В Москве, в Гранатном переулке

В Москве, в Гранатном переулке
я прожил сорок ранних лет.
И в памяти дома дворы и закоулки
ещё живут, но многих уже нет.

Гранатный двор снабжал ядром
оборонительный на Пресне вал.
Проблемы были и тогда с добром,
и недовольный двор ушёл в подвал.

Саженной толщины кирпичная стена
с решетками окованных проёмов.
Чем глубже мы копнём, тем выше и цена
свидетельства упадков и подъёмов.
               
Доходный дом утюг. Там жил
с Татьяной дочерью артист Самойлов.
Его подростком я увидеть сторожил,
как Горбунок Жар птицу в стойле.

Смывались с рёвом Ниагары унитазы
в спектакле театра Маяковского «Весна в Москве»,
бриллиантами с Бабановой искрился и Талмазов.
Самойлову пешком до студии минуты две.   

А рядом сад и Глав.Мер.Вес.
Служила там экономистом мама
(когда дитя мало, имеет вес
дистанция до милого дивана).

Напротив в двухэтажном доме
Терьян снимал ночлег ещё студентом.
Известным дирижёром стал, но кроме,
преподавал в консерватории доцентом.

Дом бомбой разорён в войну.
Тогда на улице погасли фонари.
Увидел я воронки глубину,
и шрам во мне, как волдыри.

На той же стороне поодаль
старинный особняк. И так красив
архитектурный этот модуль,
наверно, как Облонский Стив.

К особняку пристроили крыло,
и стал он Домом архитекторов.
Но посторонним было и кино,
когда не возражали лекторы.

Фасад венчает свитками панно
над  трио застеклённых арок.
И архитекторами признано оно
эмблемой Дома в спорах жарких.

Явился там в трёх сериях Тарзан
С Вайсмюллером в заглавной роли.
Как сложен в джунглях партизан!
И «Игого» его не затихало в школе.

Какой в подвале ресторан!
Вы если б только знали…
Мы докторскую брата обмывали.
Намоленный чревоугодниками храм.

Чредой унылые дома из кирпича
с древесным перекрытием,
там в коммуналках лампу Ильича
считали мировым открытием.

За ними сада ровный кант
с проездом внутрь, как костыль,
и особняк где винный фабрикант
на чердаке замуровал бутыль
аршина в два, под сургучом записка.

Прошли года, и крыша протекла.
Разбив глухую кладку, (Вот дела!),
ремонтники увидели бутыль вина.
Привычка раньше им дана
и лишь потом прописка.

Напившись до пьяна в г…но,
чтоб не предъявлена была вина,
бутыль разбили, прОлито вино.
На потолке осталось лишь пятно.
Спросить и не с кого, а где письмо.

Иль выписан иной наряд:
неделю целым домом пили,
советский люд халяве рад.
И опустевшую бутыль разбили,
как вождь учил пролетариат.

А вот, что разнесла молва:
в угаре торжества
записка затерялась.
Когда написана она,
в хмельном сознании не осталось.

За кантом был обширный сад
и двухэтажная обитель буквой Г.
Длиннее был на улицу фасад.
В садовом жили мы крыле.

Наш дом екатерининских времён
со срубом из дубовых брёвен.
Тогда и сад был заселён
как липами, так и плодами вровень.

Широко липы разрослись.
Фруктовые деревья редко сохранились.
В саду том с братом мы паслись.
Разрушен был фонтан, струи не лились.

Наш дом купеческий большой
в два этажа и с анфиладой залов.
В нём жил давно купец крутой,
и родом был наверное из галлов.

Потом банкир перекупил
с фамилией Голяшкин.
И был бы им я, то запил, -
пришёл матрос в тельняшке.

Прорезал анфиладу коридором.
При том жильцам достались призом,
а новой власти не замеченным укором,
роскошные с амурами карнизы.

Хозяин в доме холод стойкий.
Топили комнаты печами.
И вековыми кирпичами
стерёг дрова сарай в пристройке.

Когда явился щёголь газ,
дрова утратили почтение.
Былое место положения
не нужно стало в скорый час.

В ЦККПСС готовили себе постой.
На переулок положили глаз.
Сарай снесли и проложили газ
и магистраль с горячею водой.

Рабочий дурака свалял
(нимало было, как сейчас):
трубу смолою утеплял,
ушёл, а пакля тлела битый час.

И ветром тление раздулось.
Сулило нам большой бардак,
когда оно вдруг потянулось
к иссохшим балкам на чердак.

Дым черным молохом занялся.
Подобным образом горят покрышки.
Когда с работы на этаж поднялся,
то понял я, что дому крышка.

Тут кровлю новую пожарные разбили
чтоб подавить очаг водою.
Они её нещадно лили, лили, лили
на перекрытия над нашей головою.

В тот год сухая была осень
Но, как на зло, на следующий день
Нептун разбился оземь,
слезами пропиталась сень.

За зиму чёрные махры
накрыли стены, потолки.
А уж весною расселили
жильцов на новые дворы.