Куда бы тропы нас не привели... - глава четвёртая

     Сергей и Настя.

     В солнечный день августа весёлый наигрыш гармошки созывал народ на свадебный пир. Невеста в белоснежном платье, с красиво уложенными волосами, с букетиком ромашек полевых в руках, сидела в горнице дома своих родителей в окружении подружек в ожидании прихода жениха, Сергея Толмачёва. Самого видного жениха в селе, у реки Иртыш, что нёс свои воды к реке Обь, проходя долгий путь с юга на север.

     Красавец Сергей у многих вызывал желание стать ему невестою, но он отдал своё сердце Настеньке Диковой, третьей дочери большой семьи. Красавице необыкновенной, добрейшей души человека. Приближалась осень и призыв в армию. Мать Сергея, Анисья Толмачёва, отговаривала сына от женитьбы:

     - Никуда твоя Настя не денется, дождётся, отслужишь и женишься. Зачем мне в доме чужой человек? Я с дочерьми жить не захотела. Вышли замуж и живите отдельно. А тут чужая девка по дому будет шастать. У Диковых в доме мест для сна не хватает, вот она и спешит выскочить замуж. А тебе-то куда спешить?

     Мать поддерживали и сёстры-погодки, Клавдия и Раиса. Старшая Клавдия на десять лет была старше брата, нянькалась с ним до самого замужества.

     - Ты что, брат, малахольный? Ты служить пойдёшь, а папане с маманей твою красотку охранять? А вдруг загуляет и принесёт в подоле дитя от мужика стороннего, - уговаривала брата Клавдия. - Нам только заботы такой не хватает. Одумайся.

     - Настя твоя, девка красивая, но ленивая, - вторила сестре Раиса. - Бережёт ручки свои и не шибко помогает матери. Вечно у зеркала крутится. Мне образ её жизни доподлинно известен. Дома наши окна в окна стоят, нагляделась я на эту красотку. Цельными днями в горнице сидит, принца ждёт.

     И только отец, Николай Толмачёв, поддержал сына, цыкнув на жену и дочерей так, что они вмиг языки прикусили и стали помогать матери в приготовлении свадебного застолья.

     Расстарался Николай Толмачёв, пир закатил знатный. Навес соорудил на берегу Иртыша на случай непогоды. Столы собрал большие и скамейки к ним, селян не приглашал, сказав:

     - Пусть приходят все, кто пожелает разделить мою радость. Готовить надо на всё село. Наловлю рыбы, поставлю котлы, сам сварю ушицу знатную и будем пировать. Не с водкой и самогоном веселье приходит, а с музыкой. Я начну играть на гармошке, друзья подхватят, принеся свои инструменты.

     Знатная свадебка получилась, запоминающаяся, с плясками и песнями, с хороводами. По осени ушёл Сергей служить. Много слёз пролила Настенька, оставшись одна в доме его родителей. Анисья не словами, взглядом лютым убивала невестку. Права пословица: -Семь деверей лучше, чем одна золовка. А тут их сразу две было, пылающих ненавистью к Насте. Не давала покоя красота её и ловкость рук в делах домашних. Приходили, наблюдали, а потом судачили с соседками.

     Пролетел год и пришёл на побывку Сергей, бравый красавец, на целых десять дней. Снег лёг пушистый. Рано проснувшись, вставали Сергей и Настя на лыжи и айда в лес, где у Николая зимовье было. Краюхи хлеба, немного картошки и головки лука с собой хватало им на целый день. Возвращались домой  весёлые, с тёмными кругами под глазами. Анисья испепеляла невестку взглядами, но говорить обидные слова при сыне и муже побаивалась.

