать в карманы
Не поместившийся в желудок хлеб,
Чтоб в поле помидорчик сраный
Не просто так немытым снова съесть.

После обеда развалившись на полянке,
Едва доволочившись до неё,
Кричат подъехавшим автобусам: «Чего опять так рано?
Обед ведь не закончился ещё!»

Жаран вдруг вставит: «Двигайся, скотина!» …
И забормочет задремавший вдруг Тарас.
Заёрзает испуганно Толстина.
И спросит Червь: «Который, братцы, час?».

Бригада как на поле после брани.
Впрочем, и брани ей у вас не занимать.
Кто б загрузил её с руками и ногами,
Да вывез в поле деньги зашибать? ...

Карантин.

Пусть ты в политике не варишь и не жаришь,
Пусть ты плевать хотел на все эти дела,
И на твой век найдутся истинные твари,
Которых мать на свет иначе родила.

Враги народа никогда не дремлют!
И потому всё точно рассчитав,
Со всеми трудовыми нашими победами
Легко покончили, чего-то там в картошку подмешав.

Всех напрочь прорвало, опустошило.
К утру все тайные места манили мух.
Как всех несчастных сутками бомбило,
Избаловав и нюх, и тонкий слух!

Средь ночи Червь быстрее всех проснулся,
Сомнениями душу изведя.
Привыкши яблоки ядрёны только кушать,
Тревоги первым ночью принял на себя.

За ним Тарас помчался вскоре со всей дурью,
Немало накануне поглотив сего зелья.
А там уже пол-лагеря. Рассыпались как пули
Из многоствольного бесшумного ружья.

Толстина ж долго успокаивал нутрину,
Сопя во сне сквозь толстые очки.
Когда ж его раздуло, то как глупая детина,
Заковылял к сортиру напрямки.

Да только там Жаран читал газетку
И выходить, похоже, не желал.
Он «Правду» словно лакому конфетку,
В который раз построчно смаковал.

Сорвался комсомольский план уборки.
А тут к тому ж пошли гулять дожди.
С утра до вечера по скромненьким каморкам
Шатались пациенты и врачи.

Саньки.

Есть в бригадах разные людишки,
Как и в жизни нашей не простой.
Есть друзья, враги… А есть братишки,
Кои пьют с распахнутой душой.

Только лагерь, братцы, не потеха.
Труд не терпит слабости людской.
И указ был дан из Политеха:
«Проследить строжайше! Пьянству – бой!».

Но В бригадах разные людишки.
Вот и в нашей двое, но нашлось
По делам, известным всем братишкам.
И на этот раз им удалось,

Улучив момент благоприятный,
Самогон в посёлке настреляв,
Ночью – в форточку, а поутру – обратно,
Принять дозу, страх свой потеряв.

Но братву застукали случайно,
Когда та буянила всю ночь.
И на утро их призвал начальник,
Дабы гнать из Политеха прочь.

Тут бригада страхом поделилась
С этими наивными братками.
Те сперва забавно удивились,
А потом совсем перепугались.

Правда, им ничуть не перепало,
Ведь братки – они везде братки.
Вот такое, помнится, бывало.
Вот какие позади деньки.

Бригадиры.

Не припомнишь ли, дружок, хотя бы ради смеха,
Случай в жизни удивительно простой,
Чтобы самый сраный бригадир, к тому же с Политеха,
Был однажды к ночи не косой?

Если у братвы от страха или ради маскировки
Аппетит бросало в крайность области лосьонов…
Если он – мужик-рубаха, да к тому же без сноровки,
Ему многого не надо, быть бы чуточку довольным.

То чего, скажи на милость, гомо критикинус,
Этим яйцам от начальства вечно не хватает?
И ручищей как дубиной с тупорылой силой
Всё, что спирт в себе содержит, в глотку заливает.

Пусть братки буянят тоже, но веселья ж ради
Старым дедовским приёмом дурь с тоской сравнять.
Раз в недельку лезть из кожи – для них просто праздник,
Если праздника иного просто негде взять.

Вот однажды как-то раз
Залетел дрожа Тарас,
Бормоча себе чуть слышно
Бред достаточно обычный.

Но затем вошёл Толстяк,
Удивлённый и смущённый.
Свой почёсывал пятак
Жестом вроде оскорблённым.

Оказалось, к бригадирам в неудачный миг
Подвернулася Толстина поздним вечерком.
Взбунтовалася бригада, но наутро гнев утих.
И опять пошли денёчки своим мерзким чередком.

Грибы.

