Шоколадная горка

Весной не только листочки да цветочки распускаются. Даже ведьмы хорошеют. Не в смысле характера, а натурально: незабудки в космы вплетают, углём брови подводят да губы малиновым вареньем мажут. А и правда, хоть она и ведьма в преклонных летах, однако что с женской мечтательностью делать?
Вот одна такая красота лесная появилась как-то в окрестностях Краславы. Домик ли ей тут родители купили или она сама его у какой твари из глуши отжала, про то нам неведомо. Только стали люди замечать ночью, особливо в полнолуние, то кошку чёрную, большущую, как корова у Выкайнихи, то женскую фигуру на чёрном козле скачущую.
Стали искать, конечно, того героя, кто мог бы эту нечисть извести. Да вот беда: героические мужчины либо только пиво латгальское лихо пить умеют, либо под коровьим хвостом сражаться. С горем пополам одного добровольца нашли. И то сказать: он с какой-то войны уже калеченный пришёл. Ему и не привыкать, значит. И с пулей-дурой договорится, и штык-молодец от втыкания остановит. Дали ему аж хлеба горбушку да на дорогу присказку: «Иди на подвиг, Юрис, окромя тебя другому кому некому. Спасай нас, дозволяем тебе. Верим». Это обычно всем дуракам говорят, чтоб не раздумали.
Вот и подался он, сердешный. А что ему особо снаряжаться? Голому собраться – только подпоясаться. Возле горки той, где козла осёдланного видели, остановился. Только подумывать стал, по какой из трёх тропинок идти, как, глядь, возле ног кошка чёрная трётся. А, может, кот, дак в темноте разобрать сразу никакой возможности нет.
Только котомку свою со спины снял, чтоб серник зажечь, как кошку будто корова языком слизнула, а из-за спины голос:
- А не угостите ли даму чем, господин хороший?
Оборотился солдат да и обмер: девка перед ним, собой вроде как и красивая, вот только глаза косят, зубы вострые да крупнее человеческих и не ногти на руках, а, батюшки-светы!, когтищи натуральные, но разноцветные. Но негоже Юрису женского полу бояться. Отбоялся уж своё. Поэтому хоть и трясти его стало, как на второй день после братовой свадьбы, но виду не подал.
- Отчего ж не угостить? Даму завсегда перед тесным знакомством угостить надо, - и полез в котомку. А там окромя кусочка шоколаду, что когда-то в госпитале медсестра сунула, ничего и нет. Ну, ещё крошки от махорки да серник, огонь чтоб, значит, поджечь. Вот достал солдат кусочек лакомства, обтёр рукавом и на две части разломил: одну – побольше – себе оставил, как полагается, другую даме лесной протянул.
Ведьма (калач тот ещё, тёртый) понюхала, лизнула да и распробовала.
- А и где ты, любезный, вкуснотищу-то такую раздобыл? И отчего, титька тараканья, не всё мне отдал? Да и что это?
- Шоколад. А и как я тебе весь кусок отдам, если на свете их всего два осталось: у меня да китайского прынца?
- Ох ти, ох! Тебе-то он зачем? Вам, солдатам, бы щи, да кашки, да бочонок бражки. А мне вот так очень пондравилось.
- Так кусочек у меня итак небольшой остался. А ты на чужой каравай рот не разевай.
- Ой, касатик. А я слово волшебное знаю: то, что маленькое, большим становится.
- Эх, бабка, где ты раньше-то была? – пригорюнился солдат, кусочек шоколада протягивая.
Ведьма, видать, слаще морковки ничего в своей жизни не видала. Ухватила кусок, в рот запихнула и давай впопыхах колдовать: «Крекс, пекс…» При слове фекс её так и приплющила, да не большим куском, а целой горкой. Видишь что жадность делает. Так после этого Шоколадная горка в Краславе и образовалась.
А солдат что? Он ещё долго в дамских угодниках числился, потому как «Крекс, пекс…» запомнил, а вот до слова «фекс» никогда не доходил.