Пророческий сон мистера Грэйвза

По давно заведённому правилу, каждый день около полуночи я неспешно отхожу ко сну. Я следую этой традиции беспрекословно и поныне. Именно так было и в тот день, когда произошли, описанные мною ниже, необычайно странные и чарующие события, положившие начало моей глубокой веры в мир сновидений и, позднее, более детального изучения и исследования этого феномена.

Итак, я улёгся в тёплую удобную постель. Было немного душно, поэтому я оставил приоткрытой оконную раму, тем самым давая свежему воздуху беспрепятственно проникать в мою комнату. За окном пели цикады, умиротворяя и расслабляя знакомыми звуками моё сознание, что способствовало моему более скорому погружению в сон.

Спустя некоторое время я увидел себя стоящим в одной лишь ночной пижаме посреди бескрайнего поля, засеянного белым клевером и тимофеевкой, вперемешку с пятнистым чертополохом и ярко-синими васильковыми соцветиями. Тишина и гармония царили вокруг, а трепетный лёгкий полёт разноцветных бабочек лишь дополнял общую атмосферу восторга и вселенской радости.

Я испытывал искреннее наслаждение от мерных переливов утренней росы и от тёплых солнечных лучей, нежно ласкающих моё, изголодавшееся по естественному дневному свету, бледное тело.

Поблизости протекал лесной ручей и я загадочным образом слышал, как в прохладной воде плескаются игривые мальки рыбы. А рядом с ручьём звучит приглушённый лягушачий хор. Нет, я не видел воочию всего этого процесса, а скорее посредством какого-то особого чувственного восприятия ощущал его манящие звуки, само его присутствие, его жизнь и ту прелестную гармонию, которую сама природа подарила этому сказочному месту. И само нахождение здесь было схоже с прогулкой вдоль узких тропинок благоухающего весеннего сада, окаймленных по обеим сторонам изумрудной травой и ковром из ровных рядов жёлтых одуванчиков.

Длинная пыльная дорога убегала от меня вдаль, где вровень с линией горизонта красовались заросли дивного бирюзового кустарника, вольготно раскачивающегося в такт монотонной, но от того ещё более прекрасной песни лёгкого утреннего ветерка.

Я стоял неподвижно, исполненный ощущением истинного душевного восторга, но уже спустя несколько мгновений былое великолепие начало таять прямо у меня на глазах, подобно догорающим восковым свечам в старой часовне. Восход сменился закатом, а на смену яркому солнечному свету пришли плотные предзакатные сумерки.

В мгновение ока небо затянуло тёмными грозовыми тучами, а всё пространство вокруг из россыпи ярких красок и цветов превратилось в некий прообраз старинного чёрно-белого снимка.

Внезапно, с севера на восток, гонимая порывами шквалистого ветра, пронеслась волна холодного влажного воздуха. Тело моё невольно содрогнулось, в то время как внимание моё и мысли были прикованы к каким-то странным теням, напоминающим своими очертаниями плеяду тяжёлых мрачных туч, что размеренно, будто издеваясь над моим рассудком, двигались ровно по центру пасмурного небосвода по направлению в мою сторону.

Постепенно ветер набирал силу, переходя в ураган. Но затем всё внезапно стихло и появились первые раскаты оглушающего грома. Примерно в это время призрачная плеяда приблизилась ко мне и, замерев на одно лишь мгновение, продолжила своё движение, описывая круги над моей головой.

Из-за ранних сумерек и достаточно плохой видимости я не мог разобрать даже приблизительную структуру непонятного мне небесного явления. Но уже в скором времени, благодаря мерцающему свету, рождаемому вспышками молний, я узрел, что это вовсе не тучи, а вполне живые, хотя и неподдающиеся разумному истолкованию, существа.

Они были облачены в чёрные плащи, полы которых развевались в такт бушующей стихии. Движения их были непонятны и глубоко неприятны мне, если не сказать, что они были вовсе отвратительны. Тёмные пятна их лиц окаймляли причудливые маски, изрядно похожие на лица человеческие, с одним лишь разительным отличием - они были как будто застывшие и не выражали вовсе никаких эмоций. Но что меня поразило наиболее всего, это то, что одна из масок была странным образом похожа на моё собственное лицо.

Ночные призраки были молчаливы и не издавали ровным счётом никаких звуков, за исключением тех, что рождались от мерного шуршания их длинных мрачных плащей. Стоит ли говорить о том, в какой неимоверный шок и ужас я был повергнут, будучи участником и непосредственным наблюдателем столь небывалого зрелища.

