Печальный рай

ПЕЧАЛЬНЫЙ  РАЙ               
 
ПОВЕСТЬ

“Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим на высоких горах, и на холмах, и под всяким ветвистым деревом. И разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и разбейте истуканы богов их, и истребите имя их от места того”.                (Второзаконие,  12: 2-3)

“И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простёр он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно”.                (Бытие,  3:  22)   

“Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретёт её”.
                (От  Матфея,  16:  24-25)

“Любящий душу свою погубит её; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит её в жизнь вечную”.
                (От  Иоанна,  12:  25)

“Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч. Ибо Я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку – домашние его”.
                (От  Матфея,  10:  34-36)   

“Читай не затем, чтобы противоречить и отвергать, не затем, чтобы принимать на веру, и не затем, чтобы найти предмет для беседы, но чтобы мыслить и рассуждать”.                Фрэнсис  Бэкон.


1. ИНТРОДУКЦИЯ   

Неверная любовь      
порой заботит ум сильней,   
чем тайны собственных корней 
загадочная новь.
Но вдруг кольнёт в ночи
как будто лезвие ножа. 
А это вечная душа   
мерцает в полсвечи.         
И пусть горит едва,    
и неустойчива свеча,
но внемли чуть, и зазвучат
из вечности слова.
Захочется себя               
найти в утерянных мирах               
и вольно плыть в забытых снах,
ушедшее зовя.
И вот, из тьмы времён, 
презрев препятствий череду,
приходит ночью, раз в году,      
один и тот же сон.    
               

2. У ПЛЁСА

Степная ночь. Луна.               
У плёса, в пламени костра,               
мерцают контуры шатра               
и слышен плеск вина.               
По берегу реки               
в лугах бесчисленны костры,               
как будто звёздные миры               
негаданно близки.               
Текучая вода               
сверкает отсветом огней,               
свои секреты дарят ей               
и пламя, и звезда.    
Мерцая, слабый свет               
скользит неведомой страной,               
над неописанной войной               
плетёт ажурный плед.               
Негромки звуки лир.               
Стреляет искрами костёр.               
Ведёт степенный разговор               
со свитой командир.               
Князь молод и силён,               
красны усталые глаза,               
и на святые образа   
указывает он. 
Молчит, поджав уста,               
лихая рать. Слепящий блик               
бросает в лица светлый Лик               
с нагрудного креста.            
Эпох ушедших скол               
острее в темени ночной.               
Звучит в ушах язык родной   
из пропасти веков.               
«Налейте мне вина!» –               
и княжья братина полна:               
«Наутро станет жарко нам,               
но высока цена.               
Я вижу два пути:
крестить безверных или сечь.
А даст Господь в могилу лечь, –
то лишь врага разбив».
Костёр едва искрит. 
Который век, и с кем война?
Вокруг родная сторона – 
душа мне говорит.
Но миг прошёл – и прочь,
поймав загадочный сигнал
откуда-то из ближних скал,
лечу поспешно в ночь. 
Струится сверху свет
невыносимо ярких звёзд,
на расстоянье сотен вёрст
прокладывая след.   


3. ОРДА

И след привёл туда,
где в ожидании страды    
застыли грозные ряды –
несметная орда.
В долине светлый крап.
Волной кружащихся теней  –   
стада бескрайние коней.
Негромкий топ и храп. 
Ни стана, ни костров… 
Беззвучно шевеленье масс,    
и лишь белками тысяч глаз      
очерчен строй рядов.
Отряды рвутся в бой.
Понять непросто – то во сне ль,             
но ясно виден круг земель,
и степь, и край лесной.
Повсюду смрад и гарь,
и пепелища деревень…       
Огонь бушует ночь и день,
вздымая к небу хмарь.      
Несётся плач и стон,   
и просят уголья дождя.   
Свет озарил лицо вождя,      
В седле недвижен он.         
Не молод и не стар,
всей статью словно вольный волк,   
что даже в стае одинок.            
И нет на нём креста.
А справа от отца
сын, мелок станом и лицом –
ещё не время звать бойцом      
безусого юнца.   
И рядом не боец,
но в ремесле ином умел –
с надрывом, с чувством руны пел
седой как лунь слепец.
Мотив уныл и прост,
но закипали сотни глаз.
Так слушают в последний раз, 
и не стыдятся слёз.            
      

