Неоконченное...

В острой комнате как то странно потухли огни.
Тусклый свет от настольной лампы.
Тишина, мы с тобой в этот вечер остались одни,
Лишь луна тянет с неба к нам бледные лапы.

Запах нежности навсегда замурован в памяти,
Это запах твоих волос.
Я, наверное, люблю тебя до беспамятства,
Уберегу от любых катастроф.

Тихие стрелки часов беспрестанно стучат в циферблатах,
Настенных, наручных часов.
Я делаюсь неуклюжий, как рыцарь в латах,
Коварная сука любов!

Тук-тук-тук-тук-тук-тук!

Вот и вечность у нас за плечами!
Всего то единственный вечер прошел,
Но его я измерил годами!

И луна отступила, нехотя, перед светом багрового солнца,
Кровавый закат сообщил злую весть,
Убили верного крестоносца!

И люди, вздохнув, помянули минутой молчания,
И скорее забыли, погрузившись в дела,
До века скончания!

А на месте где пролили кровь,
В бесконечной пустыне мозга,
Посеяли память, про ту любовь,
Что знаменем нес он сквозь космос.

1.
Мертвые листья засыпали жизни рябую полосУ,
Желтым ковром, разлеглись осенью под ногами,
А я их рыжие кости гребу сгорбленный стальными граблЯми,
В надежде выскребать из души ледяную тоску!

Память!
Стальным узлом тебя к моей голове привязала!
Гвоздями прибила где то в областях мозга!
Я помню рябь воздуха во время скандала,
И стук каблуков по парковым доскам..

Всегда и для всех я старался быть беленький,
Отдавать, помогать, ничего не прося!
Так и бросила, на бульваре Есенина,

«Подостыло,
отвыкла,
прощай и скучай»

Дым сигаретный, черным облаком, вынес в мир знамя ночи,
Остались лишь яркими звездами в небе,
Сверкать твои холодные очи!

По ночному городу, на сотнях такси,
Телом, пронизанным вирусом волочился,
Тоннами металла сжали с боков тиски
Как же я так умудрился?
Влюбился!

До последнего, чувства к тебе отрицая,
Заблудился в подвале своей души,
Пытаясь вымести стихами, из закромов рая,
Последние остатки взаимности.

А на Есенинском, как наковальней,
Обухом огрела по больной голове,
И я погружаюсь вслед за Лузитанией,
Побежденный в этой войне...

Странник в ночи,
потерянный, не знающий своего места,
Можешь хоть ты рассказать мне,
В какой дыре застряла моя «невеста»?

Дни, ласточкой сквозь серые станции будней,
Набрали скорость и понеслись вперед!
Мое сердце потухло, его покрыл инеем лед!
Что может быть для мужчины паскудней?

Станции июль и праздничный август
Пронеслись беспамятной чередой!
Сентябрь накрыл, мексиканский галстук,
Бесконечной рабочей грядой!

И сволочь эта затерялась в глубинах сознания,
Прикрытая плотной крышкой, как гробовой доской,
Похороненная под махиной рецептора обоняния,
Льющая через горло в сердце
тоской!
Тоской!
Тоской!

А сердце дырявое не может впитать все литры,
Роняет струи ниже, по легким, в брюхо!
И мое тело превращается в бочку селитры,
Вот вот взорвется, громко и глухо!

Вечера расплескались по мрачному октябрю,
Бесконечным потоком нелепых мыслей.
Я затягиваю плотнее на шее петлю.
Я готовлю контрольный выстрел!