Сложности жизни

- Чудак ты, Володька, - говорил сосед, глядя другу в глаза. Ты, наверно, забыл, когда мы молодые были. Так я тебе напомню. Чо ты смотришь! Вспоминать не хочешь? Нет, уж! Если на то пошло, слухай и не перебивай! Я вижу, ты в такой панике, што, пора тебя на место ставить. А то, страшновато мне за тебя. Ишь, как расквасился!
Два мужика стояли рядом, у самого арыка, под старой, развесистой берёзой. Один из них, тот самый Володька, держался за белый ствол рукой и, чуть не плача, смотрел в землю. Другой, видимо хозяин этой берёзы и дома, находящегося рядом, выглядел расстроенным из-за каких-то неприятностей своего соседа и друга и втолковывал ему, другу своему, чтобы тот взял себя в руки и не паниковал прежде времени.
Володька ничего не говорил, но лицо его выражало несоизмеримую беду, а может быть, страх перед каким-то горем.  Казалось, что друга своего он совсем не видит, не слышит и не понимает, и не хочет слышать и понимать. Он даже сам не знает, что он хочет. Он пришёл рассказать, а Алёшка своё трындычит, и всё. Ему-то што! Его сын дома. Понимает отца.  Любит мать. А у него, у Володьки, заехал невесть куда и колобродит там, да такое, што и на голову не наденешь.
- Ты помнишь, - повысив голос, говорил Алёшка, - мы с тобой сызмальству вместе. И когда это было, чтоб наши с  тобой родители бегали за нами как оглашенные, чтоб устроить нам наши дела?
И не дождавшись, от друга ответа, продолжал. – Нет! Где ж тебе помнить! Ты в свои пятьдесят света белого со своим сыночком не видишь. То он у тебя туда залезет, то туда залетит. А ты, ноги в руки и за ним. Если бы не летал, так он у тебя или стал бы настоящим мужиком, или в тюрягу загремел. А там, брат ты мой, сразу мозги вправляют. Детям надо дать почувствовать, что такое жизнь и с чем её едят. Нехай она их немного обломает, даст понять, что это такое. А ты вишь как, считай, за руку его по ней ведёшь. Сам плачешь, и он там плачет. От сиськи, видишь ли, оторвали. Нет, Володька, я считаю, что ты сам во всём виноват. Вроде, и мужик ты строгий. Вроде, и сам деловой, а ты гляди – ка, сыну волю какую дал! А теперь ума вставить не можешь. Бегаешь за ним по белу свету. А он и рад стараться. Сегодня одно, а на завтра – уже другое. Успевай отец!
Володька поднял голову. Вздохнул.
- И не вздыхай! – опять громко сказал Алексей. Наше с тобой детство и рядом не поставишь с детством наших детей. Не мне тебе рассказывать. Сам знаешь, не пить, не есть, не спать. То холод, то голод. Хлеба вдоволь не ели. А родителей как жалели, как почитали! Не правда, что ли?
 - Правда! Чо там не правда, - ответил Володька другу и снова вздохнул.
- Ну, вот! И где она теперь, эта правда? Ты посмотри на них, што они делают. Мы своих родителей на «вы» называли. И хто это придумал «тыкать» отца-мать? Тому б язык вырвать надо. Отсюда всё и пошло. Дети с родителями друзьями стали. Ты видал их! Да у русского человека спокон веков старших уважали. Даже старший брат считался чуть не вровень с родителями. А щас! Только вылупился, уже в драку лезет. Доказывает равенство. Вот и надоказывались! Нет порядка ни в семье, ни в государстве. Ты ему одно говоришь, а он тебе другое талдычит. Не так, что ли?
- Так-то, оно так. Да разве я его тому учил? Я ж..
- Вот-вот! И я ж, и ты. Мы вместе. Всем миром. И до чего докатились! У меня, то ж, святошь. Слышу, разговаривают. Варька моя дочку встречает: «Дочушка! Да чо ж ты такая худая? Заездили они там тебя! Ты гляди, выдавали замуж красавицу, а теперь! Они чо там, не в своём уме?» Это она так над дочкой причитает. Сватов костерит. А сваты, ни слухом, ни духом. Ну, сам знаешь! – Цыть! – говорю. Чо эт ты несёшь всякую белиберду? Тебя послухать, так не сваты у нас, а живодёры. А мы с тобой ангелы. А ведь у нас тоже чужой ребёнок! Однако, сваты наши так нам не говорят. И не обижаются на нас. Понимают. Двое малышей. Заботы навалом. Да и молодые ещё жир наедать. Мы с тобой и в сорок пять бараний вес имели. И никто не охал. Так я её и отчихвостил, при дочке, главное, чтобы и той было неповадно. Нельзя детей настраивать против. Ляжет обида в сердце и будет шпиговать его, пока што-нибудь не приключиться.