4. ДИАЛОГ

Поёт слепец, но мчит   
мой дух по выжженной стране.               
Как будто колокол, во мне      
тот реквием звучит. 
Вновь реку вижу я,
шатёр, кострища под луной.
Опять в ночи передо мной      
знакомые края.      
У берега костёр.
Вблизи него, в тени густой,
пленил чужого в час ночной 
недремлющий дозор.
Меча и лат лишён,      
введён дружинником в шатёр
на подневольный разговор,
и на пол брошен он.   
Внутри лишь князь один.               
Готовы к бою щит и меч,
От края в край тяжёлых плеч               
купеческий аршин.               
Сияет Лик Христа 
на латах, видевших бои,         
и с убеждённостью судьи
князь разомкнул уста:         
«Ты с виду – вражья знать               
своих языческих земель.               
Хочу понять я вашу цель,               
и силу вашу знать».               
«Ты, княже, прав, я – жрец,               
фортуны ведаю исток,               
мудрёной логики знаток,               
и книг священных чтец».               
«Не верю я тебе, –               
И князь сверкнул огнём очей, –               
ты ведь не просто книгочей               
и мастер в ворожбе.
Ты вызвался служить               
в дружине вашего царя.               
И вовсе не у алтаря               
тебя пришлось добыть».               
Но пленник вверх глаза               
свои угрюмые воздел               
(у ног он связанный сидел),               
и медленно сказал:               
«Да, я теперь в строю.      
Беда вломилась в отчий дом.               
Решили миром: обретём               
свободу жить – в бою.               
Похода цель проста:               
спасти народ гонимый свой               
от воли дерзостной и злой               
ревнителей Креста.               
Я Велеса слуга,               
он знает, в чём священный рок,               
а рядом с ним царит Сварог               
и грозно бьёт врага.               
Подняли отчий меч               
суровый праведный Перун               
и Один, Бог-хранитель Рун. –
Нас есть кому сберечь».               
Умолк пленённый жрец
и слился с тенью на стене.               
Подумал князь и, побледнев,               
ответил наконец:
«Сошлись дороги звёзд.
Я не могу остановить
судьбы стремительную нить
и не приемлю грёз. 
Ты не противен мне.
Поверь, мне душу жаль твою:
ей не дано летать в раю,
а лишь гореть в огне.
Но ты ли не умён
и, прочь отринув суету,
взываешь тайно ко Христу,
страшась иных времён?»
Волхва недвижный взор
спокоен, волей укрощён,
и был в ответ его вплетён
лишь маленький укор:
«Негоже, гордый князь,
винить в двуличности меня.
Беру пример я у огня:
он иссушает грязь.
Полярны ”нет” и ”да”,   
их никогда не примирить.    
Огню дождём вовек не быть,               
а пламенем – всегда.               
И в ваш печальный рай
я не хочу попасть вовек,
ведь жил там Первый Человек.
Но лют обильный край.
От рая отлучён
за то, что вся вина – искус,
чужого зла тяжёлый груз
несёт он с тех времён.
Для божества ты – раб.
С кончиной тела навсегда       
ты обречён искать суда.
Придёт ли та пора?
Блаженство жить в телах
разрешено вам только раз,
но это значит – жизни красть,
и смерть – ваш главный страх…
Ваш бог совсем не Бог,   
он в срок от женщины рождён,
и Богом жизнью награждён,
а сам того не мог. 
Для вас он кто таков? 
Ведомы жаждой всё учесть
вы сорок два, сказали, есть      
в его родне родов,      
где главным – царь Давид.
Путь проследили до конца,
вплоть до Иосифа-отца –   
всё Библия хранит.         
Но тот неверен след:
открылся матери гонец,
что не Иосиф, Бог – отец.
С Давидом связи нет.
Никто мальцу Давид,   
тогда чьи роды – сорок два?      
С ошибкой вписаны слова,       
и смысл их позабыт…      
Я долго смысл искал,      
прочёл всю Библию до дыр,
и всё, чем жив крещёный мир,    
в подробностях узнал.   
Проведал, что учил   
ваш Бог не одному добру –
он вёл со смертными игру               
в главу пресветлых сил.    
Он прямо объявлял,
что остро жаждет смерти душ,
и резать узы кровных дружб
нам, смертным, предлагал …
Какой-то шабаш тьмы…
Зачем Ему моя страна?
Быть может, это Сатана
обличье взял взаймы?          
Он сына на отца,               
и мать на кровных дочерей               
ведёт сражаться, как зверей,               
до смертного конца.               
Сказал, что сохранит
бессмертной душу тот в веках,
в ком ненавистность к ней, и страх,               
а прочим путь закрыт.               
Но чуден жизни бег!               
Нас Боги учат ладно жить               
и обещают подарить               
в телах повторный век.               
Ты хочешь знать сейчас
лишь меру наших ратных сил…
Не зря о цели ты спросил –               
она не в тлене фраз.               
Нам не носить оков.   
Страна зовёт вас, татей, бить,      
и нежно, искренно любить
своих родных Богов.    
И, призывая всех               
любить святые алтари,               
помогут Боги до зари               
в бою познать успех.               
Ответ мой как печать,       
как славной битвы сабель звон:
не мы вломились в терем твой,       
не нам и отвечать».
Закончил узник речь.               
Блистал его открытый взор,               
в нём боевой горел задор,               
предвестник скорых сеч.               
Князь будто видел сны –
он долго вдаль смотрел, туда,               
где в небе красная звезда               
несла запал войны.               
«Не то, не то совсем, –   
ответил он без тени зла, –   
моя религия светла,   
любовь дарует всем. 
Я хоть сейчас готов,
как нам Писание велит,    
прибить на стену меч и щит,         
любить своих врагов.
И я совсем не тать.      
Пусть грозен светлый наш Творец –
смиряя гнев своих сердец,
мы в силах и прощать».
Ему ответил жрец:         
«Я вижу это каждый день, –
в огне родных мне деревень   
лютует ваш Творец».
Осёкся разом князь.      
Чело укрыла сеть морщин –
рождалась вдруг в сетях причин       
досадных мыслей связь.    
Чуть слышно подозвал               
вернейших стражников своих,               
и так напутствовал он их:               
«Есть роща в гуще скал,               
вдали, где чистый ключ               
дневной наш омывал привал.               
Где мой шатёр вчера стоял               
у неприступных круч,               
там пленника связать,               
и пусть пережидает бой.
Он знатный, личный узник мой.
Оставьте – и назад».