Уже через некоторое время заунывное пение стихии дополнилось отдалённым волчьим воем и исступлённым младенческим плачем. Примерно в это же время мир вокруг меня начал таять, причём, в прямом смысле этого слова, а небо стало стремительно лишаться своих составных частей, на месте которых стали вырисовываться зияющие чернотой пространства.

Спустя мгновение небосвод вновь осветила яркая вспышка молнии, на долю секунды ослепив меня. С непомерным усилием я зажмурил глаза; открыв же их, я увидел вовсе небывалое: молния ударила ровно в то исчадие, маска которого имела черты лица, так подозрительно схожие с моими собственными. Полы его плаща задымились и стали стремительно возгораться. Несмотря на всё своё отвращение, мне, всё же, хотелось помочь незнакомцу, дабы его не настигла неминуемая гибель.

Я неистово кричал, размахивал руками и как мог жестами пытался привлечь существо, так непостижимо похожее на меня. Поначалу мои отчаянные действия не возымели должного эффекта. Но уже спустя некоторое время летящий призрак удостоил меня своим вниманием, повернув серое подобие головы в мою сторону.

Маска на нём была небрежно выполнена из незнакомого мне материала, но несомненно, это было точное подобие моего собственного лица, с тем лишь исключительным отличием, что оно не имело признаков той естественности, которая обычно присуща живому человеку; и выражало одновременно мрачный трагизм и торжество загадочной радости комедии. Подобно тем маскам, что красуются у массивных каменных сводов парадного входа в театр драмы.

В череде сложившихся обстоятельств подобное зрелище, вне сомнения, обладало оттенками явного декаданса. Я же напоминал собою зрителя, по воле рокового случая явившегося в столь поздний час на загадочное представление неизвестных мне, но искусных в проявлении своих чувств актёров заезжей ночной труппы. И если в жизни и за её пределами существовал пик нереальности происходящего, то это был именно он. Но, как однажды сказал один выдающийся мыслитель: "...и в невообразимом проявлении абсурда порою кроются размытые очертания реальности".

Окружающий гротескный мир был абсолютно нереален с физической точки зрения, но в то же время он существовал и в этом не было ровно никакого сомнения.

Тем временем невероятное представление продолжалось. Хотя, внутреннее предчувствие неистово уверяло меня в том, что неукоснительно приближается его финал и уже в скором времени опустится призрачный занавес, после которого вся актёрская труппа вместе с декорациями исчезнет за пыльными кулисами театральной сцены.

Удивительно, но темнота окружающего пространства стала неведомым образом сужаться. Таяли и уменьшались в размерах, меняя свои очертания на более искажённые и неправильные с геометрической точки зрения, все без исключения предметы. Изменения претерпели деревья и кустарники, трава и цветы, сверкающие молнии и даже сама линия некогда далёкого горизонта.

Этот же процесс коснулся и парящих над моей головой загадочных существ в длинных чёрных одеяниях, по-прежнему развивающихся в резких порывах леденящего ветра.

В то время, когда мир вокруг меня разительным образом уменьшился в размерах, создание, с которым мы были так необычайно схожи визуально, стало довольно быстро снижаться, протягивая свои тонкие бледные руки в мою сторону.

Признаться, до этого момента я испытывал к нему некоторую долю интереса и, разумеется, любопытства, но когда оно столь уверенно и стремительно пошло на контакт со мною, меня окатила волна неописуемого ужаса. Я хотел было закричать, но вместо этого мои голосовые связки смогли воспроизвести лишь набор нелепых звуков, напоминающих скорее приглушённое мычание, издаваемое человеком с тряпичным кляпом во рту, нежели нормальную речь, необременённой тяготами бытия, разумной персоны.

Между тем, окружающее меня мрачное пространство, сжалось практически до размеров почтового дилижанса. Чужеродное исчадие же уже окончательно настигло меня. Оно было совсем рядом, приблизительно на расстоянии вытянутой руки. От него веяло какой-то невыразимой смертельной сыростью, смешанной с запахом тлеющих костров, на которых во времена средневековья сжигали ведьм.

Именно эта удушающая тлетворность и лишила меня в итоге последних остатков сил. Мои тело и разум окончательно утратили былую живость. Это был конец. Конец всему этому миру, в котором все жизненные процессы и действия подчинялись своим особенным иллюзорным законам, конец бушующей ночной стихии, и конец моего собственного земного существования.

