Софья Потоцкая. гл. 19

19

Черты «безбрежного» разгула
Снискала жизнь вся во дворце,
Неслись оттуда звуки гула
«На разносящей их пыльце».

Дворец светился словно пламя
Горело адское внутри,
И вечерами, и ночами,
И вплоть до утренней зари.

Балы, концерты, маскарады
И вакханалий все черты
Струились в нём, как те каскады,
С высот низвергнутой воды.

Попраны правила морали,
Лишь всплеск всех низменных страстей,
Людей порядочных пугали
И достигали всех ушей.

Как полновластная хозяйка,
Исчадьем наполняла быт,
Она, как хищная та чайка,
Быт должен – до предела сыт.

Ей, соблазнительной, красивой
Всем надо было показать,
Она, как конь ещё ретивый,
Хотела перещеголять;

Своею дерзостию хищной
Мужчин и женщин, и «сынка»,
Пусть Юрий знает, в жизни личной
Огонь бушует неспроста.

Её супружество с Потоцким
Забыть заставило тот мир,
Какой запомнился геройским,
Казалось, будет вечный пир.

Не гасли страсти по Парижу,
Очаковских пирушек блеск,
Ей нужен вольный дух престижа,
Ей нужен жизни новый всплеск.

Она бесстыдною вакханкой
Сподобилась отныне жить,
И без стыда с его огранкой
Такую жизнь ей возлюбить.

Всё понимая, жизнь прекрасна,
Она уже не молода,
С годами делается ясно,
Её завянет красота.

Уже конец совсем как близок,
Соблазна женской красотой,
Любой шаг потому не низок,
Уходит век её златой.

Живёт невенчанною жизнью
С влюблённым пасынком своим,
Не замечая всю ту гры;зню,
Что так дозволена другим.

Всё чаще возникают мысли,
Что к ней не пылок так «сынок»,
Все эти мысли больше грызли,
Чем средств проигранных поток.

Усталый, тусклый, безнадёжный
Её любовника был взгляд,
Он как бы сделался порожним,
Она – как влила в «сына» яд.

Почти что стала безразлична
Она, как женщина, «сынку»,
Он проигрался так прилично,
Что не до женщины ему.

Чрез год им от подобной жизни
Обоих бы настигнул крах,
Они, как светоч всей отчизны,
Впервые уловили страх.

Конечно, это тот пройдоха,
Гадзевич, шулер, он, как клещ,
Не даст он пасынку и вздоха,
Пока богатство всё, как вещь;

Не перейдёт к нему навечно…
Но надо шулера прогнать,
Пока оно так скоротечно
От них стремится уплывать.

-- Вы, сударь, истинный мерзавец,
Вы взяли пасынка, как в плен,
Кем Юрий стал, такой красавец,
Вы превратили – просто в тлен.

За непомерную вы жадность,
Он жертвой стал за ваш обман,
Исчезла вовсе в жизни радость,
В игре вы просто – шарлатан.

Не может быть в игре такого,
Всегда, всё время – не везло,
Итога до;лжно ждать другого,
Не только одному назло.

Ответ держать вам перед богом! –
Так «оскорблён» был этот гость;
-- Мадам, не «мучьтесь» громким словом,
Не поминайте всуе злость.

Ваш «сын» куда как боле жаден
И даже – более меня,
Его доход не им был создан,
Бездельник, проще говоря.

Не приведут Вас к разоренью
Те деньги карточной игры,
В два миллиона, без сомненья,
Доход «не даст терять штаны».

Живёте слишком Вы роскошно,
Здесь жизнь беспутная течёт,
Он память об отце нарочно
В могилу, вслед за ним сведёт.

-- Замолкни, негодяй отпетый!...
-- Нам ссора не нужна, зачем?
Мы с Вами словно в хоре спеты,
Давно понятно это всем!

Судьба обоих нас швырнула
На удачи чудный бал,
Обоих словно нас встряхнула,
Чтоб каждый чуть богаче стал.

