Аня

Сгущаются  сумерки,  наводя тревогу,  вновь  приносят  раздирающие  душу   переживания  и какое – то  безразличие к жизни.  В купе становится неуютно,  мрачно – в вагоне ещё не включают свет, за окном проносятся дворы, подсиненные  светом  неоновых  ламп, мерное постукивание колёс по холодным рельсам добавляет тоски и невыносимого желания  мчаться быстрее поезда, исчезнуть и не возвращаться в этот обманный и  непостоянный мир.  Милая женщина с располагающим  к беседе лицом сроднилась со своим местом: ни разу не поднявшись, не шелохнувшись, она лежала с застывшими глазами, упёршись ими в верхнюю полку, как на заклании  умирающих чувств.  Попытки соседей  по купе заговорить с нею  увенчивались  молчанием  безразличной пассажирки.  Старушка, суетливо собирающая  ужин для внучки,  бросала участливые взгляды на молчаливую соседку,  понимая, что крепко, видно,  болит душа-то, коли свет не мил… Подсев  к женщине  с  дребезжащим о подстаканник   тонким стаканом, она ласково дотронулась до Анечки, так называла  её  провожающая подруга. 
« Выпей, чайку – то, милая», сердобольно шептала  попутчица, « А - то вон и лица – то на тебе нет». Анна поднялась, глаза её, наполненные  слезами, светились такой болью и горем, что бабуля, поставив  протянутый стакан  на столик, отвернулась к окну, еле слышно двигая сухими губами: «Вот беда – то, спаси  и помоги Господи, бедняжке…»  Бедняжку звали Аней, Анной Михайловной, по паспорту ей вот только исполнилось пятьдесят лет, но больше сорока ей было не дать: короткая стрижка, весёлые веснушки,  шкодливо разбежавшиеся по симпатичному носику, делали её  гораздо моложе и очень даже привлекательной. Хлебнув коричневой жидкости из тонкого стакана  с одиноко плавающим тонким кружком лимона и не растаявшей горкой сахара, Аня, поблагодарив  добрую старушку, снова провалилась в горькие воспоминания…
            Летний бархатный вечер, последний  вечер её счастливой семейной жизни.  Рассыпанные  звёзды  над   их  головами  делают   эту ночь   более романтичной    и  ясной.   Дача  утопает  в  ярких  огнях,  полнится весёлыми  громкими  голосами  подвыпивших  гостей,  звучит  заводная  музыка,  не дающая  усидеть  на месте даже самым тихим и не умеющим плясать.    Кто – то  отплясывает,  кто – то допивает  недопитое.   Вот танцующей походкой к ней направляется сосед Василий. Всегда улыбающийся и жизнерадостный,  он и сейчас – настоящий фонтан веселья, только в данный момент он являлся раздражающим фактором, вопреки бушующему празднику. Но Васька, не замечая хмурого лица Ани, продолжает вытягивать её на круг к танцующим. Кружась рядом, Василий напоминает важного павлина. Он смешно выделывает незамысловатые «па», как фокусник проделывает над собой и над ней какие – то удивительно – дурацкие движения, все смеются. А Васька ещё больше куражится, привлекая внимание гостей и мужа, который, сплюнул, наглядевшись на дурашливую сцену, и отошёл в к беседке. Все здесь -  родные  и  близкие,  и только он,  её  ненаглядный муж,  среди  этой  шумной компании   уже  взрослых  детей  и  друзей    кажется  каким – то  чужим  и далёким. Вот  он  снова также смеётся,  старается  даже  сплясать  «барыню»,  но его глаза!  Они живут в далёком от неё измерении,  глубоко параллельном    юбилейному  дню  рождения их хозяина…  Ему  «стукнуло»  пятьдесят пять лет, да, видно, хорошо  стукнуло  ещё и по его седой голове,  когда седина в бороду, а бес в ребро…  Почему  не раньше?!  Когда не было троих замечательных детей  и  за плечами не оставалось тридцати  счастливых  лет.     Почему  ещё  тогда, в юности,  когда вокруг  него было столько симпатичных  и весёлых девушек,  он выбрал её,  молоденькую, не успевшую ещё  шагнуть дальше родного  порога, Анечку, на пять лет моложе  его,  только что закончившую десятый  класс,  безумно влюбившуюся  в него, сильного, смелого и  красивого,  безоглядно, на всю жизнь.     Его задорный смех она помнит и сейчас, который  теперь   не радует, а  напротив, отталкивает, как и он сам,  любимый муж,  вытолкнул   Аню  из  своей жизни,  забыв детей и внуков,  убив  её  своим  безрассудным исчезновением   и предательской любовью  к   неопрятной  и  какой – то безликой  тридцатипятилетней  женщине. Анюта понимала, что муж погряз в страсти,  для которой  не существует  законов, осуждения общества, ответственности перед семьёй, уважения к памяти  прожитых   лет.  Загулявших мужиков не удерживают и дети.  Увидев их  однажды  вдвоём, она была поражена, что же привлекло его в ней:  бесцветные, почти тусклые глаза,  неухоженные руки.   Над верхней губой,  чётко,   по – мужичьи, росли   усы.  Раздражали  свисающие,  некогда обесцвеченные,  волосы, которые  она  гордо отбрасывала назад,  но те  вновь  падали на глаза,   и  эти глазки блеклыми бусинками  испытующе   впивались  в   Аню,  а в них светился  еле скрытый животный  страх.  Анна Михайловна отвернулась от  странного предмета  страсти  пока ещё своего мужа, не желая встречаться  с  его поникшим взглядом.   Будучи застигнутым врасплох,  муж стал  почему – то даже  ниже ростом, опустив плечи, он пытался спрятаться  за узенькими плечами  своего кукловода.  И вот «это» он предпочёл ей!?   Она прошла мимо них,  высоко подняв голову.   Убыстряя шаг,  она  уходила  дальше и дальше,  оставляя   украденную любовь  и   унесённые   надежды.  Завернув  в ближайшую  улочку,  Аня  обмякла, прислонившись к шершавому забору, ноги  стали ватными, дрожали руки, сердце готово было выскочить.