- Да! Но у тебя другое дело, - отвечал Володька, немного придя в себя. Сын твой поумней моего. И слушает тебя, и уважает. А у меня! я только не понимаю, откуда у него это взялось! Мы с Татьяной детей своих и внуков, надо сказать, на руках носим.
- А я про што? – прикрикнул Алёшка, выходя из себя. Ты вспомни, как мы служили в армии! Не два, как сейчас они, а три годочка! Сладко, что ль, было? Хорошо, што наших всех в одно место взяли. И то, дедовщина уже начиналась, и кормили, как попало. Но мы даже не замечали этого. Стройбат, стройбат. Да мы с того стройбата деньги вон какие принесли. И оделись на свои, и обулись. А Андрей Званцев домик умудрился купить. Плохонький, но свой. Не с родителей же тянуть! Вот как детей надо воспитывать. Теперь уже, конечно, другие дела. И в армии, и не в армии. Слабинку детки почувствовали. Вот и давят родителей. Не просят. Требуют. Давай им дом, машину, а потом ещё и ещё. А ты думай, хто в воспитании в этом виноват. Ты или общество. Оно ж тоже большую роль играет в нашей жизни. Я вот думаю, что оно нас подломило каким-то образом. Толи в школе забыли об этом, толи мы сами не доглядели. Короче, вирус у кого-то завёлся. И пошёл, и пошёл! Да так, што всем затошнило. А сделать – то уже ничего не можем. Время упущено.
- Да, может ты и прав, - грустно отвечал Володька. Молодое поколение, то есть, наши дети, уверены в том, что они имеют право на родительскую заботу. И никто ж не против того. Но почему-то они сами ничего не делают для того, чтобы самостоятельно налаживать свои семейные дела. Родитель должен, обязан даже. И если вдруг он откажет дитю своему по каким-то соображениям, тогда, считай, пропал. Отец такой – сякой, а главное, никакой. Вот в чём беда. Обиды не оберёшься.
- Ну, вот! И дошли мы с тобой до истины. Ты ж сам хорошо всё знаешь. Вот и не ездий к нему. Нехай сам повертится. Науку жизни познает. Один раз разберётся, переживёт, другой раз уже учёным будет, не полезет, куда не надо. И тебя беспокоить перестанет. Всё ведь друг с дружкой связано. Человек к хорошему привыкает быстро. А плохого издали не узнаёт. Не просчитывает его. А оно ж, как с горы на лыжах. Раз – и в дамках. И завертелось, и закрутилось. Вот где познаёт человек, што такое жизнь.
- Так – то оно так, - немного воспрянув духом, поддержал друга Володька. Но родителю жалко своего дитя. Душа не выдерживает. Вот в чём беда. Ни сна тебе, ни покоя. Еда в горло не лезет.  О себе забываешь. Одно на уме. У меня Татьяна совсем пропадает, если у детей что-то не так. Вот как сейчас – ложись и умирай. У неё одно: ах да ох.
-  С этим я согласен. Татьяна баба, мать! Мы не матери. Только и того, што кровь одна. А как страдаем! А им, беднягам, вообще. Тут уж ничего не попишешь. Природа-матушка. От неё никуда. Но всё равно, я думаю, в руках нужно себя держать. Иначе, всё пропало. Не каждый же раз бежать на помощь по первому зову. Сами решат. Ты вот вспомни, как уехал от родителей, много они за тобой бегали? Нет! То-то же! Поэтому ты и научился всему в жизни. И домом обзавёлся, и род свой продолжил, троих детей поднял. Плохо то, что сына не научил. Сбой какой-то прошёл. Просмотрел где-то. Не домыслил. А теперь маешься. И сыну плохо, и тебе – не лучше. Но любой неправильный поступок, при желании, конечно, при твёрдости духа, может быть исправлен. Надо только иметь силу воли и большое желание выжить. Лишь тогда будет всё нормально.