В этот момент я тревожно пробудился. Мне решительно не хватало воздуха для дыхания, сердце неистово билось в груди, а перед моими, затянутыми пеленою сна глазами, возникла следующая картина: в тёплом воздухе комнаты разливались волны серого едкого дыма, напоминающего весенний туман, что стоит по утру на лугах в спокойных низинных равнинах; пока не появляются первые лучи солнца, превращающие чудесное явление первозданной природы в незримую пустоту.

Огонь старательно уничтожал внутреннее убранство моего жилища, языки тусклого пламени плясали на портьерах и изысканной плотной ткани занавесей рубинового оттенка. Трагическая участь настигла даже старинные семейные портреты, висевшие на стене в западной части комнаты. Горели холсты и дубовые багеты. Лица моих предков, поглощённые неумолимой стихией, резко контрастировали с общим пространством, выражая всю скорбь и траур своего внезапного увядания.

Тут я почувствовал приступ жгучей боли в правой ноге, и резко приподняв голову увидел, что огонь, перекинувшись с занавесей, стал стремительно заниматься моей ночной пижамой.

Молниеносно вскочив с постели, я старательными движениями потушил пламя, объявшее пижаму и автоматически стал нащупывать рукою предмет, которым бы мог выбить окно и спрыгнуть в сад, совсем позабыв о том, что оконная рама была слегка приотворена мною накануне.

Первой под руку попалась небольшая медная статуэтка древнеегипетского сфинкса, стоявшая на крохотной резной тумбе в изголовье моей кровати. Именно её я незамедлительно и швырнул в окно. 

Стекло с хрустальным дребезгом осыпалось на персидский ковёр, которым был устлан деревянный пол моей комнаты. Пламя довольно быстро занялось оконной рамой, в то время как клубы густого дыма стремительно вырывались в пространство тёмного ночного воздуха.

Я выпрыгнул в сад. Благо, моя спальня находилась на первом этаже. Точно в клумбу с цветущими белыми розами, которые изрядно исцарапали мне лицо и руки, когда я пробирался к лужайке, что следовала вдоль одной из асфальтированных тропинок моего двора.

Было бы весьма забавно, если напрочь исключить весь трагизм произошедшего, но именно в этот момент в моей памяти пронеслись слова одного, так называемого учёного. О, а он смею сказать, по причине того, что знал этого неприглядного изворотливого типа лично и довольно продолжительное время, был непревзойдённым мастером непоколебимой глупости и упаднического идиотизма. И по природе своей, на мой взгляд, вовсе не заслуживал присвоенного ему некогда профессорского титула.

Однажды он сказал мне: "Артур, друг мой...", хотя, стоит незамедлительно отметить, что он не являлся ни моим другом, ни, даже, приятелем. Итак, он обратился ко мне со словами: "Артур, друг мой, Вы беспечны и рано или поздно эта беспечность приведёт Вас к последствиям исключительно губительного толку".

Признаться, я был удивлён подобной смене линии нашей беседы, да что уж там - это нелепое, взятое бог весть откуда, высказывание привело меня в состояние весьма глубокого душевного и эмоционального ступора. При этом я почувствовал ярко выраженную неприязнь мерзавца и признаки явного неуважения ко мне как к добропорядочному джентльмену.

В итоге разговор этот я самолично прекратил, указав своему оппоненту на ошибочность его суждений, напрочь лишённых какого бы то ни было логического истолкования и подтверждения. Разумеется, я не склонен был к тому, чтобы выказывать степень своей обиды и разочарования, но уверенно дал понять, что беседа окончена и я ставлю решительную точку в пустых размышлениях о моей природной и личностной ущербности.

Больше мы не виделись. Но, всё же, спустя некоторое время до меня долетела весть о дальнейшей судьбе профессора. Не прошло и полугода с нашей последней и решающей встречи, как он отправился добровольцем в археологическую экспедицию в Дамаск, где в итоге и принял смерть от рук фанатичных вандалов, героически преграждая им путь к уничтожению одной из древних реликвий, добытых им и его соратниками вследствие раскопок. Этот поступок, несомненно, вызывал во мне кратковременное, но, всё же, неподдельное уважение, хотя был единичным за всё время нашего знакомства и являл собою, скорее, редкое исключение, нежели устоявшуюся норму.

