Пчёлочка златая. Фольклорная тетрадь XXIX

Владимир Попов

ПЧЁЛОЧКА ЗЛАТАЯ

(фольклорная тетрадь)

часть XXIX

130. Собаки лают за забором

Собаки лают за забором –
за красной каменной стеной.
А я иду последним вором
по нашей улице родной.

Собаки бегают и злятся –
я просто вышел погулять.
Чего они меня боятся? –
я не намерен воровать.

Охранник вышел за ворота
и показал мне строгий лик.
Но у него своя работа:
– Ты что здесь ползаешь, старик?

Я супротив его бессильный,
и у меня убогий вид…
На разворованной России
охрана крепкая стоит.


131. Ветерка весенний гуд

Ветерка весенний гуд…
Хорошо на воле.
Во-он, от всенощной идут
две старушки полем.

Как ребёнки малые
от свиданья с матерью:
Ефросинья Павловна,
Параске… Игнатьевна.

И просфорочки у них
во платочках вышитых…
В чистом поле не одни:
песня птичья слышится.

И на солнечном закате,
как цветочки алые:
Параскевия Игнатьевна,
Ефросинья Павловна.


132. Не видать зазнобушки
               (песня)

Не видать зазнобушки
целых две недели…
Воробьи-воробушки
в поле улетели.

Светят звёзды кроткие,
как глаза невинные.
Ноченьки короткие, –
ночи воробьиные.

Только нынче к вечеру
маленькие птицы –
так тревожно мечутся
от огней зарницы.


133. Я ко многому готовый

Я ко многому готовый, –
ну, а тута нету слов…
Ай, Поповы! Ну, Поповы, –
натворили чудесов.

И живут не ради славы,
а в заботе и в труде
Михаилы, Владиславы,
и Артёмы, и т. д.

Вот фамилия какая –
даже грязь не липнется.
И собаки не кусают.
Гусаки не щиплются.

… И в Архангельское утро,
и в Мезени среди дня
я всё радуюсь, как будто
это всё моя родня.


134. Посередине бытия

               «На полпути земного бытия»
                Данте

Посередине бытия
иду по пройденной дороге,
как будто возвращаюсь я
под кров счастливый и убогий.

Туда, где нету тени той,
которая лицо покрыла.
Где детства образ золотой
является тепло и мило.

Сирень тяжёлая цвела.
И радость частая гостила.
Где мама «маменькой» была.
И на ночь бабушка крестила.


135. Зима в Мезени снится

Зима в Мезени снится
на белом берегу.
Под стенами больницы
собаки спят в снегу.

И птица не летает
у белых берегов.
И тишина такая,
что слышен хруст шагов.

Один ездок убогий
(мне снится в этих снах)
по узенькой дороге
проехал на санях.

Заснеженные площади
зимою мировой.
И пар стоит у лошади
над белой головой.


136. Скоморошина

Не просыпались горохи,
не с морошкой чаи пьют –
скоморохи, скоморохи
скоморошничают.

Тот поёт и в дудку дует –
чисто слово на губах.
Этот ходит на ходулях,
этот ходит на руках.

Насмехается-судачит,
изумляется народ:
там медведь ревёт и плачет,
цепь железную грызёт.

Поводырь платок уронит,
и медведь – лохматый ком –
низко голову наклонит,
кувырнётся кувырком.

А веселье разливанно –
в пляс пускается нога –
обовьёт народ дурманом,
как туманные стога.

А потом народ притихнет,
а потом народ замрёт:
на Ивана Змей-похитник
о восьми голов ползёт.

Он красавиц отбирает
для постыдного греха…
Пламя дышит и играет
у стального языка.

Змей ползёт к толпе и злится,
а народ лишь только: – Ах! –
он умрёт и превратится
в восемь вышитых рубах.

Восемь молодцев курносых
станут с пальца на каблук.
Расплетут у девок косы –
уведут в зелёный луг.

На земле веселье тает…
В голубые небеса,
как синицы, улетают
молодые голоса.

1979 год