Владимир полез в карман. Достал папиросы. Закурили.
- Пойдём ко мне, - пригласил Алексей друга, осторожно, чтобы не спугнуть установившееся равновесие. Владимир кивнул головой.
Во дворе, чистом, опрятном, висело на проволоке бельё. Невестка,  молодая, симпатичная, снимала его и аккуратно складывала на стул. Рядом с нею топтался малыш, дёргая маму за платье.
 Что? Высохло! – послышался голос свекрови.
- Высохло. Надо снимать. А то пересохнет.
-Ну, и снимай!
Варвара быстро прошла в огород. Взяв, стоявшую у изгороди тяпку, начала полоть капусту.
- Мам! Да вы бы взяли Сашку, а я соберу бельё и прополю всё.
- Собирай! Не торопись! Я быстренько. Всё равно, скоро дитя укладывать спать. Давай, сама.
- Слышишь! – тихо сказал Алексей, - вот оно наше воспитание. Девка ж сама предлагает. Ну, возьми ты дитя и сделай именно так, как она предлагает. Нет же! Сама! И быстренько. Этой – 25, а той за пятьдесят. А ума-то нету. Щас сноха пойдёт, уложит ребёнка спать, и сама рядом ляжет. А старая будет мантулить. А ещё сердиться, что работает одна. А сноха спит. Кто виноват? Мы и виноваты. Сами делаем, сами хлебаем. А потом обижаемся: дети наши плохие. Не знаю. Скорее всего, родителям надо задумываться над своими поступками. Оно, вроде бы, всё правильно. Ребёнок. Нужно накормить. Спать уложить. Работа матери. А если она предлагает! По-моему, надо сделать. Ведь физический труд тяжёл сам по себе. Но молодых надо учить его не бояться. И тогда он не будет для них так тяжёл.
Мужчины прошли вглубь двора, сели на скамейку, стоявшую под развесистым клёном.
- Варь, - крикнул Алексей жене, - ты бы кваском Володьку угостила. Давай –ка, бросай свою работу, отдохнём немного.
- Я ж начала только! Хто ж будет делать?
- Молодые и сделают. Приедет сын к вечеру. Пойдут и прополют.
- Он же с работы.
- И чо! Мы тоже с тобой каждый день на работе. А придёшь, и мечешься. Иди, давай! Жарко очень.
Варвара нехотя оторвалась от тяпки. Поставив её у изгороди, подошла к мужикам.
- Что это вы такие грустные нынче? – спросила она, видя в поведение мужчин что-то скрытное и непонятное. Алексей, молча, отвернулся, давая другу выбор – говорить - не говорить. Володька посмотрел на Варвару, вздохнул.
- Сашка у меня опять залетел. Сказал и сжал губы так, что вокруг них появились морщинистые лучинки, расходившиеся в разные стороны.
- Куда его снова угораздило? – зная все предыдущие приключения соседского сына, спросила она.
- Не знаю точно. Но зовёт. Приезжай, и всё. Значит, что-то серьёзное. Так просто он не зовёт. И посмотри ты на него. Умный ведь парень. Послухаешь,  дипломат. Всё на свете знает. И в работе, и в учёбе. Всё у него просчитано. Всё по полочкам разложено. А как до дела доходит, так сразу, куда чо девается. Зашивается парень. Одно, другое, и – кердык! Всё стало. Выезжай батя. Спасай сыночка. А сыночку уже, слава богу. Не дитя малое. Ну, ладно, он не понял! А где ж жёнка была! Тоже экономист, бугалтер. Институты закончили, а ума не набрались. Другая бы за каждую копейку держалась, а эта, как мотыга. Духи французские. Крема - голландские. Посмотрела бы на себя в зеркало. Ни кожи, ни рожи.
Варвара улыбнулась. – А это не гляди. Тебе, может, и так. А они себе цены не составят. Такое тебе завернут, хоть стой, хоть падай. Все они теперь одинаковые. Ты думаешь, у других лучше! Нет, дорогой мой сосед! И у тебя, и у меня,  и у всей улицы. С кем ни поговорю, у всех одно: не умеют, не хотят, не знают.