Итак, я стоял посреди своего блугоухающего сада и наблюдал за тем, как моё родовое поместье, некогда процветающее и дарующее покой и уют не одному поколению Грэйвзов, постепенно превращалось в груду обугленного дерева и серого пепла.

Вдалеке послышались монотонные голоса обеспокоенных соседей, которые, пробираясь сквозь заросли колючего шиповника, выполняющего роль живой изгороди, отделяющей мои владения от прочих, с горящими свечами и масляными лампами в руках следовали точно в мою сторону. Постепенно мой сад заполонила толпа сочувствующих мне людей. Кто-то укрыл мои плечи пледом и сунул мне в руку флягу, наполовину наполненную превосходным бренди. Для моего расслабления и общего успокоения.

Я находился в абсолютнейшем ступоре, в то время как по моим щекам катились тёплые слёзы.

Вот уже обрушились перекрытия второго этажа и крыша дома. А точнее хрупкие остатки того, что некогда было моим домом.

Пламя взмывало высоко в небо, как будто ухмыляясь и торжествуя над поверженными жертвами. Коими по воле жестокой судьбы являлись я и моё поместье.

Из состояния же транса меня вывело довольно любопытное и необычное наблюдение. В столпе искр и едкого дыма стали непостижимым образом вырисовываться довольно чёткие, до боли знакомые мне силуэты. Невероятно, но это были именно те ночные призраки из запредельного пространства моего былого сна. Они размеренно парили в жарком воздухе над пылающим пожарищем. И как и прежде, на них были надеты причудливые маски. Одна из которых выражала скорбь и уныние, будучи точным отражением не только моего собственного лица, но и моих смятённых чувств и душевных переживаний.

Я не берусь судить о том, находился ли я в бреду вследствие пережитого, были это обычные галлюцинации, либо же видения существовали на самом деле.

Мой фантомный двойник некоторое время смотрел на меня, затем протянул мне свою руку, по цвету напоминающую воск, будто бы приглашая и призывая меня в самый очаг бушующего огня.

Силы стремительно покидали меня и не выдержав психического напряжения, я не нашёл ничего более разумного, как попросту крепко зажмурить глаза, дабы не лишиться последних остатков стремительно покидающего меня рассудка.

Я стоял в полном оцепенении и весь мир как будто отдалялся от меня, превращаясь в туманную проекцию, обрекая на погибель мою измученную грешную душу. Но длилось это состояние довольно недолго. Спустя каких-то несколько минут я заставил взять себя в руки и наконец-то разжал напряжённые веки.

Дом по-прежнему был объят пламенем. Очертания же былых видений напрочь исчезли, растворившись в размеренном потоке пылающих искр и серо-голубого дыма, игриво взмывающего навстречу ярким звёздам, что с любопытством и горечью наблюдали за тем, как на глазах собравшейся толпы рушилась полуторавековая история семейного поместья старинного рода Грэйвз.
               
                ***

С тех пор прошло немало лет. И неумолимое время поистёрло многие воспоминания. Но только не воспоминания о той тёплой мрачной ночи и того пожара, предвестником которого стала моя курительная трубка, что была небрежно оставлена тлеющей на кленовом столике у окна.

Вскорости после того происшествия я приобрёл в собственность чудесный дом, веранда которого выходит на берег дивного озера. Где вокруг дома я разбил прекрасный сад, ничем не хуже прежнего. И каждый вечер, усаживаясь в своё кожаное кресло у камина и укрывшись тёплым пледом, я как и прежде набиваю свою курительную трубку крепким табаком и всякий раз размышляю над пророческими словами, да ладно, чего уж там, моего приятеля, и теплю своё сознание надеждой о том, что моя беспечность более никогда не приведёт меня к последствиям столь неприятного и губительного толку. Как заявил мне однажды проницательный профессор.

Порою, в эти уютные вечерние моменты в клубах табачного дыма, поднимающегося в загадочное тёмное пространство потолка, вырисовывается несколько размытых очертаний в загадочных масках, одна из которых так схожа с моим собственным лицом. Тогда я закрываю глаза, а когда вновь открываю их, видения бесследно исчезают, уверяя меня в том, что это лишь игра моего уставшего воображения и что тогда, тридцать лет назад, тот пророческий сон, приснившийся мне в духоте тёмной июльской ночи, был просто сном, обычным сном.