Инобытие. Русские терцины

Пути земного пробежав две трети,
я вижу зыбкую поверхность бытия,
в котором нет меня. Невидимые сети

грозят увлечь в пустынные края,
где нет лесов, неразличимы чащи,
нет листьев, нет травы и где не узнан я

ни другом, ни врагом, лишь глаз таращит
угрюмый ворон с камня на меня:
«Обаче тако инако же аще…»

И тихою тоской прожитых лет пеня
смятение души готовит споро
по следу Рыси, Льва, но не песья

в обличье ли Волчицы. Ворот
одежд моих не крыли соболя,
а северный мой род не порот.

Великий Пётр там бросил якоря
и Северну Двину вооружил от шведов...
Вечерняя однако здесь затлела уж заря

деревья зароптали гласом бреда
очнувшись как от сна оков
увидел я ночное небо.   

Я шёл один, нагие ветви слов
в стеснённой голове, слагаясь в хаос,
сливались с небылицами кустов.

Я брёл как Дао потерявший даос. 
Картина с детства яркая теперь
передо мной вдруг стала гаснуть, тая,

и выпуклого мира с перспективой дверь
почти закрылась. Стала плоской
картинка тусклая и плоский зверь

Казался исчезающею кошкой,
остатки бытия забрав с собой.   
Былые дни как угольная крошка

забытыми лежали. И прибой
пытался смыть следы былых боёв
моих за истину, что кроется с водой

её течением, вращением её
устойчивым и турбулентным,
в своей стихии, в космосе своём.

Седые мудрецы теорий фундамента,
который так глубок, что, кажется, – в аду.
Дойти до вас – уже легенда.

А выбраться? Ну, нет!..  Я голову кладу.
О светлый грех – учёная тщета:
и путь, и высь, и осыпь – дань труду

наверх. Увы, сизифову. Мечта
всех после степеней она юна.
Но ты не юн. Печатью на уста

ложится тень того говоруна   
что видел суть – теперь молчит…
Вот златом залилась луна,

она моя сестра в ночи.