- Зато деньги любят, - вступил в разговор  Алексей. У нас бы тоже было б так. Но наш дед всем мозги вправляет, и нам, и молодым. Он сразу и напрямую. Безо всяких подходов. «Не видали вы тяжёлых времён! Вот и беситесь с жиру! Родители по копейки собирают, а вам отдают скопом. Зачем, спрашивается. Вы же всё равно не почувствуете чужого труда. А чужой, чужой был, таким и останется. Редко когда чужое человеку идёт в пользу. Больше всего проходит так, бесследно. Вроде как, было. Было и прошло.
- Да! Прав ваш дед. Как он прав. Говорят, когда даёшь, не надо жалеть. Отдал и забыл. А кто жалеет! Однако, ничего с этого не получается. Хоть жалей, хоть не жалей, как в поганое ведро! Сунут, и концы в воду. Вот тут только станет жалко. Мы ведь люди простые.  С неба звёзд не хватаем. Миллионы в наши кошельки не идут. Всё  трудом да потом. И ничего! С ума сойти можно.
Владимир глубоко вздохнул. На душе лежал камень. И сидел он теперь у соседей, не зная, что делать. Загавкала, нехотя, собачонка. Из-за угла дома вышла Татьяна.
- Ну, чо ты тут сидишь! – обратилась она к Владимиру, - ушёл, и с концами. Пойдём! Надо решать. Они ж там ждут.
- Подождут, - в сердцах ответил тот. Надо и совесть иметь. Нехай хоть раз мозгами пошевелят. Не двадцать! Пора давно за ум браться. Они ж о нас не думают. Принимают всё, как должное. Родители всё им должны. А они! Раньше -  то пенсий вообще не было. А стариков – родителей дети сами доглядывали. И заботились! А щас, слышь, чо говорят? Што за родители, если сына до пенсии не докормят! Вот времена настали. И всё это государство. Была б работа денежная, всё ж не так страшно. Так нет же её! Нет! Втемяшили  желторотикам – дело, дело надо открывать. Где ж его на селе дело это искать. Тут одно, копай глубже, кидай дальше. И хоть бы оправдывалось! Вот и бегут молодые в город. А там, то ж, свято ж!
Владимир выдохнул. Тревога давила сердце, заставляя его волноваться и давать сбой. Варвара принесла квас. Золотистый. Ядрёный. Поставила трёхлитровую банку на стол, побежала за посудой.
- Да ты садись, - обратился Алексей к Татьяне. Щас Варька принесёт бокалы, попробуете нашего кваску и пойдёте. Поменьше переживайте. Может, там ничего такого и нет, а вы на взлёте. Съездить, может, и надо, но не сейчас. Не горит же у них! Подождёте немного, а там гляди , и всё образумится. Должны же они сами когда-то начинать решать свои проблемы! Не мальчики ведь!
Татьяна, присев на скамью рядом с мужем, внимательно слушала соседа. Глаза печальные. Уголки губ подрагивают. Мысли так и скачут как чёрные вороны, не давая душе никакого покоя. Варвара, расставив посуду, налила квас.
- Ну, и квас! – выпив залпом полный бокал, сказал Владимир. Настоялся. Чудо! Лучше пива.
- Да какое щас пиво! Не пиво, а помои. Раньше пиво делали на сортовом ячмене и хмельных дрожжах. Вот пиво так пиво. Мы с Володькой по трёхлитровой банке за раз выпивали. И ничего! А теперь, гляди да гляди! Выпьешь, и в туалет! Летишь, как оглашенный. И всё потому, што всем нужны деньги! Заквасят, а сроки-то не выдерживают. Да и дрожжи свекольные. Они ж никакой пользы человеку не приносят. Только вред. Запад давно уже от них отказался. А мы всё шуруем. Травимся, но деньги важнее. Теперь нам надо ещё сто лет, чтобы научиться хмель да ячмень выращивать. Алёшка совсем недавно услышал новости о свекольных дрожжах, и теперь возмущению его не было предела.
- А почему сразу не прекратить производство такой гадости! – возмущённо говорила он, - уничтожают людей, кто как может. Лишь бы деньги выдрать с народа. После развала Союза только и слышишь, что нечем кормить. Много людей на земле развелось. Всякое было, но так не говорил никто. Дармоедам только жить хорошо. Столько сейчас их развелось! Всё богатство в их руках. А нам, беднякам, жизни нет никакой. Вот и перестроились.
