Под первой грозой. 20 мая

  Утро настолько парко было, что решился ехать, несмотря на то, что дождь шёл почти всю ночь. Ни о чём не думал – ехал и пропитывался теплом и солнцем. Мягкая, влажноватая дорога сохла под ласковым ветром и солнцем на глазах, белела. Радовался жёлтым одуванчикам, колтышкам, кувшинкам. Царство жёлтого солнца и жёлтых цветов. И иссиня-зелёные травы в лесах, при дороге. Карты полей зелёными полосами сбегают к Елюге. Некошеное ещё седеет отжившим, оживает малыми кулижками.
  Сотни водяных оконцев на дороге вспыхивали светом. Я вилял мимо их, взрезал колесом жидкую глинку. Он едва заметно шипела под резиной, пузырилась водой.
Проехал четыре лесных ручья, пополневших после дня дождей. Так запарило, что возникло впервые желание обтереть себя водой по пояс. А дно бурливших речушек сверкало камнем, манило свежестью. Но подходы к воде ещё были затоплены. Бережок нависал над весёлыми, солнечными потоками. Их пивные баклажки нельзя было и зачерпнуть рукой.
  Птиц было мало слышно поначалу. Подала голос кукушка. Вспугнул двух тетёрок с дороги. И только зяблик разбавлял томную тишину почти летнего дня.
После второго ручья радостно, дрожно осознал, что не остановлюсь. Жарко захотелось вынырнуть из леса на простор Шабаново, увидеть величественный окоём неба над Берёзовым, Лодейным, Никулино, рекордно располневшую Шоношу. Наконец, после последних трёх километров тенистого леса с грязной, раздолбанной дорогой вынырнул в ликующий солнцем простор. Поля приречные были прорезаны песнями куликов и чибисов. Они летали над самыми травами. Не было в них беспокойства. Плавно парили над бывшими сенокосами. Кто-то в травах удивлённо вздыхал, а потом обдавал терапевтическим перебиранием небесной влаги в горлышке.
  С ветерком спустился с Берёзовской горы к Шоноше. Больше километра ударяющего в лицо и грудь влажного тепла! Скатился к Шоноше, переехал мост, повернул к церкви. Она всё хорошеет. Её реставрируют. Рядом – магазинчик. Возле двери – кирпич. На двери надпись: «Входить в магазин по двое в порядке очереди». Заглянул в окно. Солнце высветило прилавки. Эх, водички бы купить да хлеба на обратную дорожку. «Он у нас всего два часа принимает!» - прокричали мне с дороги женщины. Полюбовался разлившейся Шоношей и отправился назад. Когда прошёл пешком Берёзово, то на востоке увидел такой фиолет тучи, что, не знаю, есть ли такие краски, чтобы передать его плотность. Страшноватая чернильница, что и говорить, хорошо, что далеко.
  Еще раз наверху послушал «глиняные свистульки» в полях и в путь.
  На востоке гремело раз за разом. Но повороты открывали сухие, бледные небеса. Но минута за минутой становилось всё сумрачней. Когда я подъехал к елюжским полям, белесая пелена во весь размах обдала жёлтым и небо развалило приличный воз дров. Они раскатились по всему горизонту. Резкий ветер стал бить меня в лицо хлёсткими каплями, холодными, больными, чем-то древесным, летевшим с веток. Сорвало стаю птах и унесло в гущу леса у болота.
  А мне вдруг стало весело. Захотелось петь. Ветер бил в грудь, останавливал велосипед, поворачивал руль. Я ехал почти с закрытыми глазами, почти не видя дороги, не объезжая ямок, трясясь. Ехал почти стоя, но душа пела наперекор стихии.
  Вымокший, успел добраться до автобусной остановки на елюжской горке. Весь видимый горизонт запеленало холодное, бледное – верный признак, что гроза затянется. Вытер очки, волосы, заправил футболку, застегнул куртку. Стало теплей. Сел на влажную скамейку и стал смотреть. Молнии на севере обдавали весь горизонт светящимися жёлтыми шарами. У кромки леса виднелась холодная пустота открытого неба. Через ветви «старых, как Русь», берёз она возвращала к зиме. Мимо проходили самосвалы. Казалось и они, и водители в них скукожились от непогодья, от прорвы дождя.
  Всё заречье было закрыто туманом дождя. Через минут пятнадцать оно засветлело, как будто там рождалось унылое, сырое утро. В берёзах невидимый художник клал и клал белые горошины, они сливались и выдыхали всё больше света. Дождь стихал, но не прекращался. В лужах толклось и толклось.
  Вышел из укрытия, посмотрел на серую сплошную взвесь в родной долине посёлка, оттолкнулся, и колеса захлестали лужами и грязью…