Один день

«Господи, помилуй! Спаси и сохрани! Господи...»,-это за дощатой перегородкой тихо шепчет молитвы бабушка. Еще рано, только начинает светать, можно еще поспать. Когда же еще отсыпаться, если не в летние каникулы?!  Я переворачиваюсь на другой бок, и сладкая дрема накрывает меня с головой.  Бабушка нас балует, не будит, медленно одевается, вздыхает и уходит в сени. Там у нее две керосинки, на которых она готовит нам с сестрой завтрак. Солнце поднимается выше, становится жарко под одеялом, с улицы доносятся то лай собаки, то во все горло петух объявляет побудку. Потягиваясь, мы с сестрой поднимаемся, бежим по очереди на двор, потом умываемся из старого рукомойника. Приходит с огорода бабушка :» Девки, доставайте тарелки!» Мы привычно накрываем на стол, достаем посуду и пытаемся заглянуть в кастрюлю, которую бабушка ставит на край стола. На завтрак геркулесовая каша, отварные яйца и хлеб с маслом. Бабушка смотрит на нас и довольно улыбается: аппетит у нас отменный. После завтрака получаем задание принести воды с ближнего пруда и заполнить все емкости, еще и картошку прополоть. Перспектива не очень радостная, но деваться некуда, таков порядок.
   День обещает быть жарким. На голубом радостном небе лишь два заблудившихся белых облачка, видимо, оторвавшихся от своей стаи. Высоко в небе раздает всей земле свою песню жаворонок. Воздух недвижим. Стараемся поскорее выполнить задание, вот, уже и наполнена старая ванна, все канистры и бачки, а до картошки так и не добрались. Танька, соседская девчонка, стараясь говорить тише, почти шипит:» На речку идете?». Волшебное слово, пароль, ключ от всех замков, причина всех наших маленьких преступлений — речка! Выбираем момент и спешим скорей скрыться из виду пока не остановили. Деревня на горе, а речка, вот она, вьется внизу сверкающей ленточкой, то ныряя под тенистые ивы, то вырываясь на открытое место. Сбегаем босиком по нагретой дороге, с блаженством погружая пальцы босых ног в мелкую белесую пыль.
    Нас догоняет Олька, маленькая смуглая хохотушка. Когда она смеется, в упоении заливаясь на последней ноте, невольно начинаем смеяться и мы. У нас с собой старенькое покрывало, на котором умещается вся наша компания. Татьяна первая пробует воду, потом, ойкая, погружается до подбородка. А мы, стоя у воды, кричим: «Холодная?» Хотя мы знаем, что вода холодная, другой она и не бывает. Речка наша неглубокая, быстрая, и питают ее множество ключей и родников. Один из таких ключей бьет из-под земли в небольшой ольховой рощице прямо у реки. Это место называют Святой колодец , и вода из него считается святой, потому что жил здесь когда-то давно монах-отшельник. Вода и,правда, чистейшая и стоит долго, не меняя вкуса и запаха. За этой водой в воскресные дни мы ходим с дедушкой, а заодно собираем землянику на солнечных полянках.
   Мы брызгаемся, вскрикиваем, хохочем и плаваем, по-собачьи поднимая голову. Погружаю свои руки и смотрю сквозь воду на белые ладошки, течение нажимает на них, и я чувствую его силу. Если выйти на излучину, то течением может унести далеко от нашей стоянки. Сидим в воде пока не посинеют губы, а потом долго трясемся на одеяле от холода. Но полуденное солнце исправно делает свою работу, мы согрелись и рассказываем всякие истории, обсуждаем деревенские новости, и Олькины и без того круглые глаза округляются еще больше, два больших передних зуба делают ее похожей на белку, хотя белки и не умеют так заразительно смеяться. Танькино, как у матрешки, лицо расширяется от улыбки, она смотрит снисходительно и недоверчиво на все наши утверждения. Мы для нее дачники, городские и потому в деревенской жизни ничего не смыслим. После усиленных водных процедур разыгрался звериный аппетит. Всей ватагой бежим на колхозное поле и выдергиваем морковку, что покрупнее, тут же в речку полощем ее и с хрустом грызем еще нежные, сладкие корешки. Ласточки летают высоко, а значит дождя не будет. И завтра мы снова будем купаться, сравнивать загар на спине и руках и измерять глубину нашего излюбленного места под названием Глухая яма.