- Тот чёрт меченый, был, и нету, - подхватила Варвара.  А мы разгребай! Ни работы, ни денег. Живи, как хочешь. На работе только числишься. Работай, дурак.  Получать только нечего. А сколько развели бомжей. Ещё и говорят, что дают им завтраки. Бесплатно! А кто их довёл до такой жизни! При Союзе за тунеядство привлекали к ответственности. Всем работы хватало. А сейчас! Стыд и срам!
- Во-во! Договорилась! Привлекали. Тоже хороши были. Работали-то, сама знаешь как. За себя и за того парня. А в магазинах ничего не было. У нас так и есть, не спячка, так болячка. Партийцы, конечно, и жили. А такие как мы! Нам всё равно. Што тогда, што щас! Алексей выглядел расстроенным и недовольным.
- Оно-то так, - снизив тон, парировала Варвара. Но тогда надежда на лучшую жизнь оставалась.  И школы, и больницы. Всё равно, было спокойней. Да и богачей, таких как сейчас, не было. Горбачу первому шибко захотелось стать богатым. Вот и сдал страну вместе с народом. А народ – что! Пока дотумкался,  што к чему, пока раскачался, они всё сделали. Ты посмотри, как они за счёт народа наживаются.
- Хто они? – спросил Алексей жену, глядя на неё с ухмылкой. Цари были, царями и остались. Обуха плетью не перешибёшь. Они своим путём идут, а мы своим.
- Но совесть человеческую ещё никто не отменял, - гневно воскликнула Варвара. Добрались, захватили,  и за кордон всё! Деньги там, дети там, а сами тут грабят.
- Ну, ну! Ишь ты, как расходилась! Смотри!
- Да с такими мужиками как у меня, никогда в стране порядка не будет. И сидеть нам вечно на голодном пайке. Варвара встала и быстро пошла в дом.
Соседи в разговор не вмешивались. Татьяне с Владимиром было не до политики. Они в своей семье ладу не могли дать. А в стране и без них обойдутся. Там всё: и богатство, и сила, и мощь. Куда там сельскому человеку на одной ноге с ними стоять!
После разговора с соседями, Владимиру с Татьяной как будто стало легче. Правы ведь Алёшка с Варварой. Строже бы надо. Не получилось. Обидчивые детки стали. Как что сказал, так слёзы, отговорки. Ты им слово, а они тебе десять. Подождать надо. Авось и справятся.
Прошла неделя. Дети молчали. Ни письма, ни звонка. Молчали и родители, надеясь на лучшее. Татьяна вымоталась в думах. Но терпела. Володька строго – настрого предупредил: не спеши! Ты всегда торопишь события. Хоть ты и мать, да надо немного думать, что делаешь.
Под пятницу Татьяне приснился сон: идёт она по холодному снегу, босая, раздетая. А вокруг столько солнца, что глазам больно. Открыла глаза, а на дворе светло. Утро. Раннее. Свежее. Оказывается, дождик прошёл ночью. Небольшенький, но землю побрызгал. И душу задел свежестью. Возрадывалась она, заиграла, запрыгала. Татьяна, накинув халат, пошла к двери. И тут звонок! Тонкий, жалобный. Наверно, Владимир приглушил громкость, вот и заплакал он, приглашая, хозяев поднять трубку. Татьяна кинулась к телефону, прижала трубку к уху.
- Алё!
- Мам, здравствуй!
- Сыночек! Татьяна заплакала, давясь слезами.
- Мам, слушай! У меня всё хорошо! Не надо ко мне ехать. Я всё переставил, и у меня получилось. Мамочка, не надо плакать! Я всё понял! Простите меня. Ты слышишь! Я всё понял. Скажи отцу! Я всё понял.
- Хорошо! Скажу! Теперь Татьяна плакала навзрыд и не слышала, что говорил сын.
А он говорил и говорил о том, что у него прекрасные родители, что они всю свою жизнь отдали детям. А он, их сын, хам и негодяй. И только теперь, когда ему самому уже вон сколько,  понял, и сделал, и всё у него получилось. Наконец, послышались длинные гудки, и всё стихло.  «Вот  тебе и сон, - скажет Татьяна мужу, - а я думала, сны не сбываются».

Крым. Заречное. Январь. 2017 год. Фёдорова В. Н.