род и слово

накапливаются вдохи,
подобно лубкам
портретов.

смотрит игом зло
песнопения,
и игры,
придаваемые,
соскребутся-улягутся,
продвигая свой зыбкий конверт.

пролежни сомкнутся в орде,
пройдут,
просопят ставнями,
проползут в исчезновении.

через волокно
пропишется некая связь,
некие отставные
романизмы.

проволакивая,
прочитывая через
минутную помраченность,
пропляшет,
приторно отвлекая мордобой
прядей.

провизжит,
затемненное,
и, на неизбывном донесении,
протопчется,
прозябнет,
как войлок
потроха,
как вирус анахорета.

возникнет,
восстанавливаясь,
и,
через невольное движение
уст,
просечется,
и,
теряясь в фетре,
приспосабливаясь
к краям поверхности,
завлечет,
запыхавшись,
юркнув в опечатанность.

так,
зябко появляясь,
пристанет притвор,
промычит,
карикатурно отвешивая,
соединяя телесное,
придвигая мощности
к картузам.

завизжит нечто одесную,
прокрадется
в оно,
в июнь начинания.

так отчеканится
в сини,
так запечатается,
так претворится,
отодвигая на второй план.

в этом уменьшении,
в этом нисхождении отделов,
что-то покажется
через сиплость
отходов,
что-то подскользнет,
отчаянно наигрывая
по городкам,
пробалтываясь
через родник,
через сутру.

всегдашнее завяжется на узелок,
и причиненное в спешке,
отчленится,
отстчит через
грезы междометий,
развяжется магией черники.

костью восставляясь,
прибежит,
прискочет первозданная примочка,
и сдвиги поколеблют
частоколы,
маревно воздвигающие
свою шаткость.

так прядет,
так заклинает,
прорываясь сквозь
моченую нить.

в этом растворе,
как в его невозможных прядях,
почет возденет,
прохвалив,
через прорези,
через истоки первородства.

знаки поколеблются,
привлеченные к ответствованию.

труха промелькнет,
овладевая своим
пиршеством.

грубость замкнет род и слово,
возрадует лебедей кудрей,
отставки проекций.

совино,
догоняясь в избытке,
войдет сей волос,
сия дивная вовлеченная кукла
бега.