44 строки, примеры и других поэтов

Веря в красоту

Ельничек-березничек.
Зелень ранних трав.
Расцвела черёмуха,
Услаждая нрав.
Белая берёзонька
Листьями шуршит,
Горделива сосенка
Сей пейзаж вершит.
Я пройду по полюшку,
Лесом проберусь.
Мне услада – волюшка,
Дорогая Русь.
Русь многострадальная,
Русь – простор души,
Доброта печальная…
Кайся, не греши.
Кайся перед детками
За коряву жизнь.
Кайся перед предками,
Помяни, молись.
Кайся перед близкими,
Заблужденья прочь,
В покаянье искреннем
Ты прогонишь ночь.
Не вокруг проблемушки,
А в самом тебе.
Незабвенна темушка:
Покорись судьбе.
Покорися, родненькай,
Помолись, молчи.
Примирись, родименькай,
Жизни не учи.
Только покаяние
Может возродить.
Чистота молчания,
Чтобы победить.
Добротой, любовию
Одари врагов,
И Господней волею
Станешь сердцем нов.
Вновь душой могучею,
Сея доброту,
Мiр подвигнешь к лучшему,
Веря в красоту.


;
Мне октавы надоели

Надоело писать мне октавами
(Боря Прахов октавы просил)
или нет на октавы мне сил,
или лексика деда усталого
скудновата, бедна;
слишком малыми
оказались сюжеты?
Красив
слог Жуковского, Пушкина.
Мало ли,
кто с октавами крепко дружил?

Жил легко, потихоньку, маленечко
пробирался к финалу бытья.
Борода, чтобы жить без бритья,
и работа лопатой и веничком –
незатейливо и без нытья
исполняю команды, шутя.
Иногда упускаю я времечко,
с пустяка огород городя.

Тяжело? Нет, пожалуй, размеренно,
с напряжением и без него
я иду этой жизнью уверенно,
и надеюсь, дорога проверена,
и не жду от судьбы ничего.

Всё, что было, давно уж потеряно.
Не жалею прошедшего я.
Прошагаю, что Богом отмеряно,
путь свой к Богу, благодаря…

Рассказать бы, что знаю, всем внукам,
что умею, бы их научить.
Жизнь, наверно, простая ведь штука,
просто нужно суметь отличить,
где добро, благолепие, чувство,
где лишь фальшь, лицемерие, ложь.
И становится горько и грустно,
если мимо ты в спешке пройдёшь,
не заметишь страдание, горе,
не ответишь на муку-мольбу,
не почувствуешь ближнего боли,
не рванёшься со злом на борьбу.

Будет мирным и солнечным небо,
будет соли в достатке и хлеба,
будет радостью каждое дело,
коли Господу – душу и тело.

;

Сижу в кафе

Сижу в кафе, где был мой дом.
В душе тоскливо пусто.
Судьба, как дьявола фантом,
убила мысль и чувство,
убила юности порывы,
убила свет и красоту…
Услышав террористов взрывы,
взываю детскую мечту: -
мечту познать сей мир чудесный,
ответить на простой вопрос,
возникшей в сердце песней.
Извне лечу в сиянье грёз,
грёз радостных, глубоких.
Мечте не вижу я преград.
Как много в мире одиноких!
Их боль нарушит зла парад.
И радость воссияет в мире,
теплом надежды оживёт,
и зазвучит в печальной лире,
трудом и жизнью сбросит гнёт,
гнёт равнодушия, безверья,
гнёт ненавистной нам нужды,
гнёт от лукавства, лицемерья,
от дикой злобы и вражды.
Вражды?
И вдруг узрел тому предел:
дел пустяковых суеты.
Мечты, мечты, мечты без дел.
Иди и воплоти мечты.
Коль добрыми делами смел,
прибавь, хоть кроху, красоты.
И вновь
стремленье добрых дел
продлит твой жизненный предел,
и победит любовь.
Любовь, добро творящая,
в поступках – настоящая,
красою воспарящая,
с надеждою летящая,
не золотом блестящая,
в молчанье говорящая.
Любовь, любви молящая.
Любовь Творца, горящая,
нам свет и жизнь дарящая.
;


