Сон

Весёлый дождь скакал по тёплым крышам,
Устал и покатился на закат.
Смотрел со стенда строгий мокрый Гришин.
Я прятал взгляд, хотя не виноват.

Ждал поезда на Киевском вокзале.
Считал ворон, читал газету "Труд".
И тут из репродуктора сказали:
Мужайтесь. В понедельник все умрут.

Летит на нас космическое Что-то.
Погибнут и Москва, и Барнаул.
Сегодня постарайтесь отработать,
А дальше, как хотите. Караул!

Воронье "Каррр!" метнулось диким эхом.
Растаяло. Нависла тишина.
Погасли лампы. Поезд не приехал.
Пришлось идти домой. А там жена

Соседу исполняет а капелла
Вступление из "Алых парусов".
Любашенька всегда чудесно пела.
Но почему же оба без трусов?

Они мне объясняли, что сопрано
Стеснённо и томительно в трусах.
Я взял топор и выгнал меломанов.
Я плохо разбираюсь в голосах.

Мне было худо – маетно и зябко,
Налил и съел остывший рыбный суп –
Голодная, никчёмная козявка
В дремучем человеческом лесу.

Поел, прилег и в сон нырнул Ионой.
Скользил по рельсам поезд – синий кит,
А в нем уют купейного вагона:
Качался пол, мелькали огоньки,

Скрипели полки, ложечки звенели,
Приотпускал скрутивший нервы шок.
Я жив-здоров, а гибель в понедельник –
Пожалуй, это даже хорошо.

Не надо суетиться, торопиться,
Царапать дверь обиженным котом.
Внезапно пробудилось любопытство:
Что будет там, когда уже, потом?

И тут явились хмурые такие:
"Мужчина, выходите из купе.
Мужчина, вам не можно ехать в Киев.
Не любы. Не желанны", – и т.п.
 
Тащили в ночь, грозили автоматом.
Я их просил держать себя в руках.
Они ругались, может, даже матом.
Я плохо разбираюсь в языках.

Под насыпью чернел лохматый ельник.
Затвор негромко клацнул, как засов.
Умру и не увижу понедельник...
Но, братцы, что такое? Это сон!

Угрюмые нахрапистые люди –
Безумный отблеск прожитого дня.
Проснусь, они исчезнут, их не будет!
Но вспышки ярко-желтого огня

И звук тах-тах, и скачущие гильзы,
Удары в грудь, солёный вкус во рту.
Мир постоял, качнулся и скатился
В колючую тугую черноту.

Открыл глаза – увидел синий поезд.
Он ждал, манил. Но я в него не сел.
Остыну, погуляю, успокоюсь.
Зайду к соседу. Как он там, сосед?

Сказать ему, что знаю о сопрано,
И попросить не путать берега?
В закатном небе плыли два барана,
Сцепившие тяжелые рога.

В кабине телефонной пахло щами.
Рычаг негромко клацнул, как засов.
– Родная, не уехал, возвращаюсь!
Соскучился без "Алых парусов".

Я шел домой до улицы Заречной.
Умытая, нарядная Москва
Закуталась в прозрачный мягкий вечер,
Украсив фонарями рукава,

Но выдавали в ней провинциалку
Смешные башмаки бетонных плит.
Цвела весна. Теперь мне было жалко,
Что к нам так разрушительно летит

Посланец галактического мира,
Влюбленный здоровяк-метеорит.
Шуршит в помехах радиоэфира,
Он слов любви Земле не говорит,

Но страсть его – космически большая,
Ей не помеха люди-муравьи.
И только то немного утешает,
Что мы умрем, сгорая от любви.

И на пороге той, иной вселенной,
Готовясь превратиться в серый дым,
Забудем все обиды и измены...

А может, не забудем. Не простим.
Запустим толстопузые ракеты –
Прощальный поцелуй? последний бой?

Я гладил по траве свою планету
И говорил: "Не бойся, я с тобой".