     Сергей уехал. Прошёл месяц и потянуло Настю на капустку солёную и рыбку просушенную. Нет бы, чтобы порадоваться, но мать и золовки в гневе готовы были порвать невестку на куски. Злость обуревала их, а на что злились - сами не понимали. Николай быстренько их охладил, крутого нрава мужик был, но часто отлучался из дома на охотничий промысел. Посмотрел на происходящее в своём доме и отправил жить Настю к своей матушке Анне, живущей на самом отшибе, в том же селе. Не любила старая Анна досаждать сыну своими проблемами, больно зло  Анисья высказывала ей за заботу сына. Жене внука радёхонька была, видела её жизнь в доме свекрови. И зажили они душа в душу. Настя жила в ожидании своего первенца. Работала она на ферме учетчицей, где сёстры её мужа работали телятницами.

     Смотрели они на раздобревшую невестку на харчах бабкиных и злобой исходили. Их-то бабка не очень жаловала, больше Серёженьку привечала, в любимцах он у неё был. Как же, вылитый Коленька, её сынок единственный. Это они все в мать пошли, одарившую их лошадиными мордами и костлявыми телами.

     Прошла зима, наступил май. В один из дней в калитку дома бабушки Анны постучал почтальон. Стоял он, словно в воду опущенный, опустив глаза, переминаясь с ноги на ногу.

     - Тут такое дело, баба Анна, - произнес и замолк, протягивая письмо. Знал, так сообщают о погибших в Афганистане, где уже несколько месяцев служил Сергей.
В дверном проеме в избу стояла Настя. Раздался крик, от которого птицы с деревьев ринулись в разные стороны. Оглянулась баба Анна и всё поняла.

     - Беги, родимый, к фельдшерице. Настя рожает, пусть поспешит, - сказала она почтальону и побежала к внучке.

     Так на рассвете родился у Николая Толмачёва первый внук. Дочки внучек нарожали. Родился внучок когда на его папку пришла похоронка и извещение о доставке тела в село родное. Поседел отец за сутки. Уходил из дома тропами лесными, чтобы не слышать вой Анисьи по сыну и не видеть чёрные одежды дочерей.
Одно его радовало, рождение внука. Махонький, с рукавичку, но требует басистым голоском мамкиного молока, а приложившись к груди, с жадностью сосёт, спеша набрать вес положенный. Фельдшерица и не думала, что он выживет. А сёстры Сергея наперебой твердили всем:

     - Умрёт племяш, не выживет. Может это и к лучшему, чем сиротой жить.

     На Настю смотреть было страшно, почернела лицом, осунулась. И твердила лишь одно, что не верит она в смерть Серёженьки. Боялся за неё Николай, может и рассудок потерять.

     Вот привезут тело, увидит и смирится, - думал он. - Самому мне, милая невестушка, не верится, не могло такое с Серёженькой случится.

     Понаехало военных, привезли гроб с сыном, а открыть не разрешили, не положено видеть изувеченное тело. Гудел народ, а что толку, власть она и есть власть. Все были в чёрных одеждах, а Настя пришла в ситцевом платье в мелкий цветочек, вызвавшее гнев у свекрови и сестёр Сергея. Но с ней рядом стояла бабушка Анна и свёкор Николай и пришлось им погасить свой гнев.

     Поминки Николай Толмачёв не собирался устраивать, домашним запретил даже говорить об этом. Стоял с каменным лицом, молча, без единой слезинки. Под его взглядом не смела плакать Анисья и дочери замолкли. Потолкался народ на кладбище и разошлись не солоно хлебавши. Свернули свои знамёна военные, попрыгали на машину и уехали.

     Не плакал Николай по той простой причине, что не верил в гибель сына, сам не понимая, почему, как не верила в неё и Настя, сказав:

     - Пока своими глазами не увижу - не поверю! Жив наш Серёженька! Ежели есть мужики в нашей деревне, то вскрыть надо гроб и посмотреть. Я его узнаю в любом виде, папаня.