Иван Козлов, Стансы

Настала тень осенней длинной ночи.
Крушился я, страданьем утомлен,
Искали сна мои печальны очи,
Но их давно покинул сладкий сон.
И я летал в дали, душою зримой:
Младые дни мелькали предо мной
В своей красе невозвратимой
И с мрачной их внезапною грозой.
Но сердце вдруг мечтою возвышенной
В груди моей кипит, оживлено,
С тревогой дум, надеждой примиренной,
Подумал я: несчастье… что оно?
Оно — гигант, кругом себя бросая
Повсюду страх, и ноги из свинца,
Но ярче звезд горит глава златая
И дивный блеск от светлого лица.
Подавлен тот свинцовыми ногами,
Пред грозным кто от ужаса падет,
Но, озарен, блестит его огнями,
Кто смело взор на призрак возведет.
За тяжкий крест получит он замену:
Забытый гость счастливцами земли
Душой поймет священной дружбы цену
И жар святой, таинственной любви.
Его удел — живые впечатленья,
Житейским сном уж грудь не стеснена,
В слезах своих найдет он наслажденья, —
Страдальца жизнь высокого полна.
Так пыл мечты в прозе красу вам кажет,
Быстрее путь в час бури по волнам, —
И сколько тайн прекрасных горе окажет
Тому, чей дух стремится к небесам!
В его душе звук совести яснее,
Луч правды чист и бледен страх людской:
Он думает, он чувствует сильнее, —
Не узником он прихоти мирской.
Летучий вихрь равно в полях разносит
Ковыль-траву и розовый листок,
И якоря, увы! никто не бросит
В сияющий, но бурный жизни ток.
О жизнь! теки: не страшен мрак могилы
Тому, кто здесь молился и страдал,
Кто, против бед стремя душевны силы,
Не смел роптать, любил и уповал.



;
Осип Мандельштам, Стансы

Я не хочу средь юношей тепличных
Разменивать последний грош души,
Но, как в колхоз идет единоличник,
Я в мир вхожу – и люди хороши.

Люблю шинель красноармейской складки –
Длину до пят, рукав простой и гладкий
И волжской туче родственный покрой,
Чтоб, на спине и на груди лопатясь,
Она лежала, на запас не тратясь,
И скатывалась летнею порой.

Проклятый шов, нелепая затея
Нас разлучили, а теперь – пойми:
Я должен жить, дыша и большевея
И перед смертью хорошея –
Еще побыть и поиграть с людьми!

Подумаешь, как в Чердыни-голубе,
Где пахнет Обью и Тобол в раструбе,
В семивершковой я метался кутерьме!
Клевещущих козлов не досмотрел я драки:
Как петушок в прозрачной летней тьме –
Харчи да харк, да что-нибудь, да враки –
Стук дятла сбросил с плеч. Прыжок. И я в уме.

И ты, Москва, сестра моя, легка,
Когда встречаешь в самолете брата
До первого трамвайного звонка:
Нежнее моря, путаней салата –
Из дерева, стекла и молока...

Моя страна со мною говорила,
Мирволила, журила, не прочла,
Но возмужавшего меня, как очевидца,
Заметила и вдруг, как чечевица,
Адмиралтейским лучиком зажгла.

Я должен жить, дыша и большевея,
Работать речь, не слушаясь – сам-друг, –
Я слышу в Арктике машин советских стук
Я помню все: немецких братьев шеи
И что лиловым гребнем Лорелеи
Садовник и палач наполнил свой досуг.

И не ограблен я, и не надломлен,
Но только что всего переогромлен...
Как Слово о Полку, струна моя туга,
И в голосе моем после удушья
Звучит земля – последнее оружье –
Сухая влажность черноземных га!

Май – июнь 1935



;
Александр Вертинский, Доченьки

У меня завелись ангелята,
Завелись среди белого дня.
Всё, над чем я смеялся когда-то,
Всё теперь восхищает меня.

Жил я шумно и весело, каюсь,
Но жена всё к рукам прибрала,
Совершенно со мной не считаясь,
Мне двух дочек она родила.

Я был против. Начнутся пелёнки…
Для чего свою жизнь осложнять?
Но залезли мне в сердце девчонки,
Как котята в чужую кровать!

И теперь с новым смыслом и целью
Я, как птица, гнездо своё вью
И порою над их колыбелью
Сам себе удивлённо пою:

Доченьки, доченьки,
Доченьки мои!
Где ж вы, мои ноченьки,
Где ж вы, соловьи?..

Много русского солнца и света
Будет в жизни дочурок моих.
И что самое главное – это
То, что Родина будет у них!

Будет дом. Будет много игрушек.
Мы на ёлку повесим звезду.
Я каких-нибудь добрых старушек
Специально для них заведу.

Чтобы песни им русские пели,
Чтобы сказки ночами плели,
Чтобы тихо года шелестели,
Чтобы детства забыть не могли.

Правда, я постарею немного,
Но душой буду юн, как они!
И просить буду доброго Бога,
Чтоб продлил мои грешные дни.

Вырастут доченьки,
Доченьки мои…
Будут у них ноченьки,
Будут соловьи!

А закроют доченьки
Оченьки мои,
Мне споют на кладбище
Те же соловьи!