Триптих

1

Биение живое и нежданное,
пробившееся сквозь кромешный мрак:
«Я от рожденья именуюсь Жанною.
Вы знаете что-либо о д;Арк?

Вы преклонялись ли пред Девой Орлеанскою,
мизинца не запачкавшей в крови?..»
Что знаю я? Обмениваясь масками
сменялись папы, герцоги и короли,

тесня друг друга. Не грозил им вакуум.
Он не был пуст – средневековья мрак.
И мрак тот разметать возможно факелом.
И превратилась в факел дочь крестьянина д;Арк.

Уже не нужно ни поленьев и ни хвороста.
И палачи не могут истины постичь:
чтоб так светить, всего-то надо волосы,
мешающие меч держать в руках, остричь.

Всего-то надо пренебречь замужеством.
Не знать, что значит – быть любимой, жить любя.
И чувством переполненная –  мужеством, –
не дать Природе взять в полон себя.

Всего-то надо стать нетленным пламенем,
сквозь тьму и время излучая свет.
И никаким другим не подчиниться правилам,
когда живее жизни – смерть.

1970-е
 
2

«Откуда столько воли?!» - думала,
вела со временем минувшим спор.
«Так жизнь перевернуть?!» Но Дурова,
переодетая в казацкий униформ,

и перетянутая кушаком, и перед зеркалом?
А слёзы на глазах – с одеждой не в ладу?
А свет звезды, дрожащий дрожью мелкою
над садом? А нетерпеливый конь в саду?

Куда она? Любимый ждёт под окнами?
Венчанье в храме тайное? Бал-маскарад?
Но чиркнут ножницы – и напрочь локоны.
Свершится перевоплощения обряд.

И – на коня! Как заново рождённая,
умчится вдаль, где скрылся с песней полк.
На веки вечные умчится, убеждённая,
что проклят Господом «несовершенный» пол.

Прощайте, женщины! Вяжите кружева!
Супы варите для своих мужей!
Бряцайте ложками! Но есть оружие,
которое и погрозней, и понужней.

Проститесь, женщины, с Надеждою Андреевной!
Простите ей побег от вечных женских пут!..
Мне так знакомо это чувство древнее,
когда глаза свободою цветут.

1970-е
 
3

Когда полдневной звёздочкою маленькой,
трепещущей у неба на виске,
звенит и завораживает жаворонок
и держит Землю всю на волоске,

и ты стоишь, вверх запрокинув голову,
и синева, и синева – в твоих глазах,
ни говора не слышно и ни гомона…
Но адский полоснёт по синеве зигзаг.

И захлебнётся жаворонок песнею,
и лопнет меж землёй и небом волосок.
И по всему простору поднебесному
зигзаги – то крест-накрест, то наискосок.

И смерч по каждому промчится колосу.
Ударит в ноздри горький, смрадный чад…
И падать будут из-под ножниц волосы
под ноги зубы стиснувших девчат.

Они прикроют чёлочки пилотками,
кирзовым перетянут поясом шинель.
Меж орудийными, грохочущими глотками
забудут жаворонка солнечную трель.

Они познаются с чудовищной работою,
одну оставив в чистом поле мать.
И если Дурова умчалась за свободою,
они уйдут свою свободу защищать.

Уйдут туда, где с визгом над деревьями
снаряд спешит опередить снаряд,
чтоб прямо в цель – в окоп, в блиндаж,
                в ребят…
Тебе знакомо это чувство древнее,
когда глаза огнём – наперекор огню –
                горят.

1970-е