     На просьбу Николая откликнулись четверо мужиков села, с коими с испокон веков семьи дружили. Под покровом ночи, по одному, крадучись, задворками пришли они на кладбище. Вскрыли могилу, подняли гроб. Ждали мужики слова Николая. Светила луна, единственная свидетельница этого события. Сжало грудь, не продохнуть, слова не сказать. Махнул рукой. Сняли крышку..., а там два камня здоровущих. Закрыли крышку, не заколачивая, а только вжимая гвозди. Придали гроб земле, прибрали всё аккуратно, заметя все следы и растворились в ночи. У дома матери увидел Николай Настю.

     - Нет там тела Серёжи, Настенька, камня два и всё, - тихо произнёс Николай, обняв за плечи заплакавшую невестку. - Не плачь! Жди и не плачь!

     Дома ждала его Анисья, ничего ей не сказал. Пошёл и упал на кровать в одежде. Уснул мгновенно. Утром проснулся от голосов жены и Раисы.

     - Вот те крест, маманя! Своими глазами видела. Стоят папаня с Настей обнявшись, шепчутся...

     - Что же не подошла? - спросил, вышедший из горницы Николай. - И что ты делала в другом конце села в такое время, доча?

     - Ой, пошла я, маманя. Квашня у меня стоит, кабы не утекло тесто, - произнесла Раиса и шмыгнула прочь от греха подальше.

     - Что, Николай, правда глаза режет? Скоро всё село об том говорить будет, как вы с бабкой Анной опекаете невестку. Как же! Обиженная она! Сына Коленькой назвала, будто других имён нет. Может шашни свои всем покажешь теперь, когда моего родненького сыночка похоронили без слезинки...

     - Молчи, дура! Скажу сейчас тебе один раз, услышишь и забудь до самой смерти. Нет в том гробу нашего сына! Два камня там лежат! Жив мой сын! Так и Настя говорит. Одна она не верит в его гибель. Молчи о чём сказал и жди сына, как буду его ждать я, как ждёт его Настя. Дочерям не смей говорить, побегут по селу с новостью, - тихо произнёс Николай.

     Рос маленький Николашка. Запомнились деду его первые шаги. Точная копия Сергея. Настя жила с бабушкой Анной. Часто видели её идущей по тропе от дома с сыном на руках к реке, где к пристани причаливали пароходики и сходили на берег пассажиры.

     Пролетело пять лет. Подрос Коленька, а Настя ждала своего Серёженьку. Не стало бабушки Анны, так и не дождавшейся внука. Николай приходил редко, не хотел давать повод молве. Слегла Анисья, требовался уход за парализованной, а дочери стали обходить родительский дом стороной, ссылаясь на занятость. Настя приходила, обмывала свекровь, перестилала постель, забирая в стирку грязное, кормила её. Понемногу оживала Анисья, начинала говорить первые добрые слова Насте.

     Стоял июнь, чернела черёмуха в саду у дома, лук-зеленец радовал глаз. Настя сидела у грядки морковки, прореживая. Коленька копошился рядом, когда она услышала над головой хриплый мужской голос:

     - Вернулся солдат домой, а на него и смотреть не хотят ни жена и, надо понимать, сынок.

     Подняла голову, стоит перед ней Серёжка, поседевший, постаревший до неузнаваемости, но самый родной человек на свете. Поднялась, прильнула к телу его. Коленька подошёл, обнял ногу материнскую и смотрел на пришедшего дяденьку, так сильно похожего на деда Николая. Бежал к дому Николай Толмачёв, узнав о возвращении сына от односельчан. Ноги подкашивались, в груди от радости бешено стучало сердце.

     - Дождались мы тебя, сынок, дождались, - повторял он обнимая сына. - Захочешь, расскажешь как уцелел, не захочешь - и не надо. Понимаю, неспроста каменюки в гроб положили. Главное - ты с нами. Живи, расти сына!

     Бежит Иртыш, неся свои воды к реке Обь и текут они дальше, смешивая свои воды, словно обнявшись и ничто их более не разлучит до самого Карского моря. Своя у них тропа, которой текут они год от года, много судеб объединяя на своём пути.