5. ПЛЕН

С востока мчит рассвет.          
Глубокий сумрачный каньон               
разносит эхом тихий стон               
словам негромким вслед.               
Мольба к богам летит.
Порывы ветра с высоты
нисходят, в облаке остыв,
готовя впрок дожди.
Земля слегка парит,      
роса блестит, стекая с трав.               
Всё словно вымыто с утра,
явив парадный вид.
Быстрей трава растёт:          
сильней с рассветом жажда жить,
и увеличивает прыть         
к утру трудяга-крот. 
Соблазны тьмы и снов
терзают узника. Восток    
теплом светила вызвал ток
остывшей крови вновь.      
Очнувшись, память жжёт,      
не в силах плена позабыть,
а сердце словно бы хрипит
и режется ножом.      
Но узник жизни рад.               
Тоска уходит прочь в тиши.
Жрецу душа сказать спешит,
что он ещё солдат.            
С зарёй, как юркий уж,
стремясь из кожи старой вон,
от пут ночных освобождён,          
и ловок вновь, и дюж.


6. СТРАДА

С утра у дальних скал,
где прирастает степь рекой,
двух армий длится тяжкий бой,    
идёт кровавый бал.               
Дымятся груды тел.            
Несётся степью храп коней.          
Блестя как мириады змей,          
роятся тучи стрел.   
От боя вдалеке –
на вёрсты – слышен лязг мечей.   
От крови пенится ручей,       
спадающий к реке.               
Стремителен, жесток
и беспощаден вождь орды.
Разит врагов сквозь пыль и дым
жреца стальной клинок.
Держа с войсками связь, 
рубясь с отрядом наравне,
на быстроногом скакуне
летает птицей князь.
Неутомим в бою,
один как целый эскадрон,   
от смерти в гуще сечи он
не прячет жизнь свою.
Работая мечом,
пробившись к царским храбрецам,    
вдруг им прощённого жреца
в строю увидел том.
И вспыхнул княжий гнев.            
Он вспомнил тот, вечерний спор,      
и весь нелёгкий разговор       
о мире и войне.
Серьёзных мыслей суть
о праве жить и о скорбях
сгорела в гневе на себя:
«Как смел он обмануть!?»   
И князь как дикий лев,
храним плащом своей судьбы, 
стал без конца колоть, рубить, 
не предлагая плен.
Порой трещал металл.    
Земля покрылась плотью тел.   
Война имеет свой предел.
Последний воин пал. 


