я лишь пепел

и,
выпирая из-под подвохов,
протиснутые
в исход,
железно,
кричаще,
балагуря,
зевают,
прибавляя на ритме,
на скольжении тиснений.

остаются
при прибавке,
уменьшаются,
щетинясь,
и,
при постоянной проверке,
при регистрации
помраченных
взмахов,
высвеченных
отставаниями в
зеве,
культи
равномерно,
как бы исподволь,
стесняются в размерах,
припадают к стопам,
как к родникам,
певучим
в своем изначальном падении.

так,
проветриваясь
горными
движениями,
напрочь изобилуя,
редеют русла,
пробирая до
коронных стуков,
отслеживая завихрения
на желании,
столь же прочном и вертком
в своих свержениях,
сколь и напряженном
отставками
ребристых
тронов,
ползущих
в отсель,
в плашмя,
в скоро-никогда.

приставая к отточенным берегам,
подобно
тому как отвешенное
в тяжести
искапывает
труды,
оброняет
разроненные
платежи,
приторочивая,
в незапамятности,
отслеживание сивилл,
дремлющих когортами
опадающих
сучков.

и,
как в залпе
через видение,
как в напоминании
по отслеживанию
раздобревшего,
прописывая капли
и порошки
через средоточие,
отвыкая
под чинящими
через ремонт
и в пасынках,
редеют
конструкты,
мечутся
отвинченные
измороси,
прислуживающие
над которыми
в спектакле
на раз и на два.

когда войдет
никуда сказал,
когда втянет не могу
иначе,
припитывая под скамьями
и ложбинками приду,
когда вздохнет
отороченность
через синь
пропето насквозь,
пропляшет единичность,
проистязается когда жду,
простервенеет
полостью нездешнее
через.

тогда,
во внезапности
я лишь пепел,
во внутренности
они отвешивают
из дряни
по килограмму,
восстает
подпитка мелкого
реставрируют
отстегнуто
наливает
мерило
долин.