Воровская любовь

Тюрьма и камера, и шконка, и баланда.
На шконке  - зек, поющий о любви,
О той, с кем пил на воле он «чаи»,
Пока менты, их не накрыли банду.
Он бьёт по струнам старенькой гитары,
А на спине, звонят колокола.
Там храм давно  наколот, не вчера.
И сам тот зек давно седой и старый.
Ему на волю бы, вздохнуть простор степей
Или настой листвы с сосновой, горькой хвоей…
Но он сидит давно, сидит в своей неволе,
За банк ограбленный, магнатов-королей.

Эх, боль моя, любимая моя!
Прости вора меня, прости меня, родная!
Ещё не выпил всю тоску свою, до дна, я.
Ещё на вышках, целятся в меня!

Мне часто снится воля, за забором,
Как на руках, тебя несу, к реке
И снится замок, что я строил на песке…
Но просыпаюсь в камере я, вором.
Кругом такие же несчастные, как я,
Но с гонором, с поддельною бравадой.
Мы никогда не трудимся с бригадой,
Не шьём ни варежек, ни разного тряпья.
Сижу на нарах я, страдаю о любви,
О пьяной воле вспоминаю и о банках.
Мне снится волюшка, как воину – гражданка.
Ох, надоели эти нары – корабли!

Эх, боль моя, любимая моя!
Прости вора меня, прости меня, родная!
Ещё не выпил всю тоску свою, до дня, я.
Ещё на вышках, целятся в меня!

Вор, о сирени пел, кипящей белым цветом,
Пел о закатах, спящих в облаках.
Он пел о листиках в объятьях ветерка,
Про море пел и летние рассветы…
Сегодня можно петь, сегодня – день рождения.
Он выдохнул от водки перегар,
И вдруг  про Мару затянул, и самовар,
И про малину, но не ту, что для варенья…
Потом, задумавшись, запел он про коней,
Что мчат над пропастью, торопятся куда-то.
А он  нагайкою, как Вовка пел когда-то,
По спинам лупит их, всё хлещет их сильней!

Эх, боль моя, любимая моя!
Прости вора меня, прости меня, родная!
Ещё не выпил всю тоску свою, до дня, я.
Ещё на вышках, целятся в меня!


Не удивляйтесь, что я написал эту песню. Встретил друга детства, с которым не виделся целую жизнь, а он оказался бывшим зеком.
Мы долго говорили про жизнь, про любовь, про тюрьмы и про волю.
А в результате, родилась эта песня.