Меня – по суше, Вас – по морю…
Напомнив Софье, кто она,
Напомнив ей о детства горе,
Обоих подняла волна.

Обижена непониманьем
О жизненном её пути,
Стамбульским прошлым всем «сияньем»,
В его и голоде, пыли.

Не гаснет память вся о прошлом,
«Из грязи в князи» возвратясь,
О высшем обществе столь чёрством,
Всегда графиню сторонясь.

Все дамы знатных тех фамилий
Гостями не были у них,
Её, как общества лишили,
Оставив с графом их одних.

Ей вспомнилась и в Гамбург ссылка,
Чрез много лет – один итог,
А для богатой – это пытка,
Какой-то жизненный ожог.

Для тех персон, кто с государем,
Что в танцах открывают бал,
Её считали, им – не пара
И потому бомонд молчал.

Себя сравнила с Юзефиной,
Её никто не обижал,
Для света род её –  невинный
И к роду Мнишек примыкал.

Хотя для той Марины Мнишек,
Царицы будущей в Руси,
«Наставить вправе много шишек»,
Но высший свет её простит.

Ясновельможную же пани
Её же кучер утешал,
Никто не смел ни слова брани,
Об этом ей намёк не дал.

А этот, наглый же пройдоха
Посмел графине дать упрёк,
Ей даже сделалось так плохо,
Но даром не прошёл урок.

Она прогнать решила вора:
-- За Юрия отдам вам долг,
Терпеть не можем мы позора,
Пожалуй, в этом будет толк.

-- Но, поздно, милая графиня!
Характер мой – как тот нарыв,
Он сладок мне, как спела(я) дыня,
Он вдохновляет на порыв.

Порыв – удачно кончить дело,
Конец, когда прорвёт нарыв,
«Сынок» -- такой азартный, смелый…
И Ваш к нему учесть порыв…

Придётся дать мне много денег,
Тогда прорвётся он быстрей,
И я покину здешний берег
Без всяких лишних всех речей.

Самой понятно, что всё поздно,
Она теряет весь престиж,
Долги, богатство – всё так сложно,
Да и любовь едва брезжит.

Вся жизнь угарная по кругу
Несётся к старту, вновь в Стамбул,
Утеря мужа, «сына»-друга –
Итог – за весь её разгул. 

Всё чаще в их совместной спальне
Не пахнет запахом любви,
Вся спальня стала усыпальней,
Любовь струится из крови.

«Сынок» отчаяньем как ранен,
Смертельной рана может быть,
Партнёр по картам – беспощаден,
Не хочет Юрий больше жить.

Он проиграл богатство братьев,
А он ведь младших – опекун,
На нём сидит теперь проклятье,
Он – вор и в их глазах – и врун.

-- Меня спасёт одна лишь пуля!
И сам я тоже разорён,
За что же мне такая доля,
Я жизни всей теперь лишён.

-- Тебя спасу. Не беспокойся,
Но есть условие одно:
Ты быстро так из дома скройся,
Ты как бы ляжешь там на дно.

-- А как любовь? Не понимаю!
-- Закладываем лошадей!
Я всю вину с тебя снимаю,
И сторонись плохих людей!

Тебе уплата – ежегодно
Червонцев тысяч пятьдесят,
Поверь, так нужно и удобно,
Проблемы больше не висят.

Платить до самой смерти буду,
А после – обяжу детей,
Игру же в карты, как простуду,
Тебе лечить до смерти всей.

Ушла, лишив ответной речи,
Уехал Юрий навсегда,
На хрупкие сложил он плечи,
Долги – на долгие года.

Чрез год, во Франции скончался,
Весь одинокий и больной,
Похоже, плохо он старался
Пороки двинуть стороной.

Прислал письмо он перед смертью,
Прощался с нею навсегда.
«Взорвался» в жизни круговертью
За прожиты;е с ней года.

Просил прощенье, вспоминая,
Как сказочный и чудный сон,
Себя виня и проклиная,
Что не ценил он свой «притон».