                Неужели он не помнит их весёлые походы,  дальние заплывы  в местной  речушке  Завитушке,  узкой, но глубокой, с весёлыми перекатами,  с малиновыми зорями  над её  рябистой  поверхностью от  набегавших ветерков.  Костры  юности согревают Анины воспоминания, увлекая  вглубь счастливых  лет  их семейной жизни.     Вот он, полный задора, с не исчезающей  счастливой улыбкой на  жизнерадостном лице,  с  любимыми её ромашками,  стоит,   крепко держа  первого сынишку  за руку,  под окнами  родильного дома, встречая  Аню и второго, появившегося  жарким летом  на свет, мальчугана.    Рождение   озорных  мальчишек  и долгожданной дочки Аринушки    было  для них великой  радостью,  которая  с каждым новым детским криком заполняла  нежным светом  их уютный,   ухоженный  домик.   Незаметно  пролетели   радостные годы Аниного счастья.  Старший сын работает  экономистом,  второй – врач,  дочь  скоро получит диплом  инженера – строителя, выросли, упорхнув из родных стен, оставили  свою мамочку  на сильные руки  отца.  Когда же  он стал чужим,  её любимый?  Она  двинулась дальше,  вдоль по переулку  к озерку, на котором неизменным  декором к сверкающей  зеркальной глади,  живут своей лебединой жизнью,    изящно – гордые,   белоснежные  птицы.  В отличие  от людей:  верные  и  красивые,  умеющие создавать   свои пары  на всю жизнь.   Заметив  Аню,  лебеди,  соединившись,   величаво двинулись  к  середине  озера.  На  душе скребут кошки. Впервые  Анне Михайловне не хочется идти домой…  «Верность, как и невинность,  теряется только раз», - с грустью повторяла она. Дети, они уже давно живут своей взрослой жизнью,  двое сыновей  женаты, у обоих чудесные дети,  младшая  Арина  оканчивает  институт, собирается замуж.   Звенящая тишина  в трёхкомнатной квартире,  кричащая  пустота вокруг,   усугубляют Анино горе.  Наверное, это горе уже давно  пришвартовалось   к её сердцу, да только  отмахивалась  она от надвигающейся беды,  стараясь не думать  о  плохом, безгранично веря в  большую любовь.  Ставший рассеянным,  муж часто о чём – то думал, не слыша вопросов   жены,  задерживался подолгу в гараже.  Ложась спать,  он  отодвигался так далеко от Ани, что казалось  ещё одно движение, и он рухнет на пол.  Двуспальное одеяло  в белом накрахмаленном пододеяльнике   он противно делил рукой пополам,  а тот хрустел, как холодный, колючий снег. Муж  проталкивал  одеяло между кроватями,  будто  проводил границу, за которой находится коварный  враг, способный вероломно,  в любую минуту,  посягнуть  на нерушимый    суверенитет  неприкосновенного государства.   Чтобы, не дай  Бог, не  оказаться рядом  с женой, соприкасаясь  с её обнажённым телом,  он,  усердно пыхтя,  каждый вечер  восстанавливал  границу  на супружеском ложе. Границы эти безжалостно уничтожались по утрам  женой,  которая  аккуратно  заправляла   кровать,  помнившую, преданное  мужем,  их  с Аней   счастье.  По ночам  Аня уходила в детскую, давясь   горькими слезами.  А однажды,  вернувшись с работы,  она  поняла, что муж ушёл…,  как трус,  без  « прости  и  прощай»: об этом  нагло кричали  голо торчащие  крючки  в  прихожей,  понуро выглядывали  стоптанные  любимые тапочки мужа, понуро столкнувшись своими потёртыми носами, будто извинялись  за плохой поступок  владельца.  Впопыхах забытая футболка,    сжавшись в комок, мозолила  и раздражала   недоумённые  Анины глаза.  Укоризненно  смеялись, поглядывая на неё,  молодые,  он и она,  со свадебной фотографии, обрамлённой  изящной рамочкой,  сделанной мужем.    Изо всех  углов  ехидно « пялилось» на неё  предательство мужа. Аня,  как во сне, прошла в зал, кинулась на осиротевший диван  и  громко зарыдала, объятая, поселившимся  одиночеством.   Жуткую вереницу    тоскливых   пустых   дней она почти не помнит.  