Из альбома памяти моей мамы

Из альбома памяти моей мамы Фельдман (Аллаец) Розы Гидальевны
(~1909—1984).

……….Явление в жизнь— счастливая случайность, которая от тебя никак не зависит. Но коль ты есть, уже во многом именно от тебя, от твоей способности сопротивляться, бороться, выстоять, зависит твоя жизнь и жизнь твоих потомков. Одно слабое звено в этой бесконечно длинной цепи может навсегда прервать ее, сделать конечной. По своему характеру и статусу мать была лидером, вожаком, главой семьи. Она обладала удивительными качествами: трудолюбием, бескорыстием, самопожертвованием, правдолюбием… и являлась человеком незаурядным. Природа наделила её колоссальным зарядом энергии. Она была не по-женски сильной и не по-человечески выносливой. Одухотворённая и эмоциональная, она всегда была жизнерадостной и если любила — то безмерно. И в этом, видимо, был заложен её величайший талант женщины, сестры, матери, жены. Но отдача этой энергии была колоссальной! Она прожила очень тяжелую жизнь, которая была к ней несправедлива. Настолько несправедлива, что если бы я верил в бога, то видя жизнь моей матери, твердо сказал бы— бога нет!

……….Жить было трудно, и моей маме пришлось взрослеть сразу. С семи лет, сначала нелегально, а несколько «повзрослев», уже официально, она работает в хлебопекарне.  Годы были голодные, а зарабатывала, тогда ещё маленькая, мама, совсем немного. После смерти её отца (моего деда), убитого бандитами, она осталась единственным кормильцем. Ей было около 14 лет, когда она приняла на себя весь груз ответственности за себя, больную бабушку Хаю и младшего брата Шаю. Убирая рабочие помещения, мама тайком  клала обернутую  буханку хлеба под мусор в ведро, и выносила на помойку. Возвращаясь с работы домой, она доставала хлеб и приносила в семью, где ее делили поровну.
……….В ;1934 году мать переезжает в Каменское (г. Днепродзержинск). Здесь она устраивается маляром-штукатуром. Заработав немного денег, она снимает квартиру на Почтовой улице, и  вызывает к себе больную маму и  брата. Наконец она идет в начальную школу, заканчивает четыре класса и становится активной комсомолкой — секретарём комсомольской организации, с верой, что строит светлое будущее для всего человечества. Как-то, на одном из собраний к ней подошёл высокий, худощавый молодой человек и пригласил в кино. В руках он держал два  билета. Против неё — обветренной и крепкой, в застиранном сарафане, с не отмывающимися от штукатурки и краски пальцами, этот парень был какой-то  «хлипкий» и чистенький, с галстуком, в белой рубашке и сером пиджаке. Он был красив, а главное, мама сразу поняла — он еврей! Звали его Фельдман Рувим Моисеевич, 1913 года рождения. Работал парикмахером в той же артели. Это знакомство предопределило последнюю профессию мамы- парикмахер.
 
……….28 февраля 1937 года отец и мать зарегистрировали свой брак и образовали нашу семью. Но вместе жить им пришлось недолго.  5 декабря 1937г. родилась моя сестра Муся. А в 1939г. отца призвали в армию на Дальний Восток. ст.  Раздольная.
Мама с бабушкой и Мусей жили на ул. Почтовой.

Пока отец был в армии, свекор Моисей часто ругался с моей мамой, его нет в живых— умолчу степень его падения, но доходило до того, что он бросал в неё стулья, несмотря на то, что она уже была беременна мной. Мать терпела, но не писала об этом отцу, который очень хотел и ждал сына. К этому времени отец  окончил курсы младшего ком. состава и оставался служить на Дальнем Востоке.  Они с матерью планировали, что когда сын окрепнет, она с детьми и бабушкой переедут к нему. В 1941 году отец приезжает в отпуск. Он только успевает увидеть своего маленького сына, и его срочно отзывают в часть.
……….Не знаю, что было на душе у отца. Думал ли он, что оставляет семью навсегда, что он больше никогда не увидит ни жены, ни дочери, ни сына. Война ещё не началась. Но каждый, кто реально взвешивал обстановку — понимал, что  она где-то уже совсем рядом. Он уходил  навсегда, наверное, унося с собой в памяти наши детские лица и заплаканные глаза своей любимой.