Самое время немножко отвлечься,
Дать передышку заклятым врагам.
Я пропою вам чудесную песню.
Балладу о лесе, где бродит Жаран.

Кто с ним сравнится в любви к тараканам?
К бабочкам нежным, жучкам, паучкам?..
Как комаров он спасал от расправы,
Пинки раздавая тупым Тарасам!

Даже Червяк всё до мелочи вспомнит,
Если напомнить ему тот денёк.
Да, у Жарана немало достоинств.
Это ли ставить бедняге в упрёк?

Но лишь пролились дожди безотрадно,
Выдал Жаран свою новую страсть.
Стал он по лесу бродить не напрасно,
Разных грибочков к зиме припасать.

Только Жаран наш не ёж и не белка.
И потому под кроватью своей,
А не в лесу ни в норе, ни на ветке,
Стал он сушить урожай не с полей.

Разве не мило подобное чудо?
Разве не прелесть подобная страсть?
Помнится, вёз он до дому с полпуда.
Только хватило бы сил всё сожрать…

Это доселе осталося в тайне.
Мы ж, доверяя обычно глазам,
Не без причин молча предполагаем,
Что он скормил все припасы жучкам.

Переселение.

Каждой осенью случается –
Облетает вся листва
И букашки расползаются,
Завершив свои дела.

Каждой осенью так принято –
Урожай гниёт в полях.
Под холодными под ливнями
Собирает второпях

Его маленький, безропотный,
Новоявленный студент.
Он как проклятый работает
И как сивый мерин ест.

Но сегодня день особый!
Трижды слава всем богам!
Его в каменны хоромы
Заселяют! Тут и там

Делят комнаты, матрасы,
Койки… Крик до потолка!
Червь забрал к себе Тараса
И, конечно, Толстяка.

Что-то будет в их каморке!..
Что там кроется впотьмах?
Генеральная уборка?
Или разыгрался страх?

Нам с Жараном за стеною
Хорошо – покой и сон.
Завтра снова помидоры,
Продолжается сезон.

Письма.

Казалось бы, уехали не так уж далеко.
И вроде прибыли сюда совсем недавно.
К тому же времени не так уж и полно,
Чтоб загружать себя ещё и пустяками.

И всё ж всему на свете вопреки,
Даже презрению со стороны Жарана,
Писали все студенты – чудаки! –
До хаты письма, полные тумана…

Писали, что не кормят и не поят,
Хотя толстели поголовно на убой.
Что по ночам в их комнатушках жуткий холод,
Хучь волком от такой житухи вой…

Писали, что без телека хана
Всем поголовно, а ребёнку их – конкретно.
Как нерадива и безжалостна страна,
Что так никчёмно тратится их время!

Но были письма также о … любви
К особам сами знаете какого пола.
О том, что в маяте проходят дни…
О том, что ждут свиданий прежних снова.

Да, уж такая психология у нас,
Закоренелых городских бродяг,
Всю мерзость перед всеми напоказ
Вывешивать вдали, как белый флаг.

И бросились в ближайший выходной
К своим, измученным колхозной жизнью чадам,
Родители и прочий сброд людской.
Все, кому надо это было и не надо.

Родительский день.


Подобные налёты на поля
Хоть редки были, но всегда беспечны.
Вновь обретала чад своих семья,
Пусть даже встречи были скоротечны.

Конфетки, колбаса и пир горой…
Арбузы, дыни, сладкая сгущёнка…
Опять желудок потерял покой
И превратился в нерадивого ребёнка.

Любовь земная на Земле не знает меры,
Не знает даже формы бытия.
То поцелуями порхает неумело,
То на жратву бросается как жирная свинья.

Был день. Был полдень. Было воскресение.
Десерт приехал на колёсах сам.
И у Червя на время приподнялось настроение,
Когда Толстяк припал к его ногам

И сообщил о том, что Его ждут
Родители в машине, полной яблок!
Ну и Тарас-дружище тут как тут!
С ухмылкой руки потирал, поживу чуя сладкую.

Чревоугодие опасно ещё тем,
Что все вокруг такие же сластёны.
Когда же явно не хватает всем,
Кругом слышны проклятия и стоны.

И я там был. С Жараном пил.
Смотрел, как всё Тарас делил.
Он был, конечно, мастер
По этой самой части.

Разбитое стекло.

Как-то вечерком дождливым
После ужина с друзьями
У Червя вдруг объявилась
Тяга повращать зрачками.

В то мгновение Тарас,
Отрыгнув в который раз,
Тасовал колоду карт,
Не скрывая свой азарт.