7. ПОБЕДА

Настала тишина.
Не стало споров и проблем. 
Вечерний воздух тих и нем.   
Война укрощена.
Сползает солнце в сон,         
и свет его, в закате ал,         
от шлемов, лат, и от забрал,               
бесстрастно отражён.
И ни одной живой,         
войну не проклявшей души.
Летучих духов миражи      
встречают мир иной.
Лишь князь стоит один,
качая горько головой.
До темноты свершает свой
делёж добра и вин.
Сюда со всех сторон,
узнав, что князь чудесно жив,
спешат бойцы его дружин. 
«Победа!», – слышит он.   
          

8. НЕМОЙ РАЗГОВОР   

Горька печаль утрат               
в братоубийственной войне:               
почти у каждого в стране               
убит отец и брат.               
Война – итог идей,      
где им вослед стремятся тень
костров сожжённых деревень   
и пустоши полей.   
Толкая, гонят люд:
бойцы ведут в ответ за вдов –
живых, израненных врагов –               
на правый княжий суд.               
Их пятеро всего
в живых осталось из орды.               
Казалось, больше нет вражды,               
и нет вокруг врагов.               
Но рать вопит как зверь,               
что не успел истратить злость,   
ведь ей живым достался вождь,       
виновник всех потерь.
Хрипит, изранен он,
а кровь, текущая из ран,               
сквозь землю каплет в ту из стран,               
где правит вечный сон.   
Второй – совсем юнец,               
но по всем признакам рождён               
в семействе, родственном с вождём.               
С ним об руку – слепец,
высокий и прямой,               
стоит у юного плеча,               
и лира, жалобно звуча,               
вздыхает за спиной.
Белел копной седин               
худой, породистый старик,               
что в бой вести войска привык               
и бился впереди.
Его тяжёлый взор
из тех, что властны на войне,               
людей смиряют и коней,               
и на расправу скор.
Изранена, рука       
ещё взывает: «Ниц, пади!»,             
но стынет, ширится в груди         
бессильная тоска. 
А пятый – главный чтец,               
наследник знаний и забот,               
так и не спасший свой народ,               
суровый воин – жрец. 
Готов принять он месть,         
но князя чистая душа
не в силах, правый суд верша, 
порочить гневом честь. 
Глаза в глаза, в упор,               
не слыша рёва медных труб,               
они, не разжимая губ,               
ведут свой разговор.       
«Ты выиграл теперь, –               
читает князь в глазах жреца, –               
сквозь кровь тернового венца               
тобою движет Зверь».               
«В безверье твой навет, –
князь так ответствует ему, –
нет, мы не отражаем Тьму, 
мы отражаем Свет».