……….Война началась. Город эвакуировался. Бросали всё и бежали на Баглей — к железнодорожному вокзалу. Вся ценность, какая была у нас — это наша семья. С первых же дней войны мой дядя Шая ушёл на фронт рядовым солдатом. Отец уже был на Дальнем Востоке, и их часть перебрасывали к центру страны. Мне было 10 месяцев, Мусе — 3 года. Самое тяжёлое и громоздкое, оно было и единственное, и основное — одежда и одеяла. Без них с детьми в эвакуации не выжить. Соседи: Лёда, Дуся,.. отговаривали мать от эвакуации — «с малыми детьми, больной матерью, куда ты поедешь?» Но мать сделала единственно правильный выбор. Погрузив всё себе на спину, кое-что отдав нести бабушке, мать взяла в одну руку меня, во вторую — Мусю, и мы в общем  потоке крика, ругани и слёз двинулись к Баглею.
……….Где-то в этом потоке шли родители и сёстры отца, шла жена Шаи — Дора с детьми и родителями, подруга матери – Лиза, с детьми разных возрастов. Но многие остались в Днепродзержинске. В основном, это были украинцы и поляки. Остались наши соседи…
……….В Казахстане (мать называла города Джангильсай, Яманков, Гурьев) по приезду нас поселили в квартиру одной казахской семьи. Мать очень тепло вспоминала этих людей. Но условия были ужасные. Грязь и вши.  Свирепствовал тиф, которым я и заболел в ;1942 году. Трудно было с врачами, ещё трудней с лекарствами. Люди умирали в эвакуации как мухи. Умерли Фанечка и Гриша— дети маминого брата.  Состояние моё было критическое, а вскоре стало безнадёжным. Мама рассказывала: «Врач подняла руки к богу и сказала — это последняя надежда…».  Мой организм боролся. Мать узнала, что где-то в этом городе есть инфекционный  госпиталь, в котором лежат тяжело  раненые  солдаты и офицеры. Мама разыскала его и встретилась с главврачом. Тот, узнав, что мама парикмахер, начал её уговаривать, чтобы она пошла к ним работать.  В этот госпиталь никто не хотел идти, многие заражались  от больных. Мать приняла предложение на условии, что ей помогут приобрести лекарства для сына.
……….Мы стали лучше питаться, и я быстро стал выздоравливать.  Я не понимал, насколько ей было трудно. Сначала она стригла ходячих раненых. Потом они же
носили за ней стулья и инструменты к лежачим больным. Их переворачивали со стороны на сторону, давая возможность маме их стричь. Приходила она домой с гостинцами…

……….Шейны фойгл шварци вороныс… Эту грустную еврейскую песню на идиш, которую любила напевать моя мама, я слышал ещё с колыбели. Но сейчас она пела её с особым чувством горечи. Наши мужчины, наши самые дорогие, самые родные люди— мой отец Рува и мамин брат Шая, не вернулись с войны. Оба пропали без вести. Отец— в августе 1941, а Шая— в мае 1944 года. По возвращению из эвакуации, нас поселили в одну из 3-х комнат квартиры деда Моисея (где мама жила с отцом до войны), прорубив отдельный выход и заложив кирпичами проход из соседней комнаты. Получив извещение о сыне, бабушка Хая от горя и бесконечных слёз ослепла. Сначала  на  один глаз, а потом— и на второй. Мама надеялась, что зрение ещё можно вернуть. Она возила бабушку в Днепропетровск, к профессору Сохненко. У бабушки была «катаракта», впоследствии прибавилась глаукома. А когда мама уже не могла оплачивать врача, он сказал, что дальнейшее лечение бесполезно.
……….Отвергнутая родными мужа, одна на весь мир, мать работала по 18 час. в сутки. . По окончании работы она оставалась, чтобы прихватить еще нескольких клиентов, с темнотой возвращаясь домой. Нет, не отдыхать. Она стирала и пела, потом мыла полы и снова с песней. Кому-то надо было дать лекарства, кому посмотреть уроки… Утром я просыпался, когда матери уже не было дома. На печке она оставляла всем нам сваренный в большой кастрюле суп, а в духовке нередко мы обнаруживали пирожки или коржики. А мама была уже на работе за час-полтора до прихода кассира, чтобы заработать дополнительно несколько рублей.  Но денег всё равно не хватало..

……….К десяти годам я почувствовал себя взрослым. Улица Почтовая, на которой мы жили, была узкой и короткой, без дорожного покрытия. Вдоль улицы, метрах в полутора от домов изредка стояли деревья– в основном, акации.  Я стоял и смотрел на лошадей, запряжённых в подводу, на которую грузили всякое тряпьё, коробки, чемоданы. Это дед Моисей с бабушкой Басей уезжали из Днепродзержинска. Последним вышел дед со счётами в руках и вместе с ними уселся на подводу. Они уезжали в Кривой Рог к младшей дочери Нине.
Дед прощался с соседями. Мне всегда казалось, что он лицемерит. Не помню, прощался он со мной или нет. Но мамы при его отъезде не было, и мою ответную неприязнь к себе, видимо, он чувствовал на расстоянии. Наконец лошади тронулись, и подвода медленно потащилась, оставляя за собой клубы пыли. Пацаны – мои сверстники, с криком побежали вслед, цепляясь за выступающие части подводы.  А  я думал о том, как накануне отъезда дед зашёл к нам вечером с новой хозяйкой квартиры и предупредил мою маму, что деньги за комнату, в которой мы живём, он уже получил, и чтобы мать не посмела требовать от новой хозяйки деньги за неё, когда мы будем переезжать на другую квартиру.

……….Мы выросли, и та комната стала тесной. Мы уже живем в трехкомнатной квартире. Но маму все равно тянет на Почтовую улицу. И как только появилась возможность, мама меняет эту квартиру на равноценную на Почтовой, рядом с тем двором, где жили они с папой так недолго…
……….С болью на сердце я пишу эти строки о беспредельно дорогом для меня человеке. Безграмотная, мать умела ценить в жизни самое главное— духовное богатство. Ценности материальные, через физический труд она познавала на протяжении всей своей жизни.
……….Дети, внуки, правнуки и все последующие потомки, в ком течет неуемная, свободолюбивая, гордая и живая кровь моей матери! Ради справедливости и благодарного признания ее нечеловеческого труда, я обращаюсь к вам с единственной просьбой: сохраните память об этой замечательной женщине. Помните, все вы только потому и живете, что была ОНА. Ей не пришлось выбирать. Отдав все силы в единоборстве с нищетой, болезнью и разрухой, отказав себе во всем, мать открыла всем нам путь в новую жизнь.

              Кривой Рог 1984.- Гаррий