А Толстина третьим был,
Преферанс и он любил.
Картам рад был как ребёнок
И сидел в углу покорно,

Участь молча ждал свою.
Червь глазищем вдруг сверкнул,
Когти выпустил легонько,
Потянулся в перепонках

И к Толстине с Тарасом
Протянул ручищи он.
Да, не будь они проворны,
Враз бы впился в их утробы.

Они в дверь – стекло долой…
Звону было, боже мой!
Тут уж все перепугались,
По каморке заметались…

Встали в угол на колени
Отмолить сё прегрешенье.
Червь с балкона сиганул
И в тумане утонул.

Футбол.

И с тех пор пошло-поехало.
Страх за каждым ждал углом.
То грозили отчислением,
То расплатой за стекло.

И к тому же, как на грех,
Телек спрятали подальше.
И устроили для всех
Самый, что ни есть, концлагерь.

В выходной попасть домой
Ну почти что невозможно.
А как начался футбол,
Стало в лагере тревожно.

Кубок кубков пропустить?
Лучше сразу удавиться!
Червь с балкона прыг да прыг…
А Толстяк давай молиться.

А Тарас дрожал и ждал,
Когда Червь пойдёт к начальству.
Хоть чудес не ожидал,
Верил в Господа участье.

И свершилось! Червь – герой!
Ему выпала удача!
Отпустили их домой
На решающие матчи!

А обратно – с пирожками,
Со всякой снедью бытовой.
Потом долго отмечали
Путешествие домой.

Дискотека.

Лагерный срок приближался к концу.
Все обещали прилежно учиться.
И воздавая молитвы Творцу,
Тащились на поле с угрюмыми лицами.

Кто-то в фуфайке и сапогах.
Кто-то в ботиночках, куртке и кепке…
Вот оно, поле! Сортир в камышах.
И не на шутку упрямые девки.

Казалось бы, к серости не привыкать.
С её безысходностью мудро смирились.
Кому же понадобилось начинать
Притон дискотечный и прочие игры?

Которых хватало и в картах вполне,
В прогулках по грязному мокрому лесу.
В премилых беседах о той ерунде,
Которой, увы, по сей день с нами нету.

Приехал с музыкой на пару деньков
Нахал беззаботный, трепач разодетый.
Решил показать нам своё ремесло.
Запрыгал по сцене, как будто «с приветом».

Но кто на приветы его не клевал?
Собралися все хоть чуток оторваться.
Тарас двигал торсом, Толстина скакал…
Лишь Червь неподвижен на койке остался.

И я там бывал вечера напролёт,
Покуда начальник не гнал по сортирам.
Да, было – носился по сцене урод,
До полночи музыка дико вопила.

Заморозки.

Однажды в студёное хмурое утро,
Когда у Червя посинел гордый нос,
Природа, похоже, решилась на шутку.
И вот по полям пробежался мороз.

И завтрак горячий не спас от простуды.
И все помидоры – под коркою льда.
Ликуют студенты, что скоро забудут
Про горькие муки героев труда.

Но храбрый начальник решился на подвиг.
Он выгнал всех в поле, костры запалил.
И сколько б ни плакал потом сей негодник,
Ему это утро никто не простил.

Студент замерзал под порывами ветра.
Презренный томат не держала рука.
Казалось, никто не вернётся к обеду.
Какою жестокой бывает судьба!

Но видимо то, что хана урожаю,
Всё вымерзло в корень к таким-то хренам,
Вселило надежду, что ползать осталось
Уж меньше, чем было б до этого нам.

И в этот же вечер Жаран стал капризным.
Тарас бормотал беспрестанно под нос
Какие вокруг все скоты и скотины,
Червю учинив бесполезный допрос.

Толстина кивал всем налево-направо.
Ему этой ночью свобода приснилась!
Да так его нежно она приласкала,
Что все утром рано весьма удивились.

Шабаш.

Помучив ещё так неделю-другую,
Решили-таки: возвращаться пора!
Скрутили колхозу огромную дулю.
Давай, мол, расчёт! Провожай со двора!

Постойте, ребятки! Зачем горячиться?
Зачем торопиться? Живите ещё!
Хотел председатель опять изловчиться
И хитростью вытащить в поле своё.

Но ВУЗы – не шутка! Пора поучиться.
До сессии первой рукою подать.
Тут братья-студенты давай веселиться,
Сестричек-студенток за косы таскать.

Конечно, шучу я. Таскать не таскали.
Но праздник лихой был – гуляй до утра!
С утра и до одури в карты играли.
А вечером в танцах резвилась братва.

