И птичка вылетает...

Счастья берег. Дождит. Небеса на двоих – это зонт.
Годы соприкасаются. Но безнадёжно завален
Поднабравшимся  горе-фотографом наш горизонт,
Пляж закрыт, фон - размыт, не наведена резкость в запале.

Дождь притворно слезлив, и улыбка  натянута: чиииз…
Птичка плавно парит, из опущенных рук вылетая.
Над болезным пространством устало хлопочут врачи…
На плечах у времён униформа сидит, как влитая.

Высь молитвенна, стихни, а после стихами молчи.
Явь и сон не равны, ни за что  не поставить тире, брат...
В галерее времён возвещён каждый гость, каждый гвоздь:
Здесь висел свет в ночи (в каталоге он значится - Рембрандт).

Вкус терпения терпкий, горчащий, крепись-не крепись...
Может, сторож случайно  задел, повернувшись  неловко,
Но однажды сорвался, упал со стены  мастерпис,  
Был отправлен в запасник, остались лишь гвоздь да верёвка...

Не дождавшись тепла, обветшал неуживчивый дом...
И подножный попкорн не клюют, разуверившись,  даты, 
Сны и руки узлом, мы покорно  в беззвучье идём,
В голубую страну, в забытьё, в бесконечность куда-то…

В списки скидок и льгот наши чаянья не  внесены.
Примелькались слова. Уловить в ускользающем  суть бы.
Но фотограф уснул, отоварив пропитые сны
(В книге жалоб они, как на грех, называются судьбы).