9. СУД

«Послушайте меня! –
князь начал в полной тишине, –
мы Крест несём в святой войне,
из ночи – в утро дня.
Навек безверный русс
повержен нами наконец.
Да будет свят наш Бог-Отец,
и Сын его Иисус. 
Отныне весь народ
пребудет в Истине вовек,
и каждый русский человек
в Господний мир войдёт.
Крещения обряд
над теми будет совершён,
кто мрак языческих времён
отринуть будет рад».
В ответ раздался рёв.
Дружина жаждала смотреть
как супостаты примут смерть!
«А князь, – крестить врагов!?»
Но князю дела нет,
он поднял руку: знак бойцам, –
из воспалённых губ жреца 
в молчанье ждёт ответ.
Безмолвен гордый росс.
Пленённый юноша закрыл
вождю глаза и тихо выл,
тоскливо и без слёз.
Поднявшись на редут,
промолвил старый ветеран:
«Ты, княже, выдай пленных нам
на справедливый суд.
Мы старились в боях
и жизни клали за тебя,
страну родимую любя,
за совесть, не за страх.
Их вождь покинул мир,
но жив ещё заклятый враг,
всех басурман седой вожак,
их главный командир».
Тугая тишина               
застыла в поле. Лишь звенят               
доспехи воинов. Отряд               
натянут как струна.               
Ордынский командир
сказал: «Безглазый пусть споёт,
когда откроется  проход      
в далёкий тайный мир». 
Подтянут и высок,               
он жребий свой и прежде знал.               
Сказал: «Всё, кончилась война,               
народу вышел срок».               
И, утверждая суд,               
взмахнул рукой суровый князь.
«А не взмахни, – подумал, – власть
и голову снесут».               
Был суд жесток и скор.               
Смотря на мир в последний раз,               
кивнул язычник в смертный час,
прощая приговор.               
Раздался вдруг аккорд:               
слепец свой тронул инструмент,               
и лиры аккомпанемент               
сопроводил уход.               
Расправой укрощён               
дружины яростный запал.               
Всё стихло. В небе вырастал               
над полем Орион.               


10. КРЕЩЕНИЕ

Копя остатки сил,               
в ночи парит моя душа,               
прохладным воздухом дыша,               
без лёгких и без крыл.               
Как будто крови след               
заполоняет небеса:               
плывёт пурпурная роса –
то Марса скорбный свет.               
В степи горит костёр,               
и двое в отсветах огня               
ведут, молчание храня,               
тяжёлый разговор.               
«Поверьте, я спасу               
от боевой дружины вас:               
рубить негоже в этот час               
последнюю лозу.               
Да, мы сейчас в крови,               
но Бога праведная суть –               
неиссякаемый сосуд               
целительной любви.               
Бессмысленно пенять
на скрип фортуновых колёс.   
Я вас прошу – как брат, как росс –
крещение принять».       
И он зовёт бойца,
в войсках имеющего сан.
Слезами полнятся глаза
недвижного жреца, 
а молодой собрат 
во имя памяти отца 
творит молитву, и жреца   
с надеждой ловит взгляд.
Тут лиру, словно щит,
берёт, услышав зов, слепой,         
а жрец, как будто сам с собой,            
вздыхая, говорит:    
«Мне голос был сейчас,
промолвил Один ясно мне:
”Обряд их словно дым извне,   
он не коснётся нас”».
Мудрец напрасно ждёт   
поддержки спутников своих,
но плотно сжаты губы их, 
а взгляд мальчишки жжёт.               
Священник приступил.
Суров он, сдержан и умён,         
сияньем веры освещён,    
а голос полон сил.
В себе уверен, быстр.
Негромко сказанный глагол,
как Божья кара для врагов, 
летит, казалось, ввысь.
Свершилось. Фимиам
объял и степь, и тихий плёс.
Молитву Богу князь вознёс
и крест поднёс к губам.