Детям  ничего не рассказывала,  не хотелось  терзать незаживающую  рану, да и неловко было говорить  такое об отце.  Узнав о случившемся,  приехала родная тётя из соседнего города. Она не отпускала  милую племянницу от себя ни на шаг. Ведь войдя  в  квартиру,  она   оттащила  Аню  от  распахнутого окна, за которым бедная Анечка   видела  себя   освободившейся от  гнёта переживаний.  Поддерживая и отвлекая  Анюту,  тётя  оказалась тем спасением,  которое бывает необходимым лекарством  от  кручины. Несколько  успокоившись,  согретая участием любимой тётушки,  Аня  решает  уехать к маме,  на Дальний Восток, чтобы поскорее  исчезнуть из зоны одиночества.  Поезд,  громыхая качающимися вагонами,  превращает в прах  печальные воспоминания, монотонно напевая  стучащими  колёсами,  несёт   её навстречу  чужим    и незнакомым   местам, где  нет  человека, который ушёл из Аниной жизни, как будто его и не было, оставив    горечь разочарования и  троих замечательных детей,  доказательство их  некогда большой,  но разбитой  любви.
                Колёса монотонно и слаженно выстукивают свои та – та – та – та тук - тук та – та – та – та. Скоро Хабаровск. Бабушка с внучкой чинно сидят возле сумок, которые снова рвутся в дорогу, ох уж этот сумочный век! Аня, выбравшись из своего пристанища, села у окна. Потухшим взглядом провожала она пролетавшие мимо разъезды, заброшенные деревеньки, такие же забытые, как и она. В вагоне пахло потом, чесноком и международной едой путешественников – пресловутым дошираком.  Стали показываться  дачи, зелёные участки с цветущим картофелем. Радостные подсолнухи   кивали своими золотыми шляпами. Через несколько минут  поезд прибывает в Хабаровск. Аня почему – то испытывала бешеное волнение, а объяснений этому не находила, но сердце колотилось, словно  что – то предчувствовало.  Аня молча попрощалась с попутчиками, приобняв милосердную старушку, подала им сумки, прижалась к стене и закрыла глаза. В вагоне стало шумно, входящие пассажиры  заполоняли освободившееся  пространство.  Всхлипывали провожающие, отыскивались места, расталкивались вещи. Вдруг Аня почувствовала, как что – то большое закрыло свет. Перед ней кто – то стоял. Она открыла глаза.   И,  о! Боже!  Перед глазами стоял муж! Как памятник, как явление Христа народу… Предатель и изменник, как он оказался здесь? Зачем? Они,  молча уставились друг на друга воспалёнными глазами, в которых плескался страх, переживание и не скрытое горе. Он присел напротив. Их разделял столик, на котором грустно и одиноко покоился стакан с коричневой долькой лимона. «Аня», - начал дрогнувшим голосом муж. «Я ведь тоже переживал такую же трагедию, как и ты… мне тётка твоя всё рассказала, а я ей в свою очередь о ревности, которая съедала меня изнутри. Это я на тебя  из – за нашего соседа злился,  который пялился на тебя, как на картину. Он - то подвозил тебя, то сумочки подносил, а однажды я увидел,  как он выходил из  нашей дачи, я же не знал, что тебя там  не было, а он просто ходил воду открывать.  «Словом, дурак я, прости»…Аня, задыхаясь от возмущения, пыталась вставить хоть одно слово, но он мягко её останавливал и продолжал говорить: «Ты напрасно ревновала меня к Вальке – кладовщице, в тот день, когда ты видела нас вдвоём, я возил её на базу за товарами…»  Они уже давно проехали столицу Хабаровского края, поезд бренчал свою одну единственную песенку, убаюкивая  уставших. «От боли и обиды я уходил из дома, в конце концов оборудовал лежанку в гараже, там и страдал, проклиная тебя и Ваську», - продолжал выговариваться Анин муж. На неё вдруг напало безудержное веселье, она смеялась, прикрыв рот рукой, а по лицу текли солёные и горькие слёзы, но в ту минуту они ей казались сладкими и счастливыми. Их руки сами потянулись навстречу друг другу. Он встал и рывком прижал её к себе так крепко, будто боялся снова потерять свою единственную любовь…