Родня

Стежки кармических флотилий
Дочь критского царя уводят
За горизонт, стык в стык, а ты —
На ялике "Советский" кормчий,
Из бездны ощутишь толчок,
Воображая Моби Дика,
Войдя по толще вод в утробный
Мой родословный лабиринт.
В обличьях волн, их гребнях, кручах, —
На траекториях летучих,
Надрыбью, жабро-родовую,
Генеалогию читай:
Роддом был сер. Она рожала.
Семидесятые. Весна.
У черноморского причала
Ее ждала отдушина:
Сестра в селе, веснушки — камни
Разбросаны по взморью. Степь
Полынная с загаром в тайных
Местах, — здесь некому глядеть, —
Гадюка, ёж или лисица
Могли бы впрочем удивиться
Ее увидев нагишом,
Но дело, видите ли, в том,
Сей человеческий детёныш
На скалах расцвести тайком
Бессмертником ершистым может,
Где моря соляной излом,
За изгородью расторопши,
Став лучепёрым окуньком.
Не золотым. Осадков мало
Со щек ее могли б собрать
Алхимики. От той осинки
Родятся, но не апельсинки.
Она не плачет круглый год, —
Почти! чтоб точно не соврать.
Живет её родная тётка
В провинциальном городке,
А с нею — тридцать три ребенка
Приморских санаториев.
Бикини пёстр её, в строке
2500 лет истории
Размашисто: "Я — Евпатория",
Напишет, не сдержав в руке
Порывы солнечного ветра,
И перья выронит его,
Он вырвется, рисуя петли
Кадрили чаек высоко!
Ее щекочет пятки лето,
Вся полная песка, она
Учиться отдала меня к
Кузине, но нас развела
Через десяток лет другая, —
Ятровка матери — Москва.
С распущенными волосами,
В понтах, малёхо с бодуна,
Меня от сердца отрывая,
За поездом печальная,
Разочарованно стояла
Одесса в темноте одна.
И вот — столица дорогая!
В твои зеленые лекала
Лесных массивов влюблена.
Ты львица светская для тех,
Кого с парадного встречаешь.
А с черного — от Патриарших
До Химок корешам кошатишь,
Кому-то лица заменяя,
Ну а кому-то — зеркала.
Всегда заначка у тебя
Есть. И когда заплачу,
Я от прилива чувств в партере —
Ты драматически "Не верю!"
Произнесешь, но обогреешь.
Еще остались воплощенья?
Мне любопытно, имя чье
Упомяну, когда мгновенье
Сердцебиеньем истечет,
Пульс колченогий внутривенно
Приостановит тихий ход.

Застигнута Хемингуэем
В романе Мелвилла старуха.
А может это был старик,
Эллады блудный неофит,
В мифологическом тумане
Плывет наощупь в лабиринт, —
Пока не прожитый мной берег.
Связь родственная еле тлеет,
За Ариадной — узы в стык,
Нанизаны ряды флотилий:
Сестра и брат, свояк с седьмою
Водой на киселе, скользит
Цепляясь в памяти плавник
По волнам ностальгии в теле,
Маяк венцом огней прощальным 
Жизнь провожает до купели,
Где смерть с рожденьем говорит.