Б. Н

...и пусть ваялся этот белый свет
под наказанье с мыслью и утешить,
но добрый Зодчий, вытесав сюжет,
всё ж избежал безжизненных проплешин...
..........
По серым тропам, вьющимся в горах
прекрасных днем и ночью Пиренеев,
неспешно брёл чуть сгорбленный монах
с клюкой в руке и ладанкой на шее.

На нежном фоне вычерченных гор
за тяжким шагом следовала вечность,
которой Бог оформил свой укор
за глиняную в сущности беспечность

дыханьем оживленного венца
своих трудов. Душевные порывы
терзали мглой рождённые в сердцах
сомненья в том, что души нынче живы,

а Горний мир доступен будет всем,
кто, жизнь увидев в тетраграмматоне,
о всём мирском забудет насовсем,
чтоб пребывать в пожизненном поклоне

Ему. Но тех сомнений суета
была уже неведома монаху,
что этот мир оставил неспроста,
на рвань сменив модельную рубаху.

Его влекли не отблески небес,
не мир богатств, не женские соблазны...
Когда тебе отпущено в обрез
земных часов, ты будешь сообразно

их тратить здесь, средь вечной мерзлоты
пустых желаний. Это аксиома
для осознавших: правила просты,
когда находишь нужное в искомом.

А инок знал, что в сутолоке дел
всегда найдется место для покоя,
в котором жизнь выходит за предел,
очерченный божественной рукою

в начале воскресенья. Старый мир
легко вместился в зареве окраин
Эдема тех, кому и царь - кумир,
коль у него в далёких предках - Каин.

Но свой багаж безропотно влача
в потрёпанной, заштопанной котомке,
монах искал душевного врача,
чтоб развязать грядущего тесёмки

и разложить подкравшуюся хворь
на странный трёп глухого диагноста
и тишину, с которой спорь-не спорь,
а всё равно придётся до погоста

идти пешком без шансов вдруг восстать.
Ему хватило прошлых покаяний,
чтоб в этот мир по-новой не врастать,
мешая время с пылью расстояний

до личных грёз о радуге-дуге
и абсолютно новом восхожденьи
на древний холм без крючьев на ноге
в надежде не изведать непрощенья.

Пройдя полсвета, старец подошёл
к испанским вариантам искажений
той тишины, в которой хорошо
не замечать растерянных движений

пространства, устремившегося ввысь
за временем. Обыденное чудо,
что названо когда-то Вышним «жизнь»,
ещё влекло возможностью отсюда

уйти без карантинных процедур
раскаянья в не прожитом, но сущем.
Монах не знал, когда, покинув сюр,
он ореалил прошлое в грядущем

и в новый путь заплёл тугую нить
желания отсутствия желаний
достать, допеть, дождаться, долюбить
и додержать сей мир в бессильной длани.

Ведь что есть дух? - Возможность замереть,
не обладая крепостью природной,
чтоб без кручины тихо умереть
в тот миг, когда Всесильному угодно

прибрать тебя к владетельным рукам
во имя круга вечных изощрений
в мечте, что собиралась по кускам,
реализуя знания и гений

Того, кто в целом видел не Себя,
уставшего от суетных обманов
и рвущегося, плача и скорбя,
свой труд стереть с космических экранов,

а безысходной жадности портрет.
Казалось бы - забудь! Ошибки - опыт.
Подумаешь! Ну, нет дороги. Нет.
Да что дороги?! Стёрты даже тропы

тех десяти, что выданы как дар
за боль в душе и качество иллюзий.
А всё не так. Не просто. Не из чар,
с трудом постылым слившихся в союзе

из баловства. Всё - выдуманный текст
из древним страхом выскобленных знаков,
перенесённых ангелом на крест,
что был сколочен бесом за бараком

в уже совсем далёкой Воркуте.
Да-да! Монах изведал крайний Север
как часть дороги сгорбленных не тех,
кто перепутал always и forever

в беседе с властью. Мерзкий приговор,
стукачество, смертельные наветы -
он всё познал, и старости минор
стал ладом бестолкового ответа

на распоследний юности вопрос
о том, зачем?! И всё. А дальше темень,
в которой Бог в расстрелянном пророс,
на миг продлив отпущенное время

душе невинной. Снег и темнота -
вот то, что отпечаталось в сознаньи
когда из бездн явилась высота
потребности в глубоком покаяньи

за свой нырок под зека, что левей
стоял... за страх, что враз посеял смуту
в душе... за безразличье к нежной ней,
исчезнувшей в бесчисленных маршрутах

немого тела... Прошлого сюжет
ещё предполагал в какой-то мере
намёк на роль, но больше роли нет,
и рок глядит сквозь мушку, рот ощерив,

на странный выбор вечного Отца,
едва ли убежденного расстрелом
в возможности реального конца
всего того, что, в общем, надоело...

Невольно вспомнив юности вердикт,
и чуть устав от глупого стоянья,
монах увидел замок впереди
и, погасив свои воспоминанья,

шагнул вперёд. Чуть дальше, на холме,
раздался звон раскачанных умело
колоколов. В надвинувшейся тьме
он подошёл к собору Компостелы.