      Солнце перевалило на вторую половину, когда мы возвращаемся домой. Бабушка выговаривает нам, что ушли купаться, не спросясь, а мы молчим, знаем, что все это только для порядка. Вкуснейшие зеленые щи уже стоят на столе, в банке густая сметана, ставь ложку — не падает. Не удерживаюсь, выбираю момент и отправляю целую ложку сразу в рот. Несколько мгновений блаженно ощущаю кисло-сладкий сливочный вкус. А на сковороде уже подогревается, шипит жареная картошка с салом. Приезжает наш дядька, младший сын бабушки, и мы увязываемся вместе с ним на рыбалку, конечно, под его ответственность. Бегу искать маленькую корзинку для нашей рыбалки. Иногда на дно пришивается кусок марли, чтобы сквозь дырки не упустить добычу. Корзинкой мы ловим огольцов. Дело для меня не новое, главное успеть быстро ее поднять. Ловим на мелководье, среди зарослей и мелких камней, загоняя ногами притаившихся рыб, и лучше это делать в сандалиях. Бывает сразу до 5-7 штук с детскую ладонь рыб, трепещется на дне корзины. Иногда попадаются вьюны, серебристые, с темной спинкой, узкие и вертлявые. Весь улов складываем в полотняный мешочек, что привязан на поясе. Сегодня рыбалка удалась, больше половины мешка наполнена рыбой. Мы несемся в гору, чтобы побыстрее согреть все в мурашках от холода ноги. Мелькают среди травы желтые, на длинных ножках головки яснотки, золотятся кустики зверобоя, дурманит, нагретый солнцем , подмаренник, стрекочут кузнечики. Ну, как не свернуть с тропинки и не пройтись по склонам, чтобы полакомиться луговой клубникой. У нее свой неповторимый вкус, не похожий ни на какую другую ягоду. Особенно вкусные — спелые, с яркими красными  бочками. Тут же находим целую семейку луговиков или луговых опят. Счастье от двойной добычи, от того, что мы возвращаемся с полным подолом грибов и корзинкой с рыбой ,переполняет меня. Уговариваем бабушку пожарить сразу все и даже сами напрашиваемся поливать. Вода за день нагрелась, от нее сильно пахнет тиной. Огород не очень большой, и мы быстро поливаем грядки с луком, петрушкой, осторожно ступая, тщательно льем на огурцы,  прямо из  ведерка под кусты смородины и крыжовника.
    Половинка солнечного диска уже скатилась за кромку леса, зацепившись за верхушки елей. А по всему дому разносится дразнящий запах жаренья. Мы расставляем тарелки, бабушка режет свежий черный хлеб и дает нам с сестрой горбушку пополам. Не дожидаясь, мы вонзаем зубы в ароматную корку. Вся семья усаживается вокруг круглого стола, накрытого старой , порезанной в нескольких местах, клеенкой. Дед, дядька, мы с сестрой и бабушка. А во главе стола две огромные сковороды. Мы не отводим глаз от этого сладостного великолепия. Дядька, как всегда , подсмеивается надо мной, называет меня «ржавой» из-за большого количества веснушек по всему лицу, чем доводит меня до слез. Сестру он не трогает, хотя и у нее такие же веснушки. Мы с ней совсем разные. Она на голову выше меня, темноволосая, с длинными руками и ногами, сдержанная и серьезная. Я же непоседливая и быстрая, волосы совсем белые, остриженные в кружок.
    Мне кажется, что и рыба, и картошка с грибами сейчас исчезнут, мне ничего не достанется. Бабушка замечает мои страхи, отделяет мне долю и хвалит меня за ловкость в ловле рыбы. Мне приятно это слышать, но сейчас мое внимание занимают горячие, хрустящие огольцы. Есть их надо целиком, потому что костей у них нет, лишь хребет, который так ужаривается, что его и не почувствуешь. От блаженства то и дело закрываю глаза. Вот, уже сковородка пуста, и все, нацепив хлеб на вилку, макают им в горячее пахучее масло. Это высшая точка наслаждения!А впереди еще ждет картошка с маленькими, потемневшими и съежившимися грибами, миска со свежими огурцами, луком и укропом. Оглядываю лица родных и мне кажется, что так будет всегда, через год, десять , тридцать лет. Незначительные слова, короткие жесты и улыбки, почти рембрандтовские в свете тусклой лампочки лица, этот ужин, маленький, еле видный от земли наш домишко, река под горкой. Тайну знает одна только бабушка, потому она и любит нас, тихо вздыхает и молится в одиночестве.
     Дед собирается утром за грибами , и я долго упрашиваю его взять меня с собой. Бабушка машет рукой, и  он соглашается. Вставать рано, но охота пуще неволи, и я вся в предвкушении завтрашнего похода. На этот раз сестра отказывается, да и не любит дед ходить по грибы большой компанией, тем более с детьми. Я быстро научилась распознавать грибы, знала места, которые любит тот или иной гриб. Сам запах леса, травы, гниющих останков деревьев меня пьянил, будоражил, во мне просыпался азарт охотника. Я никогда не ныла, не жаловалась на усталость, потому дед и соглашался меня брать.
   Ну, вот, ужин окончен, посуда перемыта и убрана в старый комод, мужчины что-то обсуждают в саду, а мы с бабушкой идем за молоком. Дойка еще не закончилась , и мы терпеливо ждем, а я получаю, как вознаграждение, кружку парного молока. Вы пили когда-нибудь парное, «из-под коровы», молоко? Это вкус детства. Раньше в деревне было много коров, собиралось целое стадо. Нанимали пастуха, которого по очереди кормили ужином и платили деньги. Часто я видела, как он в длинном брезентовом дождевике бредет с кнутом за стадом со своим лохматым помощником. Когда-то давно и мои дедушка и бабушка держали корову и кур, а потом, когда умерла прабабушка, они совсем перебрались в город и стали дачниками, приезжали только на лето.
     Становится все темнее, высыпали звезды на небе и большая луна повисла прямо  нашим домом. Меня положили спать в сенях на самодельную, сбитую из досок кровать, на матрасе, набитом сеном. Запах сена вбирает в себя все события этого дня: холодную прозрачную воду, поляны с клубникой и парное молоко. Я засыпаю почти мгновенно, но перед этим через открытую в дом дверь слышу бабушкин голос: «Господи, спаси и сохрани! Господи, помилуй мя…!»