11. ПРОЩАНИЕ

В каньоне между скал       
уберегла прохладу ночь.         
Текло неслышно время прочь.      
Восток чернеть устал. 
Спал юный неофит,
к утру забывшись, наконец.
Просил у Одина слепец
от новой веры щит.
Спокоен только жрец:
он страх и гнев зажал в кулак,
никто не знал чтоб: друг ли, враг –
о тайне трёх сердец.
Ушла ночная власть.
Рассвет зажёг дневной очаг.
На подневольный бивуак
пришёл с восходом князь.
Бессонные глаза 
сияли кротким торжеством,   
в руках держал степенно он
святые образа.
Встречали на ногах
зарю и трое христиан.
Остатки сна ушли в туман,
в росистые луга.
Сказал им тихо князь:               
«Ступайте. С Богом. В добрый путь.               
Теперь у вас иная суть –            
навеки с Богом связь.             
Поверьте: Светлый Лик               
убережёт вас от беды
и от ревнителей орды               
в грядущем, в каждый миг.               
Нательные кресты               
дарю я искренне, с душой.               
И пусть ваш крестик небольшой –               
он силой доброты
в ночи и днём хранит.               
Нетленным духом дорожа,               
Христом крещёная душа               
над вечностью парит».
Нательные кресты
пленённым крестникам своим   
князь надевает, всем троим,
и учит класть персты.         
Слепец ощупал крест,
шнурок на шее. Прошептал:
«Бечёвка – лён, а крест – металл.
Не наш, не здешних мест.
Сказал ты – сила в нём?
Слепой я. И давно.
Хотел бы всё вернуть назад:
здоровье, молодость, глаза.
Я знаю, не дано… 
Но если б видел я,
что взор бы выделил тогда?
Что край покинула беда,
и вновь цвели поля?
Нет, мир умыт и бел               
до поля брани, а за ним –
пожаров смрад и едкий дым.               
Сожжён родной удел».
Князь вдруг сказал: «Прости».
Волной нахлынула тоска.
Подумал: «Ноша нелегка,
но нет назад пути».
Святые образа
глядели сверху вниз. 
Потёрты складки древних риз,
но молоды глаза.      
Почувствовав отпор,         
князь понял: кончен ритуал
и не предвидится похвал.               
В словах звучал укор:      
«Неволить не хочу.               
Вам не в чем упрекнуть меня.               
За смерть орды и жар огня               
я вам сполна плачу.               
Живите. Дай вам Бог               
смирить жестокость ваших душ.               
Когда  в  душе  от  гнева  сушь –               
и Бог спасти б не смог».               
И осенил троих               
двуперстным греческим крестом,               
в мольбе о главном и простом:
запомнить этот миг.         
Убийства грех простить
просил, главу свою склонив,
за чёрный смрад сгоревших нив,               
сердцам же – мир найти.               


12. В ПУТИ

Не зная мест и дат,   
стремлюсь в страну живого сна,       
что вижу, словно из окна,    
пятнадцать лет подряд.    
В долине грёз брожу,      
событий связывая суть.
Ступаю на незримый путь         
и в небесах кружу.
Откуда этот сон?
В нём жизни дух иль вражья навь?      
Мостов эпох куётся явь       
и ткётся нить времён.
Я чувствую её…
Из нитей ткутся паруса,   
что вдаль зовут. Закрыв глаза, 
припоминаю всё.
Картина: там, вдали,               
за дымкой тает бивуак               
и пыльный тянется большак               
среди пустой земли.               
Их трое. Полдень. Зной.               
Мираж и пыль на большаке,    
на полпути к большой реке;
за ней – массив лесной.      
Чуть позади – слепец               
дорогу пробует клюкой.               
Закат сияет над рекой.               
И отдых, наконец.               


13. МЕТАМОРФОЗА

Прохладная вода
уставших путников зовёт.   
В тиши река едва течёт –
как прежде, как всегда.
Среди поющих птиц
лечу как в юности, без крыл.   
Здесь рай Господень, верно, был,
огромен, без границ.
Гляжу я, как вода 
ласкаясь, влагой обняла
нагие бледные тела.
Купались молча, без стыда –
солдат, слепой и жрец.
Но вышла дева из воды,
полна созревшей красоты,
а не солдат-юнец. 
Вся – копия отца,               
вождя, погибшего от ран,    
Навек исчезла мишура      
безусого  юнца.


14. В ЛЕСА

Упали с высоты
туманы, греются в реке.
Блестят, согревшись на песке,
ненужные кресты –
с собой не взял никто.
Лежат святые образа,
грустят их скорбные глаза,
взирают на восток…
…А там, в прохладе рощ,
почти невидимой тропой,
на встречу с выпавшей судьбой   
идут все трое в ночь,
в языческую даль,
чтоб там рождать за родом род
в любви, в трудах, за годом год
и вспоминать печаль…


15. НАЗАД, В ПРОСВЕТ ВРЕМЁН

...Я вновь лечу на свет
мерцавший звёздочки вдали,
где за пределами Земли      
застыл времён просвет.      
Ушедшей жизни пыл 
возьму в оставленную жизнь.
Манят меня простор и высь –
жилище вечных сил,
что нам свои труды,
где нет ни «завтра», ни «вчера»,
вручили с просьбой не играть
в героев и владык.


16. НЕ ЗРЯ

…А князь не зря их спас:
и дочь вождя, и мудрый жрец,
и даже бард, поэт-слепец,
с тех пор в крови у нас.

2004 – 2020 гг.