Погодка ж стояла – шикарнее лета.
Присев на балконе, несли чепуху.
Жаран удивлял вдохновеньем поэта.
Тарас жадно вторил, неся лабуду.

А Червь, поразмыслив, решил отоспаться.
Дорога до дому весьма нелегка.
Толстину забрал, чтоб не смел расслабляться,
Чтоб сказочку на ночь ему рассказал.

Тарас же замыслил коварное дельце,
Слегка задержавшись с Жараном и мной.
Решил не спешить в этот раз он в постельку,
Поскольку горяч был и молод душой!

Канун отъезда.

Ему пригляделась постелька иная.
Та самая, выше одним этажом.
Умело постыдные мысли скрывая,
Он случая ждал, чтоб пробраться тайком

К студенткам, с которыми в поле скандалил.
А нынче любезность самца разыграв,
Отправился вслед за лихими Саньками.
Меня за собой потащил, как удав.

Однако прекрасные леди не спали.
Хотя что прекрасного? Мымры одни.
К тому же упрямством нас так досаждали,
Что плюнув на них, мы обратно ушли.

Вернулись проверить как спится Толстине.
Дослушал ли сказочку братец Червяк?
Какие ж забавные эти кретины,
Когда так усердно в три дырки сопят!

Уже и по комнатам всех разогнали.
Уже большинство видит райские сны.
И даже Жаран – вы такое видали? –
Без вечных издёвок на коечке дрых,

Когда с Тарасом мы бродили победно
По тёмному лесу вблизи у крыльца.
И всё восхищались безоблачным небом,
Далёкими звёздами, мощью творца…

А утром, почти перед самым рассветом,
Уткнувшись в подушки, решили вздремнуть.
Ура! Наконец наша песенка спета!
И спинки не надо как проклятым гнуть!

Зарплата.

Ой вы, денежки-деньжата,
С детства страсть питаю к вам!
В кошелёчке аккуратно
Вас сгибаю пополам.

И ношу почти у сердца,
Далеко от жадных рук.
Вы мне верите, конечно,
Потому что я вам друг.

Дело было непростое.
И не двигалось совсем.
Сколько мы хлебнули горя!
Сколько позади проблем!

Наконец одна осталась –
Получить зарплату в срок.
Но судьба и здеся встала,
Безусловно, поперёк.

За минутою минута,
Вот и вечер на дворе.
Но про нас с тобой как будто
Позабыли на сто лет!

Уж и карты надоели.
От жратвы трещит нутро.
Оголённые постели
Надоели до того,

Что уехал бы без денег,
Бросил всё б к чертям собачьим…
Но у кассы вдруг смятенье!
Неужели же удача?..

Дома.

А дома-то как хорошо!
Душевная обстановочка!
Здесь можно и это, и то,
И третьего даже немножечко!

От радости бурной такой
Решили собраться все вместе,
Отметить приезд свой домой
И прочее… Всё честь по чести.

Тарас пригласил всех к себе,
Упрямо на этом настаивал.
А сам всё продумал в уме.
Но что же, осталося тайною.

Жаран сел поближе к столу,
А мы стали резаться в карты.
И я до сих пор не пойму,
Кому и зачем это надо?

Толстина весьма осмелел,
Когда выпил стопку-другую.
И Червь-идиот захмелел,
Крутил всем костлявую дулю.

Тарас покраснел как кабан,
Смеялся от каждого слова,
Когда намахнул он стакан
Креплёного, а не сухого.

Лишь я сторонился, как мог,
Оставшись презрительно трезвым.
Зато преподал всем урок
Отныне и повсеместно.

Эпилог.

Порой такие откровения
Слетают с вещих уст моих!
Вы слаще не слыхали пения!
Шикарней не ваялся стих!

И вот, с благословенья свыше,
Я всех рабов пустил в расход.
Над каждым выстроил я крышу
И всё кормил из года в год,

Пока сомнения не взяли.
А стоит ли? Какой в том прок?
Крутили бы они педали,
Покуда сам им не помог.

Моя задача безусловно –
Поставить сверхзадачу дня,
Два раза подоить корову,
Быть аккуратным у огня.

Тарас, Червяк, Жаран, Толстина…
Усвоят ли они урок?
Согнутся ли учтиво спины,
Когда я выйду на порог,

Представ как солнце после ночи
Перед дрожащею толпой?
О чём же слёзно они просят?
Позволить продолжать разбой?

Какие рабские натуры!
Гребли бы только под себя!
Вкусите хоть сухарь культуры!
Ужель пропел поэму зря?