Придираясь к Бродскому

Тяжеленный слог, с провалами вкуса, игрой и размытостью смысла. Фикция, имитация переживания, поэтическая неестественность — в каждом затянутом или даже коротком произведении.

             Точка всегда обозримей в конце прямой.

Что это, как не оригинальничание, не псевдозначительность? И все стихотворение — на расстоянии вытянутой руки от подобных определений. Приведу его полностью:

             Точка всегда обозримей в конце прямой.
             Веко хватает пространство, как воздух — жабра.
             Изо рта, сказавшего все, кроме «Боже мой»,
             вырывается с шумом абракадабра.
             Вычитанье, начавшееся с юлы
             и т. п., подбирается к внешним данным;
             паутиной окованные углы
             придают сходство комнате с чемоданом.
             Дальше ехать некуда. Дальше не
             отличить златоуста от златоротца.
             И будильник так тикает в тишине,
             точно дом через десять минут взорвется.

«Вычитание», «внешние данные» — здесь этой «прозы» еще немного, в некоторых строфах знаменитого «Осеннего крика ястреба» сквозь нее вообще не хочется продираться: обвисшие нити сюжетного шитья, избыток подробностей, а то и плюшкинского сора, рваные контуры идеи, рассудочность и описательность в одном флаконе, причем на грани занудства. И все это претендует на философичность, притчевость, бытийное откровение.
Не русская ментальность, которая с заводной, механистической изобретательностью говорит русскими словами о мелочах, русского мало интересующих.
Кстати, почему дом-то взорвется? Ничего подобного контекст вроде не предвещает: угасание — да, но не взрыв. Очевидно, что взрыв здесь просто притянут ради двух эффектных заключительных строчек. Хороших, выразительных. Не в пример «паутиной окованным углам»...
Думаю, столь «раскрепощенное» письмо и то отношение, которое это письмо с самых первых своих витиеватостей к себе задает, — уровень не совсем классики. Она лепится из чего-то другого. Не из разреженного воздуха. Не из вяловатого, сибаритского состояния души, которое поэт будто с трудом и высокомерно преодолевает, кладя на бумагу широкие прозаизированные сообщения или неуклюжие сентенции, как в случае с точкой в конце прямой, приведенном выше.
Ты говоришь, мой оппонент, что читателей у Бродского множество и что они к нему по-другому относятся? Соглашусь. Сам несколько стихотворений в минуты прежних увлечений посвятил ему. Но это, кажется, прошло.
Надолго ли — не ручаюсь.

2012

(Из книги